Глава 1
Было ясно, что всё рухнуло. Рухнуло чисто-чисто, конкретно-конкретно. Бизнес умер, остались одни долги и правоохранительные органы. Хорошо хоть не спецслужбы, — подумал Николай, глядя на мокрую улицу и хлопья снега, которые порывы ветра периодически забрасывали на балкон. Вот не застеклили, пока были деньги, так и будем жить, пока не выгонят. То, что вокруг квартиры предстоят бои, было ясно. Кредиторы будут стараться выселить, хорошо бы продержаться, оставить для семьи. Надо подумать, что лучше – бодаться с кредиторами или сразу попасть под ментов. Отделаться небольшим сроком, зато останется квартира. Чего там будут паять – мошенничество и незаконное предпринимательство? По верхнему пределу пять лет. Запастись справками об инвалидности, тем более что по делу инвалид, глядишь, и условное дадут. Неприятно конечно всё это, но жизнь не кончается. В крайнем случае, спровоцируем собственный отстрел – благо, говорят это быстро. Если у кого-то из кредиторов не выдержат нервы, то вокруг отстрела завяжутся такие разборки, что основная группа отойдёт в сторонку и спишет деньги на убытки. А с не основной супруга справится. Руки будут у них связаны, убийство есть убийство, — тут много не поугрожаешь. В целом всё не так плохо, — есть квартира родителей, есть квартира жены – с голоду не помрут. По крайней мере, хоть это успел. Так что будем утешаться.
Действительно, оставалось только утешаться. Этот крах бизнеса пришелся на период очередного передела собственности, когда новая президентская команда громила остатки олигархов и восстанавливала вертикаль государственной власти. Пришедший в результате сложнейших интриг новый президент, как бы ставленник старой команды, постепенно стал набирать политический, а самое главное административный вес, активно уничтожая тех, кто поставил его у власти. Взявшись первым делом за масс-медиа, он перешёл к естественным монополиям, убирая старых, ещё советских генералов производства и создавая какие-то свои структуры, перехватывающие рычаги управления и финансовые потоки. Так была сменена верхушка Газпрома, РАО ЕЭС и было очевидно, что на очереди стоят нефтяники. Угольщиков, я так понимаю, отдали на откуп этажу пониже. И все эти непонятные разборки полностью ломали бизнес. Налаженные связи рвались как нитки на гнилом кафтане. Появлялись новые люди и перехватывали лучшие, а потом и все остальные куски. Возможность воссоздать наработанное за последние десять лет уменьшалась с каждым днём. Сначала Николай представлял как некто на небесах или в каком другом месте взял в руки большой чёрный карандаш и стал не торопясь, но неуклонно зачёркивать все те попытки заработать, которые предпринимались в последнее время. Ломалось всё. Если за товар не платилась предоплата, то его не поставляли вовсе, несмотря на все договора как письменные, так и устные. Старые партнёры, проверенные многолетней работой, что-то невразумительное пищали в телефон и в итоге пропадали совсем. Если же за товар платили денег, которые ещё надо было найти, то вместо трёх дней, его грузили месяц. Причём не в том виде и не туда, куда планировалось. В итоге вместо прибыли возникали неимоверные убытки, рвались деловые и человеческие отношения. Через полгода такой жизни стало ясно – это конец. Как зыбучие пески – любое движение делает только хуже.
Что оставалось делать было непонятно. Реально ничего не получалось – всё работало только в минус. В этих условиях, кредиторское давление, которое и в лучшие-то времена переносилось с трудом, стало совсем непереносимо. Поначалу еще хватало сил ездить на стрелки и разговоры. Потом это стало просто бессмысленно. Даже если продать квартиру денег не хватит ни на что. Больше продавать было нечего. Кредиторы понять это не хотели. Кто поумнее, тот натравил ментов, ныне крышующих все и вся, за исключением, вроде бы президентского кресла. И то не факт. Впрочем, говорят, что президента крышуют спецслужбы, что скорей всего тоже не сахар. Менты приходили и объясняли, что посадят, В это верилось, но это ничего не меняло. Денег брать было неоткуда. Более глупые кредиторы пытались приходить сами. Денег от этого тоже не заводилось. В общем, куда ни кинь – везде кредитор. В итоге телефон пришлось просто отключить. Городской не звонил, и это было хорошо. На мобильном кончились деньги, и найти триста рублей на новую карточку не представлялось возможным. Ходить было некуда, все деньги, которые можно было занять были заняты – отдача не предвиделась. Похоже было, что где-то там, вверху или внизу, существо отложило чёрный карандаш и взяло в руки ножницы. И начало просто перерезать ниточки, которые соединяли Николая с другими людьми. Щелчок и нет человека. Ещё щелчок – и нет другого. Оставалось одно – перестать общаться. Пока не растеряны связи. Лучше я буду болеть. Нет меня – я больной. Лежу дома. Что вы меня не находите – это ваши проблемы. Ведь ясно – захотят найти – найдут. Тут никуда не денешься.
