мысленно воспроизводить работу любого механизма, процесса, явления.
Можно ли считать этот метод чем-то радикально новым в изобретательстве? Беру смелость заявить, так оно и есть. Визуализация концепций и идей радикально отличается от натурного экспериментирования и является, по моему мнению, куда более быстрым и действенным методом оценить новизну, полезность и осуществимость идеи.
Я работаю не прикасаясь.[3]
К сожалению, теория пока неспособна ответить на вопрос, как быть со вспышками света, всю мою жизнь преследующими меня, и даже теперь на пороге смерти, плутая в двух шагах от разгадки, я, Никола Тесла, не могу дать однозначный вопрос, где находится источник этих трансляций и чем является эта выдуманная мною, насквозь пропитанная электричеством сущность. О своих догадках я умолчу…
Или лучше выложить все как есть, и пусть другие разбираются с беспроводной передачей энергии на расстояние, с возможностью добывать или отсасывать энергию буквально из любой точки пространства, с неограниченной передачей информационных сигналов, называемой теперь в насмешку надо мной «радио»; с «лучами смерти», с неограниченным потенциалом ионосферы, с автоматами, называемыми некоторыми писаками роботами, но, главное, с вопросом — кому и зачем это нужно?
Почему мы так спешим и какая сила гонит нас в такие пространства, где уже не будет ни Мачака, ни возвращающихся с пастбища гусей; ни пожарных насосов, для работы которых необходимы усилия по меньшей мере шестнадцати человек; ни Архимедов, бегающих обнаженными по улицам; ни злобных, вороватых тупиц типа «изобретателя радио» Маркони; ни капитанов бизнеса, знающих, но скрывающих тайну происхождения денег; ни женщин, преследующих своих избранников ненасытной жаждой страсти; не будет даже чиновников военно-морского флота Соединенных Штатов, редких проныр и ретроградов, пекущихся исключительно о собственном благополучии?
Я даже готов согласиться, что голые все-таки будут бегать по улицам, но можно ли будет называть их Архимедами?
Тесла поднялся, накинул халат, приблизился к окну.
Глава 2
Было далеко заполночь. Небо было свободно от облаков, только редкие звезды тускло светили на плоском небосводе. Подсветка распространялась снизу, со дна городских ущелий, и небоскребы, опоясанные цепочками сигнальных огней, рисовались черными глыбистыми великанами, охранявшими этот самый большой, самый шумный на земле город. Здесь в разгар войны не пользовались светомаскировкой — до самого ближайшего театра военных действий было по меньшей мере четыре тысячи километров, и никому в голову не могло прийти, что на севере Германии, на острове Пенемюнде уже прорисовывался эскиз двухступенчатой баллистической ракеты с ядерной боеголовкой для бомбардировки Нью-Йорка.
Правда, известно об этом стало спустя полвека после смерти Теслы, но, к сожалению, даже знание будущего мало чем могло помочь мне.
Как, впрочем, и воображение.
Я считал себя опытным психонавтом, но и мне не удалось отыскать ни единой улики! Ни в его опубликованной биографии, ни в воспоминаниях современников, ни в оценках авторитетных ученых, ни даже в только что озвученной исповеди не было и слабого намека на внеземное происхождение. Как в таких условиях выполнить заказ на изобретение тайны, соблюдая при этом «объективность», ссылаясь на «доказательную базу», используя «железную логику»? Единственной, да и то заросшей, исчезающей во времени тропкой могло служить сравнение Теслы с Леонардо да Винчи, нередко повторяющееся на страницах посвященной «гению электричества» литературы. Но с Леонардо куда проще. Он жил по крайней мере на полтыщи лет раньше, а в такой дали можно разглядеть все что угодно.
Поди проверь.
Этот худющий, высоченный изобретатель с орлиным профилем мало походил на инопланетянина, на пришельца из параллельных миров или чернокнижника двадцатого века. Скорее на несчастного больного старика, обворованного современниками, сумевшими выудить у него самые заветные изобретения, которыми он мечтал осчастливить род человеческий.
Растащили, раздергали, затаскали по судам.
Неужели такое случается на далеких планетах? Неужели в параллельных мирах есть пронырливые завистники, посягающие на чужое? Неужели в оккультном мире тоже можно встретить проходимцев типа Джона Кили, Гастона Булмера или «графа» Виктора Люстига?[4]
В это верится с трудом.
Что касается Земли, теперь даже в университетских учебниках редко встретишь имя того, чьими усилиями сформировался новый — электрический! — мир.
Его отодвинули в сторону всякого рода Маркони, Томсоны, Пьюпины. Потомки отделались от него наименованием единицы магнитной индукции, сказками насчет Тунгусского метеорита и бредовыми идеями инопланетного происхождения. Это было так по-человечески.
Он держался достойно, без уныния и покаяния. Ему было наплевать на присутствие потомков. Как и его вымышленные собратья, капитан Немо и инженер Гарин, он привык действовать в одиночку. Он отказался от семьи, он пресекал всякое, даже малейшее вмешательство в свою личную жизнь. Он научился разговаривать с самим собой, что вполне подтверждало его неземное происхождение. Он был готов рассказать о самом себе и не боялся выслушать приговор потомков. В надежде на понимание он был готов переворошить свою память, и, самое важное, у него еще хватало сил изобрести собственное прошлое. Укоры памяти не страшили его.
Многие ли из нас в преддверии смерти способны выдержать укоры памяти?
Я спрашиваю: многие ли из вас в ожидании своего смертного часа способны выдержать напоминание о прошлых грехах?
То-то!
А вы советуете не безумствовать.
Я, потомок, по рукам и ногам связанный договором на производство тайн, сразу почувствовал, что угодил на крючок к этому самому загадочному, самому необычному субъекту на земле, с такой легкостью обращавшегося с тайнами. Он был дока в этом деле.
Что ж, поучимся.
Старик обладал завидной способностью изобретать то, что другим не под силу. Ему всегда доставало фантазии и умения быть если не первым, то единственным. Несмотря на то что этот потерявший родину серб был падок на лесть, позволял себе лукавить, был обидчив, тщеславен, а порой просто мелочен, с ним было интересно. Пусть он нередко пытался спрятаться за обстоятельства, частенько вымышленные, пусть то и дело к месту и не к месту жаловался на происки врагов и легкомысленно намекал, что где-то там, на другой планете, в таинственной Сербии или в созвездии России, его ждали бы нескончаемые похвалы, таскание по планете на руках, — его хотелось слушать. Он сумел уверить меня, потомка, что только там, в гористой местности, можно построить установку, с помощью которой так просто качать энергию из-под ног, из самой плоти нашей родной планеты.[5]
Его мания гипнотизировала, он был способен заворожить любого. Он предложил мне сесть, сам устроился напротив. Положил ногу на ногу, запахнул полу темно-синего халата, закурил.
— Мне с детства была предназначена стезя священника. Так решил мой отец. Эта перспектива, как черная туча, висела надо мной. В будущее я вглядывался со страхом, и если бы не помощь издалека — из того пространства, которое вы теперь называете «космическим», а мы в мои лучшие годы — «свободным» или «межпланетным» и в котором я мысленно блуждал в компании с самим собой, — я бы никогда бы не добрался до Нью-Йорка, до этого тридцать третьего этажа.
Что Нью-Йорк! Если бы я послушался отца, я вообще вряд ли выжил.
