Житие старца Паисия Святогорца

вниманием думают и заботятся о том, как облегчить участь своих родителей или их отблагодарить. А мы, монахи, должны знать, что доставляет радость нашему Старцу и делать это, не дожидаясь, пока он нас попросит. Имейте любочестие и не эксплуатируйте чужую доброту. На человека любочестного благословения сыплются, как из мешка, а ноющий ропотник рождает несчастье и горе. Сердце становится чистым не от стирального порошка, а от любочестия. Если мы уже закончили свое послушание, то не будем оставлять без помощи нашего собрата, который не успел закончить свое. Будем приносить себя в жертву. Одна женщина говорила: 'Поскольку Христос вкусил горечь и поскольку сама я огорчала Его своими грехами, испытывать радость я не хочу'. И какую же она испытывала радость! Она просила других помолиться о том, чтобы она испытывала не радость, а боль за Христа. Какое любочестие! И чем больше она об этом просила, тем большая радость и веселье к ней приходили. Эта женщина вышла из пределов своего 'я'».

Старец советовал: «Будем делать добро не с мыслью о выгоде и не законнически, но от любви к Богу. Если есть любовь к Богу, то я не только с легкостью выполняю свой долг, но и жертвую тем, на что имею право».

Будучи монахом, Старец не довольствовался исполнением одного лишь монашеского правила и служб суточного круга, успокаивая совесть тем, что исполнил свои духовные обязанности. Любочестие побуждало его вдаваться в большие подвиги, а для самого себя не оставлять ни сил, ни времени, ни покоя. О других он думал больше, чем о себе самом, и, желая помочь людям, приносил себя в жертву.

Итак, любочестие — отличавшая Старца добродетель. Когда он был мирянином — любочестие сделало его благодетелем других, когда он был солдатом — оно сделало его героем, когда стал монахом — сделало его Святым.

Доверие Божественному Промыслу

Имея великую веру в Бога и совершенное доверие Божественному Промыслу, Старец говорил: «Я на тысячу процентов уверен в том, что если сейчас я отдам кому-то вот этот свитер, то не успею я дойти до своей каливы, Бог пошлет мне другой. Но вначале, желая нас испытать [186], Бог попускает нам и немножко померзнуть, и заболеть. Вот здесь-то и необходимо внимание. Человек должен быть внимательным к себе, чтобы [не возроптать и] не сказать что-нибудь вроде: 'Христе мой, ведь я же отдал этот свитер ради любви к Тебе! А Ты теперь оставляешь меня без свитера, чтобы я заболел?'»

Никогда — насколько бы трудными и зловещими ни казались обстоятельства — Старец не беспокоился и не отчаивался. Это относилось и к нему лично, и к проблемам окружающей среды, и к проблемам церковным, национальным и международным. Старец видел, что активность и господство лукавого и его слуг возрастают, однако одновременно он знал и во всеуслышание говорил, что «уздечку держит Другой». «Диавол пашет землю, — образно говорил Старец, — но только сеять в нее будет Христос». Старец верил, что «Бог не попускает произойти злу, если из него не выйдет добра или, по крайней мере, не будет положено препятствие еще какому-то злу — большему, чем то, которое Он попустил».

Надежда, которая«никогдаже постыждает», сопровождала Старца всю его жизнь, особенно в трудностях. Среди тьмы и тумана он говорил о ясном безоблачном небе. «Благодатью Божией все будет хорошо», — утешал он отчаявшиеся души. Человеку, переживавшему из-за происков врагов нашей Родины, Старец дал следующий, исполненный надежды ответ: «Даже если мне скажут, что на всей земле не осталось ни одного грека, я отчаиваться не стану. Бог может воскресить хоть одного грека, даже из мертвых. И если Он это сделает — то хватит и одного». Кроме этого, Старец верил, что «даже если на всей земле останется хотя бы один христианин, Христос все равно исполнит Свой Божественный план». В то время как другие говорили о страшных событиях, готовых постигнуть наш народ в будущем, и сеяли таким образом страх, Старец Паисий передавал другим оптимизм и надежду: он говорил о воскрешенной Элладе и о том, что Храм Святой Софии в Константинополе вновь будет нашим. «Ведь есть и Бог! Куда ты дел Бога?» — сказал он священнослужителю, который мрачно смотрел на будущее своей Родины.

