территории бывшего враждебного государства… Да пожалуй, еще даже не бывшего – мира с Австрией мы пока не заключали. А большинство вооруженных людей, стоявших в почетном карауле и составлявших значительную долю восторженных толп, которые приветствовали его на улицах столиц новых государств, еще некоторое время назад являлись солдатами и офицерами вражеской армии. Кто его знает, что за мысли у них там бродят и правда ли они патриоты своих новых стран, а не старой родины. Но слава богу, обошлось. По информации Бурова, удалось заранее узнать о дюжине планировавшихся покушений, но в основном дело не заходило дальше говорильни. А три действительно серьезных удалось предотвратить. Более того, уже после отбытия Николая в Венгрии, Чехии и Хорватии были разыграны целые газетные шоу, в которых он был представлен как мужественный человек с чувством долга. Так, венгерские газеты сообщили, что, когда русскому императору доложили о том, что на него готовится покушение и для сохранения его жизни требуется отказаться от встречи с жителями Будапешта, он ответил словами Марка Аврелия[36]: «Делай что до?лжно, и пусть будет то, чему суждено!», после чего спокойно уселся в открытый автомобиль… Вообще-то так и было на самом деле. Ну, почти так. Ибо к моменту доклада Николаю люди, готовившие покушение, были уже обезврежены. Однако вероятность того, что выявлены не все из них, оставалась – уровень новоиспеченных служб безопасности новых государств был пока крайне невысок. А что поделать – им пока не хватало ни опыта работы, ни проверенных и подготовленных кадров.
Как бы там ни было, все закончилось хорошо. Николай посетил все шесть новых столиц и еще по одному городу в каждом из государств, дал с полсотни обедов, принял десятки депутаций от разных городов и провинций, сфотографировался с несколькими тысячами человек.
А 25 декабря взорвалась «бомба»!..
Все это время люди Бурова, а затем и подключившиеся к ним люди Сазонова вели активные переговоры с Веной, которая в тот момент оказалась в весьма интересном положении. Дело в том, что после развала Австрия стала практически беззащитной. Все войска бывшей Австро-Венгерской империи до развала сражались на фронтах очень далеко от Вены и ее окрестностей – в Карпатах, в Румынии, – либо осуществляли оккупацию Сербии. Непосредственно на территории Австрии войск почти не было. А после случившегося армия Австро-Венгрии распалась. Солдаты и офицеры, призванные с территорий новообразованных государств, разъехались по домам, то есть дезертировали, вследствие чего подавляющее большинство частей и подразделений утратили боеспособность, а входившие в их состав австрийские немцы попали в плен. Более или менее боеспособность удалось сохранить только двум группировкам австро-венгерской армии – румынской и сербской. Румынской – благодаря тому что там имелся хотя и немногочисленный, но крепкий хребет из союзных германских частей, а сербской – благодаря тому что оккупационные войска в Сербии в основном состояли из австрийских немцев. А что – и вроде как в армии, и не на фронте, да еще в поверженной вражеской стране. Чем плохо-то?.. Ну да титульная нация всегда устраивается лучше других. Кроме, возможно, таких лохов, как русские, всегда лезущих первыми и к мартену, и месить бетон при минус сорока, и на амбразуру… Но после распада Австро-Венгрии сербская группировка почувствовала себя очень неуютно. До родной Австрии – две-три границы. Местные сербы, еще недавно при взгляде на высшее существо, которым, несомненно, является любой немец, прятавшие глаза, начинают смотреть не просто дерзко, а так… даже примериваясь. Да и под боком страшная русская армия, остановившая свое наступление только вследствие перемирия, до нее по прямой всего верст двадцать – тридцать, это тоже не очень-то способствует душевному равновесию. Ибо насчет того, что произойдет сразу по окончании перемирия, ни у кого из австрийцев – от рядового солдата до командующего оккупационной армией – сомнений и разногласий не было… Ну и самой Вене под прикрытием нескольких десятков тысяч верных штыков тоже было бы поуютнее, чем без них. Так что сделанное русскими предложение отвечало интересам всех сторон и договориться следовало только о деталях.
