Думая о том, как помочь своим братьям, живущим и подвизающимся в миру, Старец решил написать книгу, основанную на примерах жизни разных добродетельных мирян. Он начал писать эту книгу, но его кончина этому помешала. Он говорил: «Сегодня, вместо того чтобы обличать человеческие грехи, лучше показывать людям на настоящие звезды — то есть на добродетельных христиан. И, к счастью, таких христиан много. Я знаю много положительных примеров.
Эти христиане достигли чистоты и, поскольку Слово Божие чисто, они понимают смысл Евангелия и могут приять Божественное просвещение. В своем помысле они всегда оправдывают других и осуждают самих себя».
Старец не был общественным деятелем и миссионером, но из своей пустыни он помог многим — даже в православных миссиях за границей. Говоря о распространении Евангелия в мире, он сказал: «Придет время, когда многие будут с нетерпением стремиться узнать что-то о Христе и о Православии. Так во всем мире будет проповедано Евангелие».
Как уже было сказано, находясь в больнице, Старец познакомился с несколькими девушками, желавшими стать монахинями. В знак благодарности им за поддержку, которую они оказали ему, когда у него был непорядок со здоровьем, он помог им духовно. Таким образом, в селении Суроти, недалеко от Салоник, был основан исихастирий святого Иоанна Богослова. После основания монастыря Старец посещал, его, когда в этом была нужда. Впоследствии он решил приезжать туда дважды в год: осенью и после Пасхи. «Раз я принял на себя ответственность за них, — говорил он, — не поехать не могу».
Духовная помощь сестрам монастыря и была главной целью выезда Старца в мир. Кроме монастыря в Суроти, он взял на себя духовную ответственность за монастырь Честного Предтечи в селении Метаморфоси на Халкидике, а время от времени посещал и другие монастыри. Вначале Старец не знал, как ему поступить. Однажды, когда он вернулся на Святую Гору из Суроти, помысел стал говорить ему: «Ну чего ради я связался с монашками?» И тогда, как он рассказывал сам, ему было следующее видение: «Я увидел себя в монастырской трапезной. За столами находились Великие Святые Отцы, а на игуменском месте — Каппадокиец. Я тоже сидел там на одном из почетных мест. В какой-то момент игумен позвонил в колокольчик и сказал чтецу: 'Прерви-ка чтение. Давай споем, потому что кое-кто здесь имеет помыслы'. (В этот момент Старец улыбнулся.) И они запели что-то похожее на военный марш, слова которого ответили на мои помыслы и успокоили мое сердце».
Старец не желал выезжать в мир. К этим выездам его подвигали любовь и послушание, в жертву которым он приносил и свое возлюбленное безмолвие. Это видно из следующего рассказа Старца: «Однажды я получил из мира письмо с просьбой приехать и помочь людям. Это был действительно очень, серьезный случай. Однако ехать я не хотел. Взял четки и босиком поднялся на вершину Афона, чтобы помолиться и получить от Бога извещение о том, что мне делать. Через несколько часов я спустился вниз с израненными ногами, но никакого извещения не получил. На душе было очень плохо.
Тогда я решил сходить к Старцу, батюшке Тихону, и посоветоваться с ним. Батюшка сказал, что я должен поехать к этим людям, должен выехать в мир. Но я снова не хотел ехать. Вернувшись к себе в каливу я увидел, что мне принесли еще одно письмо. Эти люди просили меня прислать им хотя бы письменный ответ. Они были уверены, что если я им напишу, то в их жизни все упорядочится. Я вновь пошел к Старцу Тихону и прочитал ему это письмо.
— Нет, — говорит он мне, — лучше поезжай сам, встреться с ними и скажи им все это лично.
Я решил оказать ему послушание и поехать. Тут же исчезла вся давившая на меня тяжесть и пришла Благодать Божия. Бог хочет, чтобы, если это возможно, мы советовались с другими».
Вначале, выезжая в мир, Старец задерживался там примерно на неделю. В последующие годы он задерживался в миру дольше. Он спешил встретиться со всеми, ожидавшими его помощи, и быстрее возвратиться в свою келью. Однажды он приехал в монастырь на острове Керкира, с которым поддерживал духовные связи. Был поздний вечер. Всю ночь он не сомкнул глаз: принимал сестер, помогал им, чем мог, и утром уехал на Афон.
