— Вот это да… я поражена.
— Ну, в общем-то, в моей жизни бывало такое, что мужчины приглашали меня на свидания.
— Ты знаешь прекрасно, что я имею в виду. Я о Стенли. Решительным его никак не назовешь. А уж после развода он вообще залег на дно, я имею в виду отношения с дамами.
— Он довольно милый, такой добродушный. По крайней мере, так мне показалось, когда мы с ним вместе обедали тогда, в самом начале.
— И совсем не старый — ему чуть за пятьдесят. И за собой он следит. А уж редактор просто блестящий. И домик, я слышала, у него совсем неплохой, в Южном Кенсингтоне. А еще…
— Знаю, знаю, он умеет держать в руках вилку, связно говорит, и слюна у него изо рта не течет.
— Прости, — хихикнула она, — я, в общем-то, не собиралась тебе его рекламировать.
— Рекламируй, сколько хочешь. Потому что я все равно уже сказала ему, что занята сегодня вечером и не смогу с ним поужинать.
— Ну что ж ты так? Это же всего-навсего ужин.
— Понимаю… Но в данный момент Стенли — мой единственный источник дохода. И я не хотела бы поставить дело под угрозу из-за таких ситуаций, не имеющих отношения к делу. Работа мне нужна.
— Вы уже договорились о сумме алиментов с юристами Тони?
— Да, буквально на днях.
Точнее, все проделал Найджел Клэпп, со свойственной ему запинающейся решимостью — это описание, точное в отношении Найджела, показалось бы оксюмороном применительно к любому другому человеку. Спустя неделю после слушания сторона истца связалась с ним и сделала первое свое предложение: мы сохраняем совместное владение домом, а Тони при этом выплачивает половину оставшегося долга по ипотеке и платит алименты на меня и ребенка в размере пятисот фунтов в месяц. Адвокаты Тони объяснили, что, учитывая, что у него больше нет постоянного заработка, требовать с него полной выплаты ипотечного кредита да еще и пятьсот фунтов алиментов на сына и бывшую жену было бы просто немилосердно.
Найджел рассказывал: «Мне… э… пришлось напомнить, что у него имеется богатая, действительно богатая покровительница и что в таком случае мы можем проявить упорство и обратиться в суд с требованием, чтобы дом был передан в ваше пользование безраздельно. У нас, разумеется, не было бы никаких шансов выиграть это дело, но… э… я почувствовал, что они не захотят в это ввязываться».
После этого все разрешилось довольно быстро. Дом по-прежнему принадлежал нам обоим — и ни один из нас не имел права продать его без согласия совладельца. Однако Тони взял на себя полную выплату ипотеки и алименты в размере тысячи фунтов в месяц — суммы, которой, хоть и едва-едва, все же хватало нам на покрытие текущих расходов.
Но я не хотела ничего больше. Честно говоря, сразу после слушания единственной моей мыслью (я сейчас не говорю о потрясении от того, что мы выиграли дело и мне вернули Джека), точнее, единственным желанием было больше никогда и ни при каких обстоятельствах не встречаться с Тони Хоббсом. Мы, правда, выработали условия совместной опеки: он мог забирать к себе Джека на выходные два раза в месяц. Но потом, когда стало очевидно, что в ближайшие годы он будет проводить все выходные в Сиднее, эта договоренность как-то утратила смысл… хотя Найджела уверили через юристов Тони, что мой бывший непременно будет регулярно прилетать в Лондон на свидания с сыном.
Тони и сам повторил мне это, когда мы с ним разговаривали. Единственный наш разговор состоялся через неделю после суда, в тот день, когда юристы оговаривали сроки и условия переезда Джека. «Передачи», как назвал это Найджел Клэпп, — термин вызвал у меня в памяти шпионские романы эпохи холодной войны, но полностью соответствовал сути происходящего. Утром накануне того дня мне позвонили из компании «Перевозки Пикфорд» и сообщили, что завтра в девять утра мне надлежит быть дома, так как они привезут мебель для детской комнаты сюда из дома по Альберт-Бридж-Роуд. Вечером позвонил Найджел и сообщил, что объявились юристы Тони, узнавали, буду ли я дома в двенадцать часов дня, потому что «именно в это время состоится передача».
