доме и о том, как мы обживаемся в Лондоне. Поначалу Тони держался замечательно, с присущим ему обаянием, хотя меня слегка удивило, как он с небрежным видом поглощает внушительные дозы спиртного. Прежде я за ним такого не замечала. Но это странное ухарство меня не беспокоило. Алкоголь явно не мешал Тони поддерживать беседу. Он блистал остроумием, особенно когда речь заходила о его приключениях в отвратительных и опасных притонах третьего мира. А его забавные, ироничные рассуждения об англичанах привели всех в восторг. В общем, Тони сразу же очаровал Маргарет. Все шло прекрасно, пока разговор не коснулся политики, и — хлоп! — он вдруг разразился антиамериканской тирадой, так что Александр, муж Маргарет, ощетинился и начал обиженно возражать. Словом, под конец атмосфера была довольно напряженной. На обратном пути, в такси, Тони произнес:
— Ну что же, кажется, все прошло просто великолепно, как по-твоему?
— Ты можешь объяснить, что за муха тебя укусила? — спросила я.
Молчание. В ответ он только вяло пожал плечами. Минут двадцать мы ехали в полной тишине. Все так же молча улеглись спать. А наутро Тони подал мне завтрак в постель и поцеловал в голову.
— Набросал вот письмецо Маргарет с благодарностью за прием, — сообщил он. — Оставил на столе в кухне… Отправь его сама, если сочтешь нужным… Ладно?
— И он ушел на работу.
— Почерк Тони был, как всегда неразборчив, но мне все же удалось расшифровать его иероглифы:
Естественно, я отправила открытку. Естественно, Маргарет позвонила мне на следующее утро, как только ее получила, и сказала:
— Можно начистоту?
— Давай…
— Что ж, мне кажется, его письмо придает новый смысл понятию «обаятельный мерзавец». Но похоже, я поздновато суюсь со своим мнением.
Эти слова меня не обескуражили. Маргарет лишь произнесла вслух то, что сама я поняла уже давно: у Тони есть и другая сторона — с ним бывает трудно в общении. Обычно все шло хорошо, но вдруг что-то прорывалось, вылезало наружу, чтобы снова пропасть — до следующего срыва. Это могла быть просто язвительная, недобрая реплика по поводу коллеги по редакции или долгое тяжелое молчание, в которое он погружался, если я слишком увлекалась обсуждением нового дома. Мрачно помолчав несколько минут, он снова вел себя как ни в чем не бывало.
— Да ладно, со всеми бывает, — сказала Сэнди, когда я рассказала ей, что муж подвержен приступам дурного настроения. — А если вспомнить, какие резкие перемены произошли в вашей жизни, ребятки…
— Ты права, все верно, — отвечала я.
— В смысле — тебе же не кажется, что у него маниакально-депрессивный психоз?
— Да нет, вряд ли.
— И вы не собачитесь каждую минуту?
— Мы вообще редко ссоримся.
— И он не спит в гробу и клыков у него нет?
— Нет, хотя на всякий случай я держу под подушкой головку чеснока.
— Верный подход к женитьбе. Но знаешь, отсюда, из моего угла, кажется, что все совсем не так уж плохо для первых месяцев в браке. Обычно в это время как раз начинаешь думать, что совершила самую ужасную ошибку в жизни.
Таких мыслей у меня не было. Просто хотелось, чтобы Тони чуть более ясно выражал свои истинные чувства.
Но вскоре все так завертелось, что мне стало не до размышлений о нашей супружеской жизни. Через два дня после ужина у Маргарет мы получили известие от агента о том, что продавца устраивают наши условия. Мы сразу же внесли задаток, а потом я занималась организацией экспертизы дома, оформляла ипотечный кредит, подыскивала фирму, которая бы сделала ремонт и перестроила мансарду, выбирала ткани и краски, провела массу времени в ИКЕА и магазинах «Домашний уют», а еще постоянно пререкалась с водопроводчиками и малярами. Однако хлопоты, связанные с устройством уютного гнезда, не давали забыть, что я несу еще радостное бремя, которое теперь, когда приступы утренней тошноты остались в прошлом, приносило куда меньше неудобств, чем я опасалась.
И снова Маргарет оказалась на высоте, терпеливо отвечая на все мои вопросы о беременности, которыми я ее забрасывала. Она же снабдила меня исчерпывающей информацией о том, как подобрать хорошую няню, когда закончится отпуск по уходу за ребенком и пора будет отправляться на работу. А еще она объясняла мне, как работает британская система здравоохранения и как мне встать на учет у врача в Патни. В регистратуре, после того как я заполнила несколько анкет, мне сообщили, что меня будет наблюдать терапевт Шейла Маккой.
— Вы хотите сказать, что я не могу сама себе выбирать врача? — уточнила я у женщины в регистратуре.
— Конечно, можете. Любого из наших докторов, кого пожелаете. Так что если доктор Маккой вас не устраивает…
— Я этого не говорила. Я просто не знаю, может быть, она не совсем тот врач, который мне нужен.
— А как же вы узнаете, не встретившись с ней? — спросила она.
На этот аргумент мне было нечего возразить, к тому же доктор Маккой, симпатичная, деловитая ирландка лет сорока, мне понравилась. Она осмотрела меня через несколько дней, задала несколько осмысленных, неглупых вопросов, затем сообщила, что меня пора «прикрепить» к акушеру-гинекологу и что, если мне не сложно добираться до Фулхэма, на ту сторону реки, она хотела бы вверить меня заботам врача по фамилии Хьюз.
— Весьма почтенный специалист, весьма уважаемый, у него кабинет на Харли-стрит[12] — а по линии государственной службы он трудится в Мэттингли, — думаю, вам там понравится, ведь это одна из самых новых и современных больниц в Лондоне.
Когда я процитировала последнюю фразу Маргарет, подруга рассмеялась:
— Таким способом она дала тебе понять, что не будет подвергать испытанию твои нервы и твою тягу к современности и не отправит тебя в какую-нибудь мрачную и зловещую больничку викторианской эпохи. В Лондоне их множество.
— С чего бы ей решить, что у меня тяга к современному?
— Потому что ты янки. Предполагается, что мы тащимся от всего нового и сверкающего. По крайней мере, здесь все так думают. Но знаешь, если речь идет о больнице, я и правда не против, чтобы все сверкало новизной.
— От чего я не восторге, так это от слов «прикрепить» акушера. Кто знает, может этот Хьюз второсортный товар?
— Твоя докторша ведь сказала, что у него кабинет на Харли-стрит…
— Звучит так, будто он хозяин меблирашки в трущобах, правда?
— И не говори. А когда я услышала, что у них тут принято называть частные врачебные кабинеты хирургическими…
— Решила, что они там и оперируют?
— Что с меня возьмешь? Я же американка, новенькая, блестящая. Но если серьезно, на Харли-стрит принимают самые крутые спецы во всем городе. И все они параллельно работают по линии
