— То его рук дело. Я всегда говорил, что он не так прост, — уверенно возразил Световид. — Гадаешь, отчего я уверен в этом?
— Гадать тут нечего. Он сам доложил, что они потрепали гульдов изрядно: взорвали огненный припас, забросали гранатами и постреляли, а по пути устроили несколько засад, минировав дорогу бочонками с порохом. Как все это было сделано, понять не могу.
— Тем самым оружием, которое ты не видел, он все это и проделал.
— Но кто с тем оружием управлялся? Сказываю же, все его люди на виду были.
— Ой ли, внучек?
— О чем ты, деда? — Не скрывая недоумения, Градимир уставился на старого Радмира.
— Тебе тоже нужно объяснять, Световидушка? А ить все как на ладони. Вначале, еще до беды, что на его голову свалилась, он хотел устроить мануфактуру и построить такие станки, каких ни у кого нет. Ты, сынок, его тогда поддержал, а еще он просил у тебя письмецо к дружку твоему, дабы тот помог ему посмотреть станки иноземных и наших токарей. Потом просил тебя пристроить его холопа с повозкой в караван, который в Рудный град направлялся, чтобы детали к тем станкам отлить.
— Эка, батюшка. Ты еще припомни, что в младость мою было!
— Цыть! — бросил строгий взгляд на сына старик. — Надо будет, так и от сотворения мира рассказ поведу, а ты слушать будешь со вниманием.
— Прости, батюшка.
— Потом гульды налетели и пожгли все его хозяйство, — продолжил степенно дребезжать старческий голос. — А после войны, как мне сказывали холопы, что с тобой, внучек, постоянно пребывают, на том постоялом дворе опять появились ветряки, что и ранее были. Стало быть, станки стоят и работают. У его кузнеца ты мушкеты да пистоли ладил на иной лад. Гранаты чудной формы там же лили, а потом уж и тут, в Звонграде. Чего глядишь? Думаешь, коли стар, так и весточку некому принести? Ошибаешься, сынок. Мушкетов он множество на новые ложа посадил, отчего те стали куда удобнее и немного легче. Гораздо больше десятка их изготовили. Но для всего этого те станки не надобны, а ветряки ветер ловят и вертятся. Для чего? Мне он пустобрехом не показался. Так вот к чему я это все. Не дурень он, оттого и многое втайне делает. Против княжества не умышляет, но и доверия не имеет. Потому и людишек у него может быть поболе, и придумки разные есть, о коих он помалкивает. Вот оттуда и загадки те.
— Это он что же, выходит, дружину целую развел? — В глазах Световида начал зарождаться гнев.
— Не закипай, будто самовар, — отмахнулся старик. — Нешто у него не было и до того десятка добрых бойцов? Может статься, был, и не один. Ить ворога бил, и бил ладно, такое в одиночку не учудишь.
— Тут твоя правда, батюшка.
— Но тогда чего же он? — искренне удивился Градимир. — Вскрылся бы, так князь его от службы освободил бы. И зажил бы он жизнью иной.
— Он к великому князю не вхож и свои мысли до него может донести не иначе, как через нас. Или если подаст челобитную в приказ, о чем мы опять-таки запросто можем прознать. А нам веры у него нет, — вздохнул Световид в ответ на непонятливость сына.
— В корень зришь, сынок, — довольно кивнул Радмир. — Есть у него задумки, и немало их. Вот ты, Градимирушка, сказываешь, что его гранаты против обычных куда лучше. Пули новые от него пришли, а оттого стрельба более меткой и дальней, почитай в два раза, получилась. Кресала новые приладил на простой мушкет, и тот стал бить куда чаще. Переделка не особо дорогой вышла, но очень нужной. Опять же эта его задумка с бочонком пороха, каменным дробом и пистолем… Хотя я уверен, что не было там пистолей. Умен он на всякие придумки, но не знает, как все это вынуть на свет божий, потому как от нас он очень даже может ждать беды. Сколько он роду нашему сделал добра, а чем отплатили? Окрутили службой княжьей пожизненной, причем не по доброй воле. Он сына твоего от смерти спас, а ты ему подворье подсунул, обчищенное вконец, так что стало оно его держать, как якорь.
— Так к добру все, — возмутился Световид.
— К добру, да против воли. Нет у него уверенности, что он вынет свои задумки, а его, к его же пользе, не похолопят. Вот и таится.
