— Заканчивайте на сегодня работу! — объявил Арман. — Празднуйте дома со своими женами.
Когда он выходил с фабрики, сердце его сжималось от страха.
Уже несколько месяцев он получал предупреждения и письма с угрозами. «Коллаборационист, твои дни сочтены!» Сообщали, что его имя занесено в списки пособников немцев, составленные французским Сопротивлением. «Там видно будет, как мы накажем предателя». В остальных письмах были бранные слова и пожелания собачьей смерти.
Он сжигал их, не показывая Анне. Она знала, что он работает на немцев, но считала, что он поступает правильно, сохраняя любимое дело и обеспечивая работой сотни французов. Она была уверена, что он всей душой предан своему делу, и ликвидация «Парфюмерии Жолонэй» была бы для него тяжелейшим ударом. Но она уже догадалась о письмах, и они начали обсуждать, не следует ли им покинуть Париж для безопасности ребенка. Пока такие разговоры не приводили к немедленному решению.
— Это пишут полоумные, — заявлял Арман.
— Безумцы опасны, — возражала она, но заканчивала со смешком: — Не будем мы от них удирать, пока я не закончу вязать покрывальце.
Анна начала вязать кружевное покрывало на детское одеяло; раньше она никогда не вязала, и дело двигалось очень медленно.
Когда 6 июня он вернулся с фабрики, Анна стояла у дверей, ожидая его; она кинулась ему на шею с криком: — Уедем, Арман, не то будет поздно!
Он повел ее в гостиную и налил две рюмки коньяку. — Если мы сбежим именно сейчас, — сказал он медленно, обдумывая свою мысль, — то все уверятся, что у меня есть проступки, которые я хочу скрыть.
Она глотнула коньяк и возразила: — После войны выяснится, кто прав, а кто виноват. Но каждый будет твердить, что он был прав с самого начала. — Она посмотрела на него умным, проницательным взглядом. — И «правота» будет зависеть от того, кто выйдет победителем в этой дерьмовой свалке.
— Милая моя Анна, я втянул тебя в скверную историю.
— Да, ты. И я благодарю за это Бога.
— Ты ангел! Но как же ты решишь? Уедем мы из Парижа?
Вместо ответа она принялась за свое вязанье: покрывальце было еще чуть больше ладони.
В августе она кончила вязать покрывало. Угрожающие письма по-прежнему приходили, но Анна научилась их различать и уничтожала до прихода Армана. Фабрика закрылась на сезонный перерыв. Арман проводил некоторое время в лаборатории, но больше сидел дома с женой. Они никого не принимали, никуда не выходили. У Анны отекали ноги, ее тошнило. «Никогда не думала, что бэби доставляет столько хлопот! Хуже, чем болеть гриппом, — жаловалась она шутливо. — И еще эта жара — скорей бы лето кончилось!»
К концу лета союзники вошли в Париж. Парижане радостно приветствовали французские и американские войска. Они танцевали на улицах, целовали солдат и офицеров, на каждой улице звучала «Марсельеза». Над городом витало антинемецкое настроение; звучали лозунги: «Да здравствует Франция!», «Смерть предателям!», «Долой бошей!», «Франция освободилась», «Франция навеки свободна!»
Анна и Арман, не выходя из дома, слушали радио, в их душах боролись радость и страх.
Они рано легли, но оба не могли заснуть.
— Наш ребенок родится в свободной Франции, — прошептала Анна. Голос был счастливый.
Они легли рано, но никак не могли заснуть. Когда он утром проснулся, Анны не было рядом.
Анна шла очень медленно — болели опухшие ноги. В голове носились видения страшных снов. Всю ночь ей снилось, что она, заливаясь кровью, рожает двухголового одноглазого урода. Она просыпалась в поту с бешено бьющимся сердцем, снова засыпала и снова видела тот же сон. Когда на небе заалела заря, она вздохнула с облегчением и выбралась из кровати.
