одной и тетрадью в другой.
Вот луг бросается под колеса, и трава с гулом ложится вокруг, и волны расходятся по всей долине, и в окошки врывается ветер, пахнущий самогоном. Троллейбус носится как сумасшедший, то по прямой, то зигзагами, то кругами, воет и свистит, встает на дыбы. Набрав дикую скорость, по скату плотины, точно по трамплину, он взмывает в воздух и некоторое время летит, а потом с треском и стуком обрушивается на валуны вдоль водохрана. Выбросив щебень из–под колес, он врезается в воду и останавливается, волнами так нарушив гладь водохрана, что небо колыхается, а солнце рассыпается мозаикой.
— Поплыли! Поплыли! — кричат все, но троллейбус ерзает и фыркает, оставаясь на месте.
И Маза вдруг бежит к передней дверце со своего места, и лицо его бледное–бледное, и в душе его первобытный ужас пополам с восторгом. Он высовывается из двери, повиснув на поручне, размахивается и, как бутылку шампанского о форштевень нового корабля, разбивает о бампер троллейбуса бутылку приворотного зелья. И радужная звезда вспыхивает на воде и стреляет лучами во все стороны через весь водохран — к расколотому светилу, к мысу, к плотине, к дальнему берегу. И троллейбус тотчас кидается вперед и выбивает огромный белоснежный фонтан.
Он устремляется в лазурную солнечную дымку, гоня перед собой сверкающий бурун, а злобные недоумки один за другим сыплются из его дверей и плывут рядом, держась за его усы, лихо свесившиеся на одну сторону, и водохран принимает их всех на ладони.
А на полуденном солнце Маза просушил свою тетрадь и в первой строчке на первом листе написал первую фразу своего романа: «Я знаю ваш секрет: вы меня не любите…»
1990
* В повести использованы тексты Ю. Левитанского, Т. Сыровой, Э. Поленц, А. Внукова.
Охота на «Большую Медведицу»
Глава 1. Все начинается с игры
— Отдай бластер! — сказал папа Валентин Николаевич своему сыну Даниилу и положил тяжелую отцовскую руку на приклад.
— А з–зачем он тебе? — спросил Даниил.
— Мне–то незачем, а тебе и подавно. Как и с какой целью ты его стащил? А?
— С–сумел, — уклонился от ответа Даниил. — Мы будем игр–рать.
— Прекрати рычать и коверкать дикцию. От этого твой голос не становится мужественнее.
— Стан–новится.
— И что у вас за игры — с бластером на людей! А если случайно спустишь с предохранителя, ты подумал?
— А я и так спущу. У него и батар–рея не зар–ряжена, и магазин я вытащил, пусть щелкает.
— Играй с чем–нибудь другим, — сказал папа Валентин Николаевич, снимая бластер с сына Даниила. — Чего у вас там Милора нового прочитала? Детектив?
— Вестер–рн, — ответил Даниил. — Тогда давай договоримся, а? Мы устр–роим погоню за р– роботами, а вы, если где увидите их, нам сразу сообщите, л–ладно?
— Ладно, — согласился папа Валентин. — Только говори нормально.
— Ер–рунда, — отмахнулся Даниил и пошагал прочь по тоннелю. Звездолет «Аввакум» летел в пустоте вот уже третью неделю, и детям, естественно, порядком наскучил однообразный полет. «Аввакум» направлялся от Земли к планете Пальмира, где имелось все, что могло сделать счастливым истинного ценителя красоты и первозданности: дикие, буйные джунгли, чистые леса, широкие прерии, горы до небес, облицованные тысячелетними ледниками, теплые моря, атоллы с бирюзовыми лагунами и прочее, прочее, прочее. Миллионы людей со всех трехсот освоенных миров Галактики летели на Пальмиру отдохнуть, загореть, поохотиться или просто побродить. И все эти миллионы растекались по планете, растворялись в необъятных просторах, и каждому новому пришельцу казалось, что он — первопроходец этих чащ, а это вселяло в избалованного цивилизацией, огражденного от всех бурь и катаклизмов, вооруженного самой совершенной техникой человека уверенность в себе и могучую бодрость. Но до Пальмиры оставалась еще целая неделя, и экипаж «Аввакума» развлекался, как мог.
