прибытия к Афону на южной стороне полуострова разыгрался шторм — и Арсений принял это как проявление Промысла Божия. Поэтому он сел на кораблик, который шел вдоль северного побережья, и вышел на берег в монастыре Эсфигмен (тогда эта обитель еще не была раскольнической). Он был принят игуменом Каллиником, положил установленный поклон и начал послушническое испытание.
Монастырь Эсфигмен отличался хорошим порядком и устроением. Его насельники имели подвижнический, аскетический дух. Кроме многочасовых богослужений монахи и послушники несли тяжелые послушания и исполняли келейное правило. Старец рассказывал: «Для того чтобы прожить в тогдашнем Эсфигмене сорок дней Великого поста, надо было взойти на настоящую Голгофу. В сутки — только одна тарелка водянистой похлебки без масла. Это было самое строгое общежитие. Первую седмицу Великого поста все отцы почти целый день проводили в церкви».
Еще один рассказ Старца: «Будучи в общежитии, я получил большую помощь от одного из отцов. Он совсем не разговаривал, ни с кем. У него была потребность беседовать со Христом. Его сердце не лежало к тому, чтобы говорить с людьми. Достаточно было просто видеть этого человека. Он помог мне больше, чем Жития Святых. За определенную вину он был отлучен от Причастия на три года, хотя за подобное обычно не отлучают и на двадцать дней. Монахи, находящиеся в таком состоянии, молчат, но даже мирские люди, видя их, изменяются к лучшему. Это и есть проповедь монахов».
В монастыре, среди других добродетельных отцов, был еще один благоговейный монах, отличавшийся подвижническим духом. Он вызывал у Арсения восхищение. Без зависти и ревности Арсений молился Богу и просил, чтобы этот благоговейный брат походил на Святого, имя которого он носил. А о себе он просил, чтобы Бог привел его в такое же духовное состояние, как у этого брата. Себя он ставил ниже всех.
Молодой послушник с радостью преуспевал в трудах общежительной жизни. Вначале ему дали послушание помощника в трапезной и в пекарне. Месить хлебы было очень тяжело. Месили руками в большой квашне. Замешивали много муки. Чтобы отделять куски теста, надо было по плечи погружать руки в квашню.
Позже, узнав, что Арсений владеет плотницким ремеслом, ему дали послушание в столярной мастерской. Весь день, не вкушая пищи, он строгал каштановые брусья большим ручным рубанком. В любой работе он был искусен, очень способен и спор. Даже вьючные седла для монастырских мулов он делал «как мебель».
От любочестия Арсений взял благословение помогать в архондарике, [40] когда в монастыре было много посетителей. Также он был ответственным за два небольших храма, находившихся вне монастыря. Каждый день он зажигал там лампады, поддерживал порядок и чистоту, заботился о том, чтобы время от времени там совершалась Божественная Литургия.
Взяв за образец преподобных отцов Арсений старался им подражать. Положив в основание своей монашеской жизни смиренномудрие и послушание, он отдался подвигам, превосходившим его силы.
Днем он трудился телесно, а ночи проводил без сна в молитвах и славословии Бога. Он чувствовал огромную усталость, но, несмотря на это, не уступал и подвигов не убавлял. Он постоянно прибавлял к ним новые и новые — всегда делая это с благословения и под наблюдением игумена. Все он совершал с радостным расположением.
Старец рассказывал: «Целыми днями мы работали в токарной мастерской. Работа была тяжелой. Вечером я шел в архондарик и с 10 до 11 помогал там. У меня не оставалось времени даже на келейное правило. Поэтому, закончив дела в архондарике и вернувшись в келью, я не ложился спать, но только на четверть часа клал ноги повыше, чтобы они немного отдохнули и оттекла кровь, которая собиралась в ногах от долгого стояния. Потом, чтобы не уснуть, становился в таз с водой и молился по четкам. Спал я от получаса до часа и потом шел в церковь читать Полунощницу. Я поступал так потому, что у меня тогда был помысел сомнения: смогу ли я впоследствии исполнять схимническое монашеское правило? И поэтому я попросил у игумена благословение исполнять это правило уже с послушничества. Он меня на это благословил. Я попросил не от эгоизма, но из боязни, что не смогу в будущем исполнять великосхимнические обязанности. Я делал это не от гордости. 'Если мне это не по силам, — думал я, — то нечего себя и обманывать'».
В церкви он совсем не садился в стасидии, все время был на ногах. Если им начинал овладевать сон, он сразу же подскакивал.
Зимой, у себя в келье, он не топил печку. В келье была такая сырость, что плесень свисала со стен, как вата. Когда холод становился невыносимым, он брал шкуру — из тех, что шли на седла для мулов, — и заворачивал в нее ноги. На улице зимой он работал в одном подряснике, под которым — чтобы было потеплей — обертывал себя бумагой.
В Эсфигмене была традиция: накануне Великого поста всем отцам выдавали по банке сгущенного молока. Свое молоко Арсений отдавал старцу Никите, у которого была предрасположенность к туберкулезу. Когда на великопостных трапезах была фасоль, он глотал ее не прожевывая, чтобы она переваривалась дольше и давала больше энергии. Ради аскезы он спал на каменных плитах, а иногда на кирпичах, которые считал «более человеколюбивыми».
Потихоньку братья монастыря начали замечать его подвижничество и благоговение. Священники, когда шли служить Литургию в параклисах[41], стали предпочитать в качестве певчего именно Арсения.
Словно мало было аскезы и труда на послушаниях, молодого послушника начал искушать диавол, который пытался расстроить его различными помыслами. Диавол нашел «больное место» Арсения — его сильную любовь к родным. Потом Старец рассказывал: «Вначале диавол 'поджаривал' меня воспоминаниями о моих родных. Он приносил мне воспоминания то о матери, то о других родственниках. Иногда показывал мне их во сне больными, а иногда — умершими. Старший на послушании замечал, что я расстроен, и спрашивал, что со мной. Я шел на исповедь к игумену и вновь обретал мир. Вначале отрыв от своей маленькой плотской семьи и вхождение в великую семью Адама, в семью Бога, связан для монаха со скорбью и болью».
Диавол не довольствовался одной лишь бранью помыслов, тем более, что не мог сдержать ими подвижничество юного послушника. Диавол являлся ему и в чувственном виде. Арсений видел диавола воочию и разговаривал с ним. Искуситель всеми способами пытался его устрашить и помешать его подвигам. Вероятно, из опыта он догадывался о том, что получится из этого юноши.
Послушник Арсений не приходил в смущение и страх от диавольских явлений. Он говорил: «Приходи-приходи, ведь ты мне помогаешь! Когда я забываю о Боге, ты помогаешь мне вспомнить о Нем и молиться».