Старец говорил: «Если бы я не имел доверия Богу, то не знаю, во что бы я превратился. Человек должен действовать лишь до определенного момента: потом начинает действовать Бог. Будем же иметь к Нему безусловное доверие». Это доверие для Старца не заключалось лишь в какой-то неопределенной надежде, нет, оно было осязаемой неизбежностью, о которой к тому же свидетельствовали бесчисленные примеры.

В своей жизни Старец много раз и разными способами испытал вмешательство Божие. Будучи солдатом, он подарил свое Евангелие одному из сослуживцев. После этого он стал просить у Бога послать ему Евангелие, чтобы он мог читать Слово Божие. На Рождество в их часть прислали двести посылок, и Евангелие оказалось только в той посылке, которая досталась Старцу.

* * *

Когда Старец жил в монастыре Стомион, то однажды он отдал свою майку нищему и сам остался в одном подряснике. Идя в Коницу по делам, он зашел на почту, где его ждала посылка, набитая майками. Старец верил в то, что «если ты даешь другим, то Бог дает тебе».

* * *

Когда он жил на Катунаках, его организм нуждался в чем-то сладком, а ничего сладкого у него в келье не было. Тогда к нему пришел посетитель, который принес смоквы и изюм со словами: «А это для тебя». И Старец возблагодарил Бога.

* * *

Однажды, идя по дороге, Старец увидел прекрасный большой гриб. «Слава Богу, — сказал он, — на обратном пути я его срежу и приготовлю себе на ужин». Возвращаясь обратно, он увидел, что половину гриба съело какое-то животное. Ничуть не расстраиваясь, он вновь возблагодарил Бога: «Слава Богу, значит, мне надо съесть не целый гриб, а половину». Он взял половину гриба. Когда утром следующего дня он вышел во двор своей кельи, то увидел, что вокруг выросло много грибов. И он снова возблагодарил Бога. «Слава Богу» за все: и за целый гриб, и за половинку, и за много.

* * *

Одно из духовных чад Старца рассказывает: «Придя в келью Честного Креста, чтобы встретиться со Старцем, я увидел, что Старец был обут в необычные тапочки: снизу кожаные, а сверху как будто вязанные из шерсти. Я таких тапочек раньше не видел. Я его спрашиваю: «Геронда, где ты раздобыл такие тапочки?» — «Забирай их», — говорит. «Геронда, — отвечаю, — зачем они мне? Я тебя так спросил, от любопытства». — «Нет, — говорит, — ты эти тапочки возьмешь, а мне принесут другие — новые». Ну раз он меня так уговаривал, я не мог отказаться и, помимо своей воли, забрал у него эти тапочки. Не успел я уйти, как пришел монах из Ставроникиты. Он притащил Старцу здоровенную посылку. Старец говорит: «А ну-ка, давай посмотрим, что нам прислала почта». Он открыл посылку, и мы увидели, что, помимо других вещей, там была пара новых тапочек. «Вот, — сказал он тогда, — видишь, как бывает».

* * *

Однажды к Старцу пришел дрожащий от холода паломник. «Брат ты мой, — говорит Старец, — что же тебе дать?» Поискав, Старец не нашел в келье никакой лишней одежды, и поэтому, сняв с себя свитер, отдал его этому человеку. Как только посетитель ушел, в дверь Старца снова постучали. Это был другой паломник, он принес Старцу небольшую посылку, в которой был только один свитер.

* * *

Старец рассказывал: «В каком-то году, по-моему, в 1971, я около пятнадцати дней болел. У меня была высокая температура, озноб. Разжечь печку я не мог. Я был один и не мог ни согреть себе чаю, ни выйти из каливы. Я думал, что умру, и даже укрылся схимой батюшки Тихона. И как только я это сделал, знаете, какую я почувствовал Благодать? Окруженный светом, я увидел себя во дворе кельи и увидел все другими глазами. Я видел птиц, рыб, планеты — видел весь мир. И все видимое мной не молчало, эти птицы, рыбы, планеты — все остальное говорило: «Все это Бог сотворил для тебя — для человека».

Я просил Бога о том, чтобы в мой смертный час я был один и только от этой мысли преисполнился