Чтобы избавиться от ночного наваждения, Анна решила выйти на улицу. Прохладный утренний воздух освежил ее, кошмарные образы исчезли из сознания. Первый раз за много дней ей захотелось есть, и она решила пойти в булочную за свежими рогаликами и сделать сюрприз Арману. Сколько времени Анна не ходила одна по пустынным тихим улицам! Давным-давно, во времена Зазу, но тогда она жила в другой эре. Сейчас она медленно брела вдоль серых зданий, силуэты которых вырисовывались на оранжево- розовом небе, и шпиль аббатства Сен-Жермен-де-Пре величаво возвышался над ними. Прохожих было очень мало — мужчины с газетой под мышкой и с сигаретой в уголке рта. Серый воздух был пронизан солнечными лучами теплого персикового цвета, и Анна неожиданно ощутила, что этот чудесный город принадлежит ей.
До родов осталось семь недель. Она хотела вообразить себе, как выглядит маленький человечек: свернулся в ее утробе в клубок на толстой привязи пуповины. Почему-то ей представилось, что он похож на маленького сморщенного старичка. Каким он выйдет на свет — здоровым, розовеньким? Или слепым, скрюченным, умственно неполноценным? Эти мысли мучали ее уже целый месяц. «Пожалуйста, — взмолилась она, глядя на купол аббатства Сен-Жермен-де-Пре, — не допусти такой беды».
Она одернула себя: «Замолчи, глупое создание!» Анна остановилась, почувствовав, что ребенок шевельнулся внутри нее, положила ладони на живот и, глядя в небо, представила себе толстощекого младенца, купающегося в солнечном свете, как маленький Христос на картинах художников Возрождения.
До нее доносился аромат горячего хлеба из булочной на улице Жакоб. В булочной ее одолели соблазны, и кроме рогаликов она купила бриоши и длинный, еще горячий батон. Она представила себе, как Арман будет вдыхать чудесный запах, и улыбнулась.
Держа хлеб под мышкой, она вышла из магазина. «Скоро будем поздравлять вас с новорожденным, благополучного разрешения вам, мадам Жолонэй!» — крикнул ей вслед булочник. Покупательницы обернулись и уставились вслед Анне. Они тоже вышли на улицу, опередили и окружили Анну. Она сжалась от страха — ее пронзали злобные взгляды, оглушительные крики ворвались в мирную тишину солнечного утра. Грузная женщина с тенью усиков над верхней губой выхватила и бросила на землю покупки Анны. Потом схватила ее за руки и загнула их за спину, схватила прядь золотистых волос и больно дернула.
— Сука предателя! — вскричала она и плюнула Анне в лицо. — Мадам шлюха Жолонэй!
Посылались оскорбления, женщины визжали, задыхаясь от злости:
— Фашистская свинья!
— Подстилка коллаборациониста!
— Свинья вонючая!
Они так разъярились, что уже начали толкать ее.
— Мой бэби! Не повредите моему ребенку! — пронзительно закричала Анна. Они отпустили ее на минуту, потом схватили снова. Они выкручивали ей руки и больно дергали за волосы. Лица их горели яростью. «Они хотят меня убить», — подумала она.
— Нет! Не надо! — Анна не узнала собственный голос, охрипший от ужаса. — Пожалейте моего ребенка!
— Ребенок шлюхи! — прошипела грузная женщина и рывком дернула назад голову Анны. Другая до боли сжимала ее запястья. Ноги Анны подкашивались. Она увидела, как худая гибкая женщина подкрадывается к ней с хищным огоньком в глазах, что-то блеснуло в ее правой руке. Она подняла руку к лицу Анны, и та с ужасом увидела узкое лезвие бритвы. На лице женщины заиграла безумная улыбка, она прижалась к Анне вплотную и занесла руку над ее шеей. Анна закрыла глаза и застонала.
4
Жорж увидел ее из окна. Она, шатаясь, шла по переулку, держась руками за живот. Голова ее была