— Они сказали, кто привезет Джека? — спросила я.
— Няня, — был ответ.
Типично для Тони, размышляла я. Поручить посреднику выполнить за него всю грязную работу.
— Скажите им, что в двенадцать я буду ждать Джека дома.
На следующее утро машина с мебелью приехала на час раньше. («Решили, что вы не будете против», — объяснил старший грузчик.) За шестьдесят минут они не только все выгрузили, но и собрали и расставили по местам шкаф, комод и кроватку Джека. Вместе с мебелью прибыли многочисленные коробки с одеждой, игрушками и прочими детскими причиндалами. Все утро я разбирала коробки, раскладывала вещи, прилаживала подвесную игрушку, ту же, что и раньше висела над колыбелью, подключала на кухне стерилизатор для бутылочек, устраивала в гостиной манеж. Пока я возилась со всем этим, воспоминания о доме, лишенном ребенка, начали стираться из памяти.
А ровно в двенадцать раздался звонок в дверь. Волновалась ли я? А как же, конечно, волновалась. Не то чтобы я беспокоилась о том, как мне себя вести, или переживала из-за значительности момента. Скорее дело в том, что я вообще не верила, что это произойдет. И когда вдруг сбывается то, о чем ты долго мечтал — и в глубине души считал несбыточным, — кто же тут не занервничает?
Я бросилась к входу, ожидая, что сейчас какая-то наемная помощница передаст мне с рук на руки сына. Но, широко распахнув дверь, я нос к носу столкнулась с Тони. От неожиданности я моргнула и тут же опустила глаза, потому что меня вдруг пронзил страх, что он не привез Джека. Но он был здесь. Мой сын уютно устроился в сумке для переноски детей, с пустышкой во рту и резиновой уткой, которую он крепко сжимал обеими руками.
— Привет, — тихо сказал Тони.
Я кивнула, отметив про себя, что он выглядит очень усталым. Какое-то время мы оба стояли молча, настороженно глядя друг на друга и, в общем-то, не зная, что говорить дальше.
— В общем, — сказал он наконец, — я решил, что должен сделать это сам.
— Понятно.
— А ты, похоже, не ожидала, что его доставлю я.
— Тони, — спокойно сказала я. — Я вообще стараюсь сейчас думать о тебе как можно меньше. Но все же спасибо, что принес Джека домой.
Я протянула руку. Он замер в нерешительности буквально на мгновение, потом медленно передал мне сумку-переноску. Очень недолго, какой-то миг, мы оба держали ее. Потом Тони отпустил коляску. Я не ожидала, что она окажется такой тяжелой, но все же не опустила ее на пол. Не хотела выпускать Джека. Я посмотрела на него. Он по-прежнему чмокал своей пустышкой, сжимая ярко-желтого утенка, и понятия не имел о том, что сейчас — вот так просто, при передаче его из одних рук в другие, — круто изменилась траектория всей его жизни. Какой была бы та его жизнь — неизвестно. Ясно только, что теперь его ждала совершенно другая.
Снова повисла напряженная тишина.
— Ладно, — наконец сказала я. — Насколько я знаю, наши адвокаты договорились, что ты будешь встречаться с Джеком раз в две недели. Так что, по-видимому, ты за ним заедешь в следующую пятницу.
— На самом деле, — пробормотал он, не глядя на меня, — в следующую среду мы уезжаем в Австралию.
Он сделал паузу. Мне даже показалось, что он, возможно, ожидает моих расспросов — как ему удалось помириться с Дианой после всего, что открылось в суде о его былых подвигах. Или о том, где они будут жить в Сиднее. Или о том, как продвигается работа над его чертовым романом. Но я не собиралась задавать ему никаких вопросов. Мне хотелось только одного — чтобы он поскорее убрался. И потому я сказала лишь:
— Ну что ж, стало быть, ты не заедешь в следующую пятницу.
— Да уж, скорее всего, не заеду.
Новая тягостная пауза. Я ее нарушила:
— Ну, когда в следующий раз окажешься в Лондоне, ты знаешь, где нас найти.
— Ты что, решила остаться в Англии? — удивился он.