На борту звездолета находилось восемь человек — пятеро взрослых, Даниил, Артем и Милора. Даниил и Артем летели с родителями, а Милора только с отцом, потому что мама Милоры — крупный специалист по окраске пестиков цветопауков с переменной Хлои — прислала телеграмму, будто цветопауки начали миграцию к полюсу, и пестики надо срочно опрыскивать раствором бромистого йода, а потому лететь на Пальмиру она, мама, ну никак не может. Отец Милоры — известный писатель–историк — день и ночь напролет работал над новым романом о героическом борце с пьянством конца XX века Аникее Мохнатове. Автор подходил к кульминационному моменту, когда Аникей Мохнатов раскрывает секрет подпольной школы самогонщиков и его вместе с председателем одного ферганского комбеда из–за куста саксаула убивает из обреза матерый взяточник и казнокрад Сахалинбабаев. Законченные эпизоды писатель зачитывал по вечерам в кают–компании. Мама Артема, которая писала диссертацию о системе сёгуната в Японии и поэтому тоже занималась историей, вела с папой Милоры долгие споры о том, правомочен ли автор устами Аникея Мохнатова, который бредил, рассказывать своему напарнику, раненному в голову председателю ферганского комбеда, о дальнейшем ходе антиалкогольной кампании, ведь Мохнатов к этому времени уже одиннадцатые сутки полз через раскаленные пески к райкому и тащил председателя комбеда на себе. Мама Даниила в дискуссии не участвовала, потому что по профессии была аквалангистка и теперь трудилась над разбором материалов своей последней экспедиции в море Бофорта. Папа Даниила занимался делами звездолета, потому что был капитаном, и в споре принимал пассивное участие; папа Артема вообще не появлялся на читках, так как, готовясь к испытаниям духа и тела на Пальмире, занимался хатха–йогой по системе Михаила Кузякина, потому что был толстый.
И вот теперь, обезоружив сына, капитан звездолета «Аввакум», он же папа Валентин Николаевич, шагал обратно на свой пост в ходовую рубку. Открыв дверь, папа–капитан сразу услышал голоса папы Милоры и мамы Артема, которые обсуждали очередной эпизод. Папа–капитан поставил бластер в угол, как швабру, и сказал:
— Знаешь, Джейк, твоя Милора подбивает наших с Мариной парней на новую авантюру с применением оружия. Я отобрал бластер у своего отпрыска.
— Ну что ты хочешь, — пожал плечами папа Джейк. — Это же дети! По струнке они тебе ходить не будут. Я же предупреждал, когда Борис отыскал в библиотеке вестерны для Милоры. Лучше бы он нашел что–нибудь о привидениях, тогда бы все ограничилось воплями и рваным бельем.
— Опять будет стрельба, да? — вздохнула мама Марина. — Господи, что за варварские игры! Две недели назад они охотились за скальпами, потом сражались на шпагах, потом брали рубку на абордаж… Я понимаю — игры, но почему же такие?!
— Ну что ты хочешь, Марина, — засмеялся папа Джейк. — Нормальные игры для парней, а свою Милору девчонкой я не считаю. Хорошо, что их всего трое. Сами себя вспомните–ка. Я как–то в их возрасте даже удрал с Марса на каком–то транспортнике — тогда это было еще возможно. Ну и что? Мы тоже играли в войну и выросли нормальными людьми, своих теперь воспитываем! В игре, понимаешь ли, основы души закладываются, надо чутко подходить. Тем более что времена меняются, а игры — нет… Черт, это мысль для романа!.. Чутко надо подходить, чутко!
А в это время в комнате Милоры дети готовились к новой заварухе. Даниил надел кожаные перчатки и стал боксировать сразу с двумя грушами, которые на гибких шнурах летали вокруг него по эллипсам и постоянно меняли орбиты. Даниил скакал между тяжелыми бомбами, коренастый, крепкий, как зеленое яблоко. Худенький Артем сидел за столом и молекулярным паяльником оттачивал контакты последнего, третьего блока хитрости для роботов, которые вскоре должны были стать бандой ночных грабителей. Чернокудрая, такая долговязая в своем красном комбинезоне Милора лежала с книжкой в руках на диване,