Поэтому, когда 25 декабря русский император Николай II появился над Белградом на личном самолете в сопровождении еще сорока самолетов, двадцать восемь из которых были транспортниками, наскоро переделанными из бомбардировщиков, и в каждый набилось по десятку казаков его личного императорского конвоя, все необходимые договоренности уже были достигнуты. Требование императора «освободить Сербию и Черногорию» было просто рекламным трюком: австрийские части, получившие наши гарантии, что их беспрепятственно пропустят через Венгрию, уже приготовились к выдвижению… Но фурор в мире это произвело просто невероятный. Император! Лично! Один (ну, почти, остальные участники были столь незначительны, что их присутствие не заслуживает упоминания)! Освободил целую страну, оккупированную вражеской армией! Что бы там ни было на самом деле, но слова Николая «Россия обещала Сербии защитить ее свободу – Россия сдержала свое обещание», сказанные через неделю на совместном заседании прибывшего с Корфу, где оно находилось в эмиграции, сербского правительства и всех сумевших к тому моменту добраться до Белграда членов сербского парламента, были высечены на огромной, семь на восемнадцать метров, мраморной доске, укрепленной на стене Калемегдана [37]. На двух языках – русском и сербском, причем текст на русском шел первым.
Как мне сообщил Канареев, получивший эту информацию по своим каналам, после триумфа Николая в Белграде глава английской дипломатической миссии на Балканах Джордж Натаниэл Керзон, первый маркиз Керзон Кедлстонский, с горечью заявил: «Более нам на Балканах делать нечего. После всего произошедшего здесь все смотрят в рот русским. Это поколение для нас потеряно». Если честно, я порадовался. Впрочем, расслабляться не стоило. Недаром лорд Керзон употребил выражение «это поколение»… А расслабиться мне и не удалось. Во-первых, Николай, которому я сообщил о ноте союзников, спихнул ответ на меня – пришлось проинформировать сэра Артура Бальфура и месье Аристида Бриана[38], что я не вижу оснований для их претензий: войну нам объявило государство со столицей в Вене и никаких договоров о мире мы с ним пока не заключали. Что же касается новых государств, то ни они нам, ни мы им никакой войны не объявляли и, соответственно, мир с ними подписывать не собираемся, только установить дипломатические и торговые отношения. В чем, кстати, готовы всемерно способствовать и нашим союзникам. Возразить на такое аргументированно было трудно, поэтому господа союзники умылись. Я же понял, что если раньше с ними надо было держать ухо востро, то теперь бдительность следует даже не утроить, а удесятерить.
…Декабрь у меня прошел в жутких волнениях за племянника, разъезжающего по Балканам под дулами возможных террористов (ну дык и Первая мировая война началась с убийства на Балканах, хотя, естественно, это был повод, а не причина), и в боданиях с союзниками на переговорах с Германией.
Еще когда переговоры только намечались, я подготовил обращение к армии от лица Николая. В нем заявлялось, что Россия сделала для победы в войне, которую не она начала, всё, что смогла, и более не видит причин для ее продолжения; обязательства перед союзниками, взятые нами на себя, мы исполнили достойно, и теперь Франция имеет возможность потребовать и получить отторгнутые от нее по результатам Франко-прусской войны провинции Эльзас и Лотарингию. Сама Россия присоединила к себе свои исконные, со времен Киевской Руси являвшиеся ее частью и населенные славянами земли, а также взятием проливов обезопасила свои города и селения на берегах Черного моря, издревле называвшегося Русским, от неожиданного появления в оном вражеских кораблей, как это случилось в 1914 году с «Гебеном» и «Бреслау». Великобритания же в достаточной мере устранила исходившие от германского флота опасности для ее торговли. Давний враг России – Австро-Венгерская империя – освободила стонавшие под ее пятой братские славянские народы, Германская же империя впечатлена стойкостью русских солдат и мощью русского оружия. Но решение о прекращении войны есть коллективное решение всех сражавшихся в ней сторон, так что до заключения договора о мире, которым и до?лжно заканчиваться войнам, все обязаны находиться в полной боевой готовности.
После этого в войска было спущено распоряжение об отпусках. Двадцать процентов солдат и треть офицеров – все наиболее отличившиеся в боях – должны были отправиться в отпуска сроком на полтора месяца, включая дорогу. Через три недели следующие двадцать процентов и еще треть офицеров – наиболее отличившиеся из числа оставшихся – уходили уже на месяц. Еще через две очередная пятая часть нижних чинов отбывала на три недели. Ну а если по возвращении первой и второй партии отпускников признаков скорого прекращения перемирия не будет наблюдаться, в отпуск на две недели съездят и оставшиеся сорок процентов личного состава. За почти два с половиной года войны люди устали от нее, им надо было дать передышку, а то можно было дождаться всяких неприятностей типа стихийных братаний и массового дезертирства – того, что началось в 1917 году в той истории, которую здесь знал только я. Хотя
