нуждается, наряду с Божественной благодатью, в приложении собственных усилий. Однако в состоянии полноты освящения, то есть обожения, человеческие средства бездействуют и Божественная благодать сама придает всему совершенство. Старец справедливо указывает: «Ибо Он — поистине Радость, Он же — и Дарование! Лишь Он — Дарующий, и лишь Он — Дар!» Истинное слово Господа нашего: «Без Меня не можете делать ничего»[396], обращенное к человеческому ничтожеству, всегда справедливо, однако в том состоянии, о котором идет речь, оно имеет абсолютный характер, ибо оное преображение, при котором «смертное сие облекается в бессмертие» [397], всецело является делом благодати.
Лишь тогда, когда человек ощутит это, он может с уверенностью произносить: «Твоя от Твоих» и «Всяк дар совершен свыше есть, сходяй от Тебе, Отца светов»[398] Нечто подобное происходит и во время чистой молитвы, как подчеркивает святой Исаак. Ибо когда достигнет подвижник чистой молитвы, то, по благодати Божией, «за сим пределом будет уже изумление, а не молитва, потому что все молитвенное прекращается, наступает же некое созерцание, и не молитвою молится ум»[399]. Когда мы настаивали, чтобы старец разъяснил вышеестественный способ, которым богоносный человек скорее испытывает, нежели просто ощущает эти явления, он говорил так: «В это время все свойственное ветхому человеку бездействует, ибо он пребывает не только в ином естестве, вне места, времени и естественных движений, но и в ином воздухе, в ином мире, где теряют силу чувственные меры, образы и знаки». Чтобы подтвердить свои слова, старец, по своему обычаю, привел подходящее место из томика святого Исаака Сирина, с которым никогда не разлучался: «У чистого душою мысленная область внутри его; сияющее в нем солнце — свет Святой Троицы; воздух, которым дышат обитатели области сей, — Утешительный и Всесвятый Дух»[400]. Тогда Господь наш Своею благодатию, будучи Сам Дарующим и Даром, преображает верного раба Своего, с великой стойкостью и терпением миновавшего море тяжких искушений и не предавшего Божественную любовь. И тогда тот научается «созерцать в Боге, сообразно Ему, а не как видим мы»[401] не по–человечески, но боголепно.
В том, что касается «чувства в Боге», которое испытывает и которым наслаждается человек, все обстоит именно так, согласно всем неложным свидетельствам святых отцов. Однако в том, что касается его самого, он ощущает совершенное свое ничтожество и ставит себя ниже всей твари, что неспособен понять мир. Если же такого человека спросят, что он думает о самом себе после стольких благодатных божественных посещений, он пребывает в молчании, как бы неспособный выразить свои мысли. То, что истина относительно Божественных даров именно такова, не отрицает, но скорее подтверждает их невыразимость, чрезвычайную реальность и достоверность. Однако сам он не может найти или увидеть в себе ничего достойного и хочет, если возможно, не соизмерять себя с существующими созданиями, но скрыться и стать для людей неизвестным, словно несуществующий. Благодаря этим разъяснениям приснопамятного старца, я смог постичь глубину слов, которые тот часто повторял: «Твоя от Твоих, Владыко многомилостиве, от Твоего человеколюбия принимаем и благодарно возвращаем, благодаря великую Твою милость».
В качестве эпилога этой последней ступени старец пишет следующее: «Ибо то, что Он назвал 'образом Божиим', есть божественная сущность души нашей, разумная, прекрасная, умная и святая! Итак, взгляни, смиренный, на сию небесную славу, в которую ты облекся на земле, подобно Богу! Взыскуй вышнего, помышляй о вышнем, желай вышнего, коль скоро ты — причастник Вышней Сущности. Не заботься о бренном сосуде, но непрестанно размышляй о содержимом его. Подобие же Господне — это те Божественные дары, о которых сказано выше…» И заканчивает в поэтическом стиле: «Ведь если этих даров не имеешь, то знай, что и подобием Господа нашего не владеешь! Если же душу свою оскверняешь, то и образ Божий в себе помрачаешь, на адский мрак себя обрекаешь!»
