— Увы! Это невозможно. А вечером?
— В четыре часа?
Он вздохнул. — Для вас, дражайшая мадемуазель, я сверну горы.
Она поинтересовалась, почему он настроен так решительно, и он торжественно ответил: — Если вы действительно выглядите так, как на фотографии, то любой мужчина для вас и земной шар перевернет.
— Тогда в три? — лукаво спросила она.
— О! Для этого понадобилось бы перевернуть не только Землю, но также Солнце и Луну. Я буду в четыре.
— Тогда до завтра, — закончила она.
— Я буду считать часы. О'ревуар.
Она повесила трубку, улыбаясь. В ней еще кипело утреннее бодрое оживление, и разговор усилил его. «Какой красивый голос, — подумала она. — Если он так же красив, как его голос, то на него стоит полюбоваться. Может быть, это будет самый интересный человек из всех, с кем я имела дело в бизнесе».
По какому же делу он приехал в Нью-Йорк и зачем просит о встрече?
Она рассказала о звонке Монтальмона Арману, думая, что отцу это будет любопытно. Арман побелел и вцепился в крышку стола судорожно скрюченными пальцами.
На следующий день в четыре часа перед Ви стоял мужчина, при виде которого у нее перехватило дыхание.
Черты его лица были одновременно чеканными и тяжелыми, фигура — атлетической и изящной. В выражении его лица Ви почувствовала отвагу и безрассудство, — что-то от всемирно известного Джеймса Бонда или молодого Эррола Флинна. Казалось, он прямо сошел со страниц книг об этих головорезах. Ви кашлянула и предложила ему сесть. С той минуты как он вошел в комнату, он не произнес ни слова и только неотрывно глядел на нее своими темными глазами. Ее голос словно пробудил его ото сна. Откинув полы своего пиджака английского покроя, он сел в кресло. — Простите, — сказал он глубоким баритоном, — я уставился на вас потому, что поражен вашим видом.
— Надеюсь, не поражены ужасом? — поддразнила она, тоже не сводя с него глаз.
— Я потрясен, потому что мне кажется, что я знал вас всегда.
Оба молчали, не зная, как продолжить разговор. «И я тоже, — хотелось крикнуть Ви, — и я тоже всю жизнь вас знала». Но она опустила ресницы и мягко напомнила: — Вы пришли по делу.
Он потряс головой, словно желая освободиться от наваждения. На лоб упал блестящий черный локон; Ви захотелось его потрогать.
— Да, — согласился он грустно, — по делу. Мы отметили успехи фирмы «Джолэй» и восхищены качеством ваших духов и изяществом упаковки.
— Мы?
— Я имею в виду нашу фирму, но предложение, которое я хочу вам сделать, — моя идея.
Она покраснела.
— Дом Монтальмон, — продолжал он, — как вы, конечно, знаете — одна из старейших парфюмерий Европы. Мы занимались парфюмерным делом несколько веков…
— Да, и вашими соперниками были Жолонэй…
— Вы об этом знаете?
— От моего отца. Он когда-то работал на Жолонэй.
Юбер нахмурился. — Говорят, этот Жолонэй был коллаборационистом. Отец что-то говорил мне об этом.
— А я ничего не слышала. Может быть, у вас длится родовая вражда с этими Жолонэй, как в «Ромео и Джульетте». Как звались враждующие семьи?
— Монтекки и Капулетти. Монтекки похоже на мое имя, — так я буду Ромео, а вы — Джульетта.
— Там печальный конец!
— Но они — самые знаменитые любовники во всемирной истории! — он многозначительно посмотрел на нее. Ви предпочла вернуться к разговору о бизнесе.
— Вы приехали, чтобы сделать мне деловое предложение?
— Да. Дом Монтальмон хотел бы сделать «Джолэй» своим американским филиалом.
— Так. — Она склонила головку к плечу, как бы обдумывая его предложение. Его длинные, красиво изогнутые губы слегка раздвинулись. «Ни к чему, — решила Ви, — давать ему ответ сразу». — Сколько времени вы пробудете в Нью-Йорке? — спросила она.
— Неделю или дольше, в зависимости… — произнес он со значением.
— Ну, тогда у нас есть время обсудить вопрос. — Так мы и сделаем, и начнем сегодня же. Приглашаю вас пообедать в «Ла Фоли», это ресторан рядом с моим отелем.
— А если я откажусь?
— Я вынужден буду принять чрезвычайные меры.
— Вы подожжете мой магазин?
Он посмотрел на нее пристально и сказал: — Нет… не там бы я хотел зажечь огонь…
У Ви загорелись щеки и ярко заалели губы.
— Ну, видно придется дать согласие, — сверкнув улыбкой, уступила она.
— Значит, я жду вас в восемь часов вечера.
Юбер был мастером фехтования. Он был чемпионом, и его мастерство в этом древнем искусстве было известно во Франции и в Америке.
Он рассказывал ей о фехтовальных приемах, наклоняясь над блюдом улиток в восхитительном чесночном соусе: — Выпад надо делать мгновенно, не то противник атакует вас.
Ви была в голубом платье от Ива Сен-Лорана, в ожерелье-воротничке из опалов и бриллиантов. Глаза ее блестели.
— Вы должны научить меня фехтовать.
— Непременно, — ответил он, глядя на ее губы. — Я научу вас парировать мои выпады.
— Вы фехтуете ради удовольствия?
— Фехтование — старинное искусство. Величайшее из военных искусств, — объяснял он ей своим спокойным звучным голосом. — Оно принадлежит Марсу, богу войны, но Марсом владеет богиня любви Венера, его возлюбленная. Фехтовать с вами — это значит вести битву, в которой противник может пронзить твое сердце.
Она сделала гримаску: — Но ведь мы фехтуем словами, а слова не ранят.
— Сначала — словами, потом — более опасным оружием.
— Опасным — для кого?
— Для нас обоих. Мы можем забыть весь мир.
— И бизнес тоже? — с вызовом спросила Ви.
— Кто знает? — Он слегка пожал плечами — чисто французский жест, жест отца Ви. — Может быть. Ведь Ромео и Джульетта забыли о своих враждующих семьях.
— Ненадолго. «Что бы ни произошло между нами, — сказала себе Ви, — «Джолэй» я сохраню». — Но сейчас ей хотелось все забыть ради этого мужчины, и Ви надеялась, что он ее покорит.
Юбер приказал официантам подавать; принесли седло теленка с картофельными тефтелями и салатом. Официант разлил по бокалам «Поммар» 1959 года — густое вино с ароматом подлеска. Вкус, нежность и аромат мяса сливались в такую симфонию, что Ви не могла есть — словно улитка, вынутая из раковины, она сейчас слишком чутко воспринимала воздействие на ее трепещущие обнаженные чувства.
Она извинилась. Ее состояние его удивило и позабавило. Он взял ее руку и, перебирая один за другим тонкие белые пальцы, с улыбкой сказал: — Так вы будете жить только «любовью и свежим воздухом»? — Последние слова он произнес по-французски.
— Не понимаю?
— Извините, я забыл, что вы не знаете языка своих предков. — Он перевел ей.
— Неплохая идея, — сказала она, — а это возможно?