— Дак ведь слово боярское…
— А он о том ведает? — безнадежно махнул рукой на сына старик.
— Стало быть, нужно ему о том сказать напрямую, — заявил Световид. — Неча таиться, коли для княжества польза великая может выйти. Эвон у Кукши опять чуть биты не были, кабы Градимир в ослушание не пошел.
Враг на этот раз куда основательнее подошел к подготовке кампании, но вопреки ожиданиям война в очередной раз вышла скоротечной. Не на шутку испугавшийся первого поражения Миролюб неожиданно для всех призвал под Кукшу целых десять полков посадской конницы. А еще призвал ополчение со всей округи, в том числе из Звонграда, практически лишив его защиты. Случилось это настолько быстро, что никто ничего и понять не смог. Ну не ожидали, что князь способен на такую глупость: броситься оголять земли и стягивать все силы в кулак.
Но не превосходство почти в двадцать тысяч решило исход сражения и не применение новомодных пуль в полках нового строя, к тому же и тех и других было не особо много. Гульды даже в этом случае имели все шансы на победу. Собственно, к тому все и шло. Они уже практически продавили центр брячиславцев, когда совершенно неожиданно у них в тылу появились два полка стрельцов при десятке пушек. И виной тому оказался Обережненский воевода.
Разбив полки у своей крепости, да так, что из сечи смогла уйти лишь небольшая часть, Градимир оставил в гарнизоне под командованием Бояна только таможенников, пограничников и ополченцев. Основными же силами выдвинулся к Кукше, хоронясь и двигаясь в основном лесами. Тяжким и долгим вышел переход, но оно и к лучшему, потому как появились аккурат к сражению.
Оповещать Миролюба было недосуг, поэтому полки с ходу ударили в тыл, быстро овладев лагерем, пушками и, главное, пленив короля Карла. Так уж случилось, что войск при нем почти не осталось, потому как уже близился перелом в сражении и все резервы были введены в дело. Брячиславцы очень удивились, когда непрестанно давившие гульды неожиданно остановились и в полном порядке начали отход. Попытки контратаковать ни к чему не привели: противник с трудом, но неизменно отбивал все нападки неприятеля, хотя и продолжал пятиться по всей линии, нанося при этом наседающим славенам ощутимые потери…
Все разрешилось, когда с вестью к Миролюбу прибыл лично Градимир, поставив полки в оборону на опушке леса, где расположилась батарея, имея перед собой неглубокий овраг. Коли возжелают побить полки, то бить придется в лоб, с флангов никак не обойти, так что выстоять они могли без особого труда. Смолин появился не один: в сопровождении сотни посадских он доставил короля Карла к шатру великого князя. Миролюбу пришлось изрядно почесать затылок, как ему поступить: наказать ослушника или наградить человека, переломившего ход не просто сражения, а всей войны. Награда воспоследовала, а в наказание Градимир еще два года должен будет провести в должности воеводы Обережной крепости, раз уж у него так славно получается ее беречь.
— Вот и я о том думаю, — согласился старик. — Он за себя опасается да за людишек своих, за коих ответственность чувствует. Боится, что задумки его много прибытка принесут и тот прибыток нам глаза застит. А того не ведает, что спокойствие княжества для нас дорогого стоит.
— А есть ли там столь великий прибыток? — усомнился Световид.
— Уверен, что есть. Сколько может стоить оружие, с помощью которого пара десятков воинов — сомнительно, что у него больше, — сумела знатно потрепать два полка? А как тем оружием вооружить цельный полк? То-то и оно. А еще сдается мне, тут не только в оружии дело. Есть еще что-то. Я уверен.
— Сегодня же отправлю в Обережную гонца, чтобы Добролюб прибыл сюда. Как говорится, сядем рядком и поговорим ладком, — решил Световид и получил одобрительный кивок отца.
Обманывать бывшего скомороха в его планы никак не входило. Каким бы это ни казалось абсурдом, но у него и в мыслях не было нарушать слово главы рода, данное им тут же, в этой самой горнице. И не имело значения, что все, кто знал о том, сейчас находились здесь же. Все в этом мире имеет цену, и далеко не всегда та цена измеряется златом и серебром: есть такое, что ни за какую деньгу не купить.
— Я вам еще не все обсказал, — начал Градимир, и было видно, что говорить он намерен о вещах серьезных. — Тут дело касаемо нашей семьи…
