оказался среди тех, кто поверил в объявленный коммунистами нэп, то есть в демократическую эволюцию большевистского режима. До самого конца 1920-х гг. он поддерживал тесные связи с писателями из СССР, где беспрепятственно издавались его сочинения. До 1933 г. Гуль жил в Берлине, писал и печатал книги, так или иначе связанные с историей террора в России: «Генерал Бо» (1929) — об Азефе и Савинкове, «Скиф» (1931) — о Михаиле Бакунине, «Тухачевский: “Красный маршал”» (1932), «Красные маршалы: Ворошилов, Буденный, Блюхер, Котовский» (1933). В 1933 г., после прихода к власти Гитлера, Гуль был помещен в концентрационный лагерь Оранненбург, откуда вскоре освободился и уехал во Францию, продолжая работать над избранной темой. Она завершилась изданием книги «Дзержинский» (1936). Во Франции Гуль вступил в масонскую ложу «Свободная Россия» (1935), а в 1945 г. — в ложу «Юпитер», из которой затем вышел из-за ее «просоветского» направления. В годы Второй мировой войны Гуль жил на юге Франции, занимался фермерством, работал на стекольном заводе. После войны участвовал в издании антикоммунистических материалов вместе с историком С. П. Мельгуновым, затем в 1948 г. создал демократической ориентации группу «Российское народное движение» и начал издавать журнал «Народная правда», в котором публично порвал отношения с Иваном Ильиным из-за его шовинистических настроений. В это же время Гуль на чинает печататься в нью-йоркском «Новом журнале» и в 1950 г. навсегда уезжает в США. Некоторое время он и в Америке продолжает издавать свою «Народную правду», но затем навсегда связывает судьбу с «Новым журналом», став в нем сначала ответственным секретарем, а затем, после кончины главного редактора М. М. Карповича, заняв его место.
До 1953 г., года начала переписки, живущий в Нью-Йорке Роман Гуль и обитающие во Франции Георгий Иванов с Ириной Одоевцевой были знакомы поверхностно. Первая встреча с Георгием Ивановым, по версии Гуля, состоялась еще в Берлине «…в “Доме Искусств”, в кафе “Леон” на Ноллендорфпляц. Познакомил меня поэт Николай Оцуп, с которым в Берлине я общался . Больше в Берлине Г. Иванова я не встречал. Живя с сентября 1933 года в Париже, я Г. Иванова тоже не встречал. Встретил я его (т. е. “заново познакомился”) лишь в 1946 году в Париже, после войны. Но “новое знакомство” было кратко: встречался раза два на литературных собраниях…». То же самое можно, очевидно, сказать и о встречах Гуля с Одоевцевой. Правда, судя по одному из писем, какие-то их контакты были возможны на кинематографической ниве.
Следует еще сказать об одной важной содержательной черте выносимого на суд читателей эпистолярного наследия широко теперь известных авторов. Строго говоря, их письма невозможно было бы публиковать при жизни любого из отправителей, равно как и при жизни упоминаемых в письмах людей. Невозможно — по чисто этическим соображениям. Характеристики, порой ужасающие, данные в письмах личностям как известным, так и мало известным, таковы, что любую из них можно оспорить или вовсе назвать преднамеренно искажающей реальность. Деликатно выражаясь, все они субъективны, часто вызваны минутными эмоциями или раздражающими воображение ситуациями. И тем не менее — это яркий и правдивый документ, в том смысле, что он прямо отражает вкусы, настроения и переживания людей, волею судеб вовлеченных в исторический водоворот, из которого выбраться никому не дано. На каком расстоянии от произошедших событий частная жизнь становится историческим свидетельством — вопрос, не подлежащий точному арифметическому исчислению. Нам кажется, что полувековая черта, отделяющая сказанное и написанное от придания этому сказанному и написанному огласки, как раз та граница, которую можно переходить, не опасаясь причинить кому-либо реальных бед и страданий.
В одном из писем к Роману Гулю Георгий Иванов и утверждал и сомневался: «Пусть знаменитый “будущий историк литературы” разбирается в нашей “переписке с двух берегов океана”. Только будет ли этот будущий историк и будущее вообще?».
