рождественские свечи, красные огни и ели. Мыслями я давно уже перенеслась в декабрь. В Мюнстере Ильза Пуш меняет пирамиду, выстроенную из консервных банок, на рождественскую деревянную пирамидку с ангелочками. В Подвангене вечерами стучит в окна Дед Мороз, а в России Рождество утопает в снегах. На географической карте я отыскиваю населенный пункт Можайск севернее автомагистрали Смоленск — Москва. Недалеко от города нахожу черную точку на белом фоне: безымянную деревню, которой они овладели ранним утром в один из декабрьских дней. В деревне его настигает посылка с подарками ко дню рождения. В ней находятся рейтузы и три промороженных яблока из Подвангена. Он кладет яблоки в холодную воду и мигом съедает их после того, как они оттаивают.
Они задерживаются в деревне и ждут Рождества, так как именно к нему, как им было обещано, все должно закончиться.
Вегенер объясняет мне, что на самом деле происходит в тот период: в декабре начинается русское контрнаступление. Свежие сибирские дивизии намерены спасти матушку Русь. На лыжах сибиряки внезапно появляются в сумерках, выстреливают полностью диски своих автоматов и бесшумно исчезают в заснеженных лесах.
В моем саду я вижу, что температура на термометре в тени достигает двадцати восьми градусов, а южнее автомагистрали Смоленск — Москва она доходит до минус тридцати двух градусов, то есть разница температур составляет шестьдесят градусов. Этого никакая лошадь не выдержит.
Ильза Пуш пишет, что в Мюнстере люди тоже страдают от снежных метелей. В Подвангене русские пленные лопатами разгребают трехметровые снежные заносы. Это самая суровая зима после 1929 года, особенно сильно достается солдатам в их убогом обмундировании.
Тот, кому обещано, что он будет праздновать Рождество дома у теплой печки, не задумывается над тем, что ему нужно брать с собой перчатки и сапоги на меху.
— Как раз сейчас я праздную Рождество в России, — рассказываю я Вегенеру.
— Это был самый плохой из рождественских праздников во все времена, — считает он. — Посылки с рождественскими подарками с родины шли навстречу извещениям о смерти, которые отправлялись с фронта.
— Но снег играл и свою положительную роль, — говорит Вегенер. — Он замедлял все передвижения, останавливал пушки и танки. Лишь сибиряки на своих лыжах действовали беспрепятственно.
Тогда в сводках вермахта впервые прозвучало название реки Волги. Одна из немецких частей даже устроила празднование Рождества на левом берегу Волги к северу от Москвы. После этого на левом берегу Волги немцы были лишь только в качестве военнопленных.
— Тебе не хочется прокатиться по Волге? — интересуется Вегенер. — Ты могла бы на пассажирском теплоходе две недели путешествовать в самом сердце России до самого впадения Волги в Каспийское море.
— Да, да я поеду. В Подванген, на тихий Дон, к Днепру, на Березину, туда, где мой отец купался, и, наконец, на Волгу, но все это я сделаю, водя пальцем по географической карте.
— Через десять дней возвратится домой мой мальчик, — говорю я. — Все же я надеюсь, что он не уедет затем далеко от меня, его не отправят путешествовать в Афганистан, Македонию или к арабам.
— Ты не сможешь удержать его надолго, — говорит Вегенер. — Всегда найдутся новые места, где молодые парни захотят ощутить на себе, как дуют ветры войны.
Дневник вестфальца Зоэст, День непорочного зачатия девы Марии,[34] 1815 год
Теперь, сидя у теплой печки в нашей возлюбленной Вестфалии, я могу описать, что произошло с нами у русской реки Березина, когда Великая Армия и ее не менее Великий император оказались на волосок от смерти. Мой друг Каспар, тоже вестфалец, и я поймали бесхозных лошадей и подумывали поскакать на них к родным полям: туда, где заходит солнце. Но на нашем пути возникла преграда в виде этой реки.
Еще в ноябре мороз сковал ее воды. Когда мы приблизились к ней, то наступила оттепель, лед пришел в движение, мощные льдины погнало по течению, и стали образовываться торосы. Кутузов, с войсками которого у нас в ходе отступления несколько раз были стычки, переправился еще раньше через реку и поджидал Великую Армию на западном берегу, в то время как его казаки теснили нас к реке с востока.