Про болезни – это хорошо придумано. Тем более что мои болезни все на самом деле. Начиная с перелома руки, который случился полгода назад и, кончая заболеванием корью, которую месяц назад удалось подхватить от дочки, исправно посещавшей детский сад и попадавшей под все эпидемии детских заболеваний. А вот папа оказывается, в своё время не попал. За что и поплатился месяцем помазанием зелёнкой и поеданием непонятных лекарств и витаминов.
— Как сглазил кто, — хмыкнул Николай, оторвавшись от картины вечернего города. Последний этаж обеспечивал широкий обзор Пресненского района города Москвы. Фонари уже освещали Малую Грузинскую, значит уже пять, время идти за дочкой в садик. Жена была на работе, так что пора – надо забрать ребенка и приготовить ужин. Это было несложно, даже как-то приятно. По крайней мере, — сразу виден результат и это радует.
Натянув дубленку, он подумал и не стал выключать свет. Пусть горит, надо, чтобы народ привык к тому, что свет есть, а людей нет. Это поможет при разборках. Будем на это надеяться, по крайней мере. Открыв дверь, Николай внимательно оглядел площадку и лестницу. На этот раз никого не было. Попав в эту ситуацию каждый день ждёшь каких-то неприятностей, а в особенности, кредиторов у подъезда. Непонятно, то ли сразу арестуют, то ли будут воспитывать. Воспитываться не хотелось, поэтому открывание двери из подъезда на улицу тоже требовало серьёзного усилия души. Там тоже вроде бы не ждали. Хотя чёрт его знает – напротив дома одна из крутых обменок, поэтому постоянно народ и машины. Причем все как на подбор дорогие. Которая из них по мою душу – не ясно, но вроде бы никто не дёргается меня хватать. Значит не к нам сегодня. Что ж, господи, спасибо за этот день. По крайней мере, — не в камере и не в подвале.
Быстро перебежав пространство перед подъездом, Николай пошёл к остановке. До садика было недалеко и одну остановку можно было проехать. А можно и пройти, но пеший путь лежал, к сожалению, мимо дороги, где могли ждать разные люди, общаться с которыми не хотелось. Поэтому лучше кругом – так хоть и длиннее, но и бог с ним. Времени всё равно куча – как минимум полчаса.
Похоже, что сегодня действительно никого по душу Николая не было – машины, как стояли, так и продолжили стоять, разве что только крепкие ребята понесли свои мешки с деньгами в небольшой подвальчик, где располагался обменный пункт. Удачи вам, мужики, носите побольше и почаще. Мы тоже носили, — ностальгически хмыкнул он, вспоминая как вез в мешке три миллиона через весь город. Справедливо полагая, что чем меньше об этом думаешь, тем лучше, он тогда не взял никого, и, загрузив с водителем мешки в свою старую «Волгу», лихо поехал от Кропоткинской в Головино. Пока ехал, много передумал, особенно в тот момент, когда на Алексеевском переезде увидел остановленное движение и кордон из трех милицейских машин, перегородивших спуск. В тот раз оказалось не по его душу. А так могли и пристрелить – сумма того стоила.
Было не холодно, и промозглая московская слякоть сильно ощущалась теплыми порывами ветра, продолжавшего швыряться снегом. Полуботинки, как всегда намокли, и к дверям детского садика он подходил весь в снегу, оставляя на лишенном снега крыльце мокрые чёрные отпечатки. Из двери пахнуло теплом, детские голоса активно делились впечатлениями от прожитого дня. Родители тщательно одевали своих чад, логопедически проговаривая сложные слова из рассказов ребятни.
Дочка выбежала едва только увидела знакомую куртку. Наша группа была самой маленькой, девочка ещё не говорила, хотя всё понимала и добивалась своего энергичными движениями и начальственным «ы-ы». Одевая ребенка, Николай отвлекся от печальных мыслей, ибо сей процесс требует, как известно каждому, внимания и сосредоточенности. Одежды было много и надо было ничего не забыть. Ребёнок как мог помогал, сжимая пальцы в кулачок когда надевал куртку и, указывая на те детали туалета, которые папа мог по незнанию пропустить.