Многие, узнавая, что он приехал в Суроти, спешили туда, желая посоветоваться с ним о своих проблемах и взять его благословение. К Старцу привозили больных и несчастных. Ожидая встречи с ним, люди стояли в очереди много часов.
В последние годы число людей, приезжавших в Суроти для встречи со Старцем, доходило иногда до нескольких десятков тысяч в день. Люди приезжали со всех концов Греции, из-за границы, даже из далекой Австралии. Это было необыкновенное стечение народа: необычное даже для церковных хроник. Такому скоплению народа позавидовали бы многие политики и «пиарщики», тратящие много денег на рекламу, чтобы собрать людей.
Старец Паисий, напротив, не стремился никого собирать. Не говоря никому ничего, он уезжал со Святой Горы, быстро заканчивал свои дела в миру и, насколько это было возможно, избегал встреч. Однако что-то словно электризовало и, как магнитом, притягивало людей к нему. Для Старца это было трудом, доводящим до изнеможения: стоя на ногах, беседовать с людьми, которые шли и шли нескончаемым потоком. Обычно, принимая людей, Старец страдал от болезни. И хотя он помог во время своих выездов в мир многим, хотя он совершил столько чудес, сам он считал эти выезды отклонением от своей главной миссии — от молитвы за мир, отклонением, которое можно было оправдать только по снисхождению. Он говорил: «Самим являть себя миру — опасное занятие. Однако если нас явит людям Бог, тогда все меняется, потому что тогда всему предшествует Благодать Божия, которая хранит нас от опасности».
Возвращаясь в свою келью, он смиренно говорил: «Моя душа заросла сорняками, как зарос ими и двор моей каливы». Для того чтобы очистить ум от впечатлений и образов мира и вновь войти в привычный ритм монашеской жизни, Старец несколько дней совершал Вечерню в храме своей кельи не по четкам, но читал и пел по книгам. Он говорил: «Хотя я выезжаю со Святой Горы ради духовной цели не для себя, и хотя эти выезды не приносят мне удовольствия, все равно, когда я возвращаюсь, мне необходимо три-четыре дня, чтобы прийти в себя и в распорядок своей жизни».
Воздаваемая честь и знаки благоговения Старцу не вредили. «Я стал противен себе самому, — признался он однажды. — Да кто я такой, чтобы мне оказывали честь? Ведь я всего этого недостоин. Когда мне оказывали честь, я думал лишь о том, как бы поскорей закончить все эти дела и вернуться на Святую Гору».
Хотя Старец иногда и рассказывал о чудесных случаях или об исцелениях, происходивших во время его выездов в мир, он делал это для того, чтобы обратить внимание на что-то важное или кого-то чему-то научить. Сам он был внимательным к своему внутреннему подвигу, старался «не потерять своего внутреннего монаха», не прерывать связи с Богом. Все имевшее отношение к миру, он старался забыть, не забывая лишь о людях, испытывавших страдание. Их боль, их проблемы он привозил с собой из мира на Афон и потом — в молитве — возносил их к Богу.
Во время выездов Старца в мир произошло много чудесных событий. Приведем лишь немного примеров, рассказанных самим Старцем и другими достойными свидетелями, чтобы читателю стало ясно, как Старец помогал людям, находясь в миру.
* * *
Старец рассказывал: «Однажды, году в 1976 или 1977 , приехав в Суроти, я спросил сестер: 'Как у вас с водой?' Они мне ответили: 'Слава Богу, вода есть'. — 'Хорошо, — говорю, — у вас-то она есть, а вот людей вы спросили, есть ли вода у них?'» В тот год была очень сильная засуха. Старец сказал: «Давайте совершим Всенощное бдение и помолимся о том, чтобы пошел дождь». И действительно, было отслужено бдение, пошел дождь, посевы не засохли и земледельцы возрадовались тому благословению, которое послал Бог. Потом, когда Старец спросил жителей других мест, оказалось, что дождь шел от Салоник до Фессалии.
* * *
В другой раз Старец рассказывал: «Однажды я перекрестил больную раком женщину мощами преподобного Арсения Каппадокийского. Через несколько дней я получил от нее письмо, в котором она