Когда мы увидели Березину, то пришли в ужас от ее ширины. Из-за разлива при таянии река достигла почти таких же размеров, что и Эльба, которую мы преодолевали в некогда счастливые дни у Магдебурга. Мост через город Борисов, по которому мы хотели проскочить, больше не существовал. Нас проинформировали, что Кутузов в трех местах спалил мост, чтобы преградить Великой Армии проход по нему. Он хотел взять в плен императора, доставить его в Москву и там выставить напоказ в клетке для медведей. Наполеон распорядился построить новый мост у деревни Студенка. Поэтому мы направились к этому месту и оказались в страшной давке. Часовые, охранявшие мост, сказали нам, что, пожалуй, можно было бы переправиться через реку, но тогда мы обязаны оставить здесь лошадей, потому что они потребуются, чтобы тащить пушки и повозки с боеприпасами через другой, пока еще строящийся мост. Если бы нам привиделся вещий сон с рассказом о том, что нас ждало в будущем, то мы, пожалуй, пошли бы на эту сделку. Но мы посчитали такое предложение недостойным для себя и к тому же не хотели расставаться с лошадьми, которые достались нам с таким трудом. Поэтому мы поскакали в лес и стали искать более благоприятных условий для переправы через реку.
Следующей ночью мы видели, как саперы строили второй мост. Эта была одна из самых ужасных картин за весь военный поход по России. Солдаты стояли по грудь в ледяной воде, вгоняли сваи в дно, били по ним кувалдами и крепили бревна канатами. Некоторые из них попадали в бушующую стремнину, и их уносило водой. Те, кого судьба уберегала от этого, продолжали игру со смертью, стоя по грудь в ледяной воде. Ходил упорный слух, будто Наполеон пообещал воздвигнуть в центре Парижа памятник саперам за Березину. Выполнил ли он свое обещание, этого я не знаю. Думаю, что после неудачи в России у него на уме было другое, нежели памятники. Во всяком случае, император скакал вместе со своей гвардией по новому мосту. Для меня это была последняя возможность увидеть нашего императора. Затем он поспешил на санях, запряженных лошадьми, со своим кучером в сторону Парижа, чтобы спустя некоторое время собрать новую армию для следующей войны.
Более благоприятного момента для переправы ни Каспар, ни я так и не дождались. К тому времени давка стала совсем невыносимой. Когда мы приблизились к мосту, то встретили там несколько тысяч солдат, сбившихся в плотную кучу на небольшом пространстве. Этот узкий мост виделся им единственной дорогой к спасению. Всем хотелось уцелеть, все напирали на мост. Сотни из тех, которые, казалось, уже добрались до моста, были сброшены в реку и нашли здесь конец своим мучениям. Отсутствовало какое-либо цивилизованное отношение друг к другу, любой признак, напоминающий порядок. Я готов даже утверждать, что были утрачены любые проявления человечности. Работала лишь одна мысль: ты должен спастись, чего бы это тебе не стоило. Какое дело тебе было до остальных! Поэтому более сильный человек пробивался кулаками и ногами вперед и со всего размаха бросал наземь более слабого. В следующее мгновение он ступал по нему или по другим трупам и умирающим людям и так продирался вперед, пока не достигал моста, а затем, возможно, уже даже в следующее мгновение, когда он уже полагал, что спасен, сам был сброшен на землю еще более сильным, чем он. После чего оказывался в водах Березины, где шел ко дну.
Оставаться вблизи моста не имело смысла. Мы боялись, что нас сметут в реку, в которой уже нашли свою смерть сотни людей. Поэтому мы вновь поскакали в леса и стали блуждать по ним вместе с другими солдатами, составлявшими арьергард Великой Армии. В конце концов, мы попали в одну из деревень, которая показалась нам издали пригодной для жилья. Когда мы вошли в нее, то поняли, что здесь до нас уже поселились казаки. Они окружили нашу маленькую группу, начали стегать всех без разбора, в том числе и меня, нагайками по спине, затем, сломив наше сопротивление, отвели в сарай, дверь которого перегородили толстыми бревнами. Наше желание скорее увидеть любимую Вестфалию закончилось, таким образом, неудачей, но большинство из нас радовались, тем не менее, такому исходу, потому что совсем уже не хотелось вновь блуждать по лесам.
После этого злоключения у реки Березина, которое все-таки спасло мне жизнь, меня
