«Плутарха», Ирвингову «Жизнь Вашингтона», лучшую биографию Наполеона и другие подобные книги, вместе с картами и статистическими таблицами штатов».
Он придумывает для учеников систему поощрения и просит, чтобы Сэнборн прислал ему пуговицы и нашивки, которые он сможет раздавать как знаки отличия.
Но проходила зима, а с ней вместе иссякал энтузиазм «студентов». Они томились и начинали скучать; им не хватало реальной борьбы. Холостые выстрелы за фермой перестали их удовлетворять. Тид и Моффет пришли к Брауну: когда же, наконец, кончится эта проклятая игра в прятки, когда они выступят?
— Терпение, Моффет, я ждал целых двадцать лет.
Но они устали ждать. У них есть ружья, и, если он не поведет их, они пойдут сами. Они уже говорили в деревне, что скоро будут перебиты все рабовладельцы. Джон Браун понимал, что если он станет откладывать выступление, они уйдут от него. Кроме того, оставался еще Фордс, который тоже был ненадежен.
Быть может, все это к лучшему. И в себе самом Браун также ощущал это беспокойное нетерпение. Руки сами тянулись к карабину. Действовать, действовать!..
Он сказал юношам, что готов вести их на Юг. Но надо, чтобы на Севере остались преданные люди, которые в случае нужды поддержат их и подготовят общественное мнение. Он должен поехать, сообщить им свой план и добиться их помощи. За это время занятия в Спрингделе должны продолжаться, как обычно. Он пришлет своим «студентам» письмо, и, когда они прочтут: «Старые шахтеры, возвращайтесь», они должны быть готовы.
Конституция временного правительства
Аболиционисты Севера были сбиты с толку и раздражены: Браун собрал деньги и оружие и внезапно исчез. Уполномоченный комитета в Канзасе сообщал, что капитан Браун пробыл на территории две недели, взял у него пятьсот долларов наличными, палатки, складные кровати и печи и вслед за этим выбыл в неизвестном направлению. Никто не знает, куда он отправился…
Зима проходила, а о Брауне не было никаких известий. В комитете уже начинали поговаривать, что старый джентльмен всех одурачил. И вдруг он появился так же внезапно, как исчез. В сырое февральское утро он вошел в дом Фредрика Дугласа в Рочестере. Негр Дуглас — бывший невольник, а теперь богатый торговец, радостно приветствовал посетителя. Капитан Браун, друг черного народа, был желанным гостем в его доме.
— Дуглас, пусть люди думают, что я в Канзасе, — прежде всего сказал Браун, — я буду жить здесь под именем Хоукинса. Запомните: Нельсон Хоукинс.
Он спросил о «полковнике». Дуглас рассказал, что почти все друзья Брауна в Новой Англии получили от Фордса угрожающие письма. Браун сжал руки так, что у него побелели пальцы.
— Негодяй! Он — первый, в ком я обманулся.
Нет, он не забудет «полковника», придет час, и он припомнит ему обманутое доверие! И Дуглас увидел недобрую складку, появившуюся у Брауна между бровями.
Всю ночь напролет хозяин и гость говорили о неграх, о делах «подпольной железной дороги», об аболиционистских комитетах. Аболиционизм на Севере вырастал в крупную политическую силу. Но аболиционисты все еще придерживались умеренных взглядов, хотя уже перестали надеяться на смягчение нравов. Зато «подпольная железная дорога» переправляла в Канаду все больше беглых невольников. Дуглас с восторгом говорил о негритянке Харриэт Тэбмэн, которую прозвали «Черным провидением»: Харриэт переправила в свободные штаты больше тысячи беглых.
— Она обещала прийти, когда вы позовете ее, капитан, — сказал он Брауну.
Дуглас вручил гостю список верных людей, готовых явиться по первому зову друга негров. Это были все бывшие невольники, бежавшие из Миссури в Канаду. Браун внимательно прочел список.