Сегодня сомневаться не приходится: для всех троих участников выставляемого на обозрение эпистолярного действа будущее наступило.
Настоящее издание базируется на основе коллекции писем Георгия Иванова, Ирины Одоевцевой и Романа Гуля, хранящихся в Йельском университете, США: Beinecke Rare Book and Manuscript Library. Yale University Library. Roman Gul’ Papers. Все письма Георгия Иванова и Ирины Одоевцевой к Гулю — написанные от руки оригиналы. Гуль писал на машинке и его письма к обоим — машинописные копии, оставленные у себя автором. Сохранились ли сами оригиналы, и если сохранились, то в чьем распоряжении они находятся, нам неизвестно.
Георгий Иванов до конца дней писал по старой орфографии (с ятями, ерами и т. п.), Ирина Одоевцева смешивала старую с новой, Роман Гуль использовал исключительно новую (шрифт машинки иного и не позволял, плюс к тому все иностранные слова он вынужден был писать кириллицей). Георгий Иванов правилами пунктуации полностью пренебрегал, Ирина Одоевцева ставила знаки препинания «по настроению», Гуль опечатки во вторых экземплярах, само собой разумеется, почти не исправлял. Поэтому, за исключением случаев, когда можно говорить об устойчивых отклонениях от «нормы», в расстановке знаков препинания, кавычек и т. п., мы унифицируем всю переписку, придерживаясь современных представлений о пунктуации. Без оговорок исправляем также явные описки и орфографические ошибки, сохраняя некоторые устойчивые «ошибочные» начертания («прийдется», «цалую», «имяни» и т. п.). Подчеркнутые в письмах слова, а также подписи, даются курсивом. В комментариях сведения об упомянутых в письмах событиях и лицах, данные о которых без хлопот можно найти в любой энциклопедии или в Интернете (фамилии Пушкина, Достоевского, Толстого, и т. д., даты двух мировых войн и проч.), мы оставляем без внимания.
В работе над книгой неоценимую помощь нам оказали К. М. Азадовский, Н. А. Богомолов, Стефано Гардзонио (Garzonio), А. А. Генис, Т. Л. Гладкова, Г. Б. Глушанок, Чезаре Дж. Де Микелис (De Michelis), Рита Джиулиани (Giuliani), А. А. Долинин, Ричард Дэвис (Davies), Татьяна Зен (Senn), Алессандро Каталано (Catalano), Е. П. Кушкин, А. В. Лавров, Даниэла Рицци (Rizzi), Омри Ронен, Наталья Скиарини (Sciarini), С. Г. Стратановский, Г. Г. Суперфин, Р. Д. Тименчик, И. Н. Толстой.
Всем им большое спасибо.
1953
1. Георгий Иванов - Роману Гулю. <Около 10 мая 1953>. Монмонранси.
<Около 10 мая 1953>
5, aw Charles de Gaulle
Montmorency (S et O)[1].
Дорогой Роман (Николаевич?)
Простите, если я ошибаюсь в Вашем отчестве. Ведь мы, в сущности, почти не были знакомы.
Во-первых, очень, очень благодарю Вас за отзыв о «Петерб<ургских> Зимах». Особенно меня обрадовало, что Вам понравились позднейшие мои статьи о Блоке—Гумилеве и Есенине[2]. И, поверьте, то, что это написали Вы, мне очень дорого: от «Генерала БО» — до «Коня Рыжего»[3], я очень люблю и «уважаю» Вас, как блестяще одаренного писателя. Кстати, еще до получения «Н<ового> Ж<урнала>» я сговорился с Мельгуновым[4] — о ряде отзывов о книгах Чеховского Издательства[5]. Так что, когда Вы мою рецензию о «Коне Рыжем» прочтете[6] — не подумайте, что я Вам плачу комплиментами за Ваши комплименты — все, что там сказано, сказано «от души»…
Хорошо. Теперь вот что. Одновременно с этим письмом я посылаю на Ваше имя единственный экземпляр повести И. Одоевцевой[7] и свои стихи для «Нового