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Все то, что было сказано мною ради разъяснения заветов нашего преподобного старца, не содержит ничего особенного, не известного общему святоотеческому преданию. Скорее можно сказать, что здесь дано свидетельство триумфа чад нашей Церкви, которые не по собственной воле говорят, но «будучи движимы Духом Святым»[402], повторяя одну и ту же истину Божественного Откровения, которое «вчера и сегодня, и вовеки»[403] то же.
Как было сказано, старец не получил светского образования и не происходил из высших слоев общества. Это убеждает нас в том, что он приобрел свои познания благодаря не образованию и знакомству с внешней мудростью, но посредством явления «духа и силы»[404]. «Не духа мира» приняли боголюбцы, «а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога»[405] и свидетельствовать об этом.
Для нас, достигших «последних веков»[406], эти свидетельства, согласные с учением древних отцов, представляют собою надежнейший показатель возможности успеха, ибо мы можем не со слуха, когда узнаем о том, что было «во время оно», но посредством собственного зрения и осязания убедиться, что наше слабое естество, несмотря на яростное противодействие эпохи, способно, по благодати и человеколюбию Господа нашего, достичь цели, согласно Его неложному обетованию. Если апостол Павел хвалился успехами своих учеников, которые были достигнуты ими, когда он находился в узах, ибо, как он говорит, «большая часть из братьев в Господе, ободрившись узами моими, начали с большею смелостью, безбоязненно проповедывать слово Божие» [407], то разве мы не обратимся с еще большим усердием к предлежащему нам подвигу, не просто видя, но и ощущая всем сердцем величие подвигов и триумфа наших отцов, с которыми мы могли общаться, жить рядом и которых, как сказано, «осязали руки наши»?[408]
Проводя время в тех же твердынях, где подвизались отцы, и имея возможность держать в руках их личные вещи, мы не скажем, что они покинули нас. Как это возможно, когда «»праведники живут во веки; награда их — в Господе»[409] так что их переход в иной мир — лишь «сон честный перед Господом»?[410] Да, сон и успение отделяют их от нас, но лишь затем, чтобы мы могли будить их в часы разнообразных бурь и опасностей, как некогда апостолы Господа. «Его будят и говорят Ему: Учитель! Неужели Тебе нужды нет, что мы погибаем?»[411]
Их живой пример, отеческие советы, нежная забота и покровительство, чтобы у нас «ни в чем не было недостатка»[412], свидетельствуют о их присутствии среди нас. Это наше подлинное наследие, которое дает нам дерзновение хвалиться тем, что мы, хотя и недостойные и ничтожные, остаемся наследниками завета отцов, переданного нам их любовью. Сколь часто их живые примеры воодушевляют нас среди наших разнообразных недоумений и слабостей! Память о том, что старец не делал того?то, не хотел того?то, а также столь многочисленные иные переданные нам старцем правила жизни служат для нас наставлением в благочинии.
В пространном Житии великого отца нашего Пахомия рассказывается, как его ученики пришли к Антонию Великому, который, однако, к тому времени уже скончался. Но ученики святого отца, сопровождая своих посетителей повсюду, где бывал их святейший наставник, рассказывали тем, что «такую?то вещь собственноручно изготовил наш отец, такое?то растение он сам посадил, в таком?то месте, бывало, отдыхал». Блаженные мужи хвалились всем тем, что получили в наследство от старца.
Мне представляется, что ощущение любви во Христе, присутствующей в лоне нашей Церкви, ни в чем не проявляется с такой ясностью, как в институте духовного отцовства. Это было известно толкователям Господнего обращения «дети» и сходных с ним речений апостола Павла: «Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!»[413], а также: «Ибо, хотя у вас тысячи наставников во Христе, но не много отцов»[414]. «Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?»[415] — говорит апостол, и эти слова первоверховного отца во Христе являются выражением одной из характерных черт духовного отцовства.