— Я должен сам увидеться с этими людьми, — сказал он Дугласу, — через несколько дней, может быть…
Он чего-то не договаривал. Негр терялся в догадках: гость был скрытен и туманно говорил о каком-то деле всей своей жизни, о том, что ему хотелось бы напоследок повидать семью, о десяти молодых вождях. Канзас, по-видимому, был забыт. Быть может, предстоит массовый побег рабов из Миссури? Дуглас напряженно вглядывался в гостя, но лицо Брауна, сухое, с туго обтянутыми скулами и белой ниспадающей бородой, не выдавало мыслей. На рассвете, когда гость и хозяин расходились по своим спальням, Браун вдруг вытащил из бокового кармана сложенный вчетверо лист бумаги. «Конституция Временного правительства и законы для граждан Соединенных штатов» прочел Дуглас заглавие, выведенное путаным почерком капитана. Негр внезапно ощутил холодок страха, пробежавший по спине. Гость говорил о бегстве рабов, а это заглавие указывало на другие, более обширные замыслы. Но Дуглас тотчас же успокоил себя: старик всегда был фантазером, просто одна из его выдумок, не стоит придавать значения этой бумажке.
В следующие дни Браун писал. Планы, диаграммы, письма сторонникам в Новой Англии. Он извещал их, что выехал из Канзаса, чтобы закончить приготовления к одному чрезвычайно важному предприятию, которое их несомненно заинтересует. Это самое серьезное дело в его жизни. Но снова нужны средства. Помогут ли ему друзья? Он просит в последний раз.
Вскоре на имя Нельсона Хоукинса пришли негодующие, возмущенные ответы. Что он опять выдумал? Где он был до сих пор? Почему молчал? Что сделал с фондами, ассигнованными на борьбу в Канзасе? Кто этот негодяй Фордс и насколько можно ему доверять? Мистер Хоукинс должен немедленно приехать в Бостон, с ним необходимо объясниться.
Браун с кривой усмешкой прочитывал все письма. Он холодно отклонил приглашение в Бостон: считается, что Хоукинс находится на границе Канзаса, и было бы небезопасно для него появиться в Бостоне. В свою очередь, он приглашал всех на совещание в Питерборо, к Джерри Смиту. Там он сообщит нечто важное для всех сторонников его дела.
18 февраля 1858 года Джерри Смит записывает в своем дневнике: «Сегодня прибыл наш старый и уважаемый друг, капитан Джон Браун из Канзаса».
Мягкий снег, последним предвесенний снег падал за окном. В большой отделанной темным дубом столовой перед пылающим камином собирались члены аболиционистского комитета: Хиггинсон, Стирнс, Сэнборн. Все — друзья Брауна, но сейчас они явились сюда, как судьи. Комитет уполномочил их потребовать у Брауна отчета. Они приготовились холодно отчитывать его, выносить ему порицание.
Но Браун опрокинул все их планы. Они ожидали, что он станет оправдываться, объясняться, и он действительно начал говорить, но первые же его слова пригвоздили их к месту, заставили оцепенеть от изумления и ужаса.
— Как только раздастся первый клич — подымутся все негры в стране. Ко мне придут люди из свободных штатов, бежавшие рабы явятся из Канады. Они придут ко мне на помощь из Каролины, из Георгии и Тенесси. Я захвачу на плантациях лошадей и провиант для моей армии. У меня есть оружие и боевые припасы. Мои партизаны будут прикрывать горные тропы до тех пор, пока мы не построим земляные и каменные укрепления. Я вооружу пиками каждую женщину и каждого ребенка, чтобы и они могли защищать наши крепости. В горах существуют естественные заграждения, и я постараюсь отыскать сообщающиеся между собой ущелья. Пленных белых мы будем обменивать на рабов. Я вполне подготовлен к партизанской войне, недаром я изучал войну семинолов[5] во Флоридских болотах и тактику негров Гаити. Я добьюсь успеха и постепенно расширю круг моих действий. Мы спустимся с гор и займем долины. Там мы создадим нашу свободную республику: мы будем обучать негров и строить вместе с ними новую жизнь…
Сэнборн не выдержал:
— Капитан Браун! Подумайте о том, что вы говорите?! Ведь это безнадежное предприятие…
Браун холодно оглядел его:
