во-первых, когда я провожал старика, он напомнил, что я по-прежнему являюсь владельцем отцовского дома и тот стоит пустой.
— Да, но у тебя здесь работа, — возразила Майра.
— Я так и сказал Сурашу. А он спросил, не удивляет ли меня то, что дряхлый монах так легко рассуждает на научные темы вроде устройства своего нового автомобиля, и добавил: «Всему этому, Ранджит, я научился от твоего отца. Можно быть верующим человеком, но при этом любить науку». А потом он вдруг стал очень серьезен и спросил: «Как насчет обратного? Может ли человек любить науку, но при этом почитать Бога? Как насчет твоих детей, Ранджит? Какое религиозное образование ты им даешь?» Сураш не ждал ответа, потому что знал, каков он будет.
— Понятно, — кивнула Майра.
Она тоже знала, что мог ответить старому монаху ее муж. Супруги не раз обсуждали религиозные темы и придерживались единой точки зрения. Если Ранджит приводил цитату малоизвестного философа двадцатого века: «Все религии были изобретены дьяволом, чтобы скрыть от людей Бога», то Майра отвечала ему: «Величайшая трагедия всей истории человечества, быть может, состоит в подмене морали церковью. Церковь не знает, как быть с моралью. Церковь считает, что мораль диктуется волей несуществующей личности».
Однако Майра знала, что ее муж очень любит старого монаха. Она не нашла слов, которые удовлетворили бы обоих, поэтому сменила тему разговора:
— Ты заметил, когда вошел, что Роберт делал для Сураша?
Ранджит недоуменно заморгал.
— Нет… то есть… погоди минутку. Он складывал какой-то маленький пазл?
— Не такой уж и маленький. Этот пазл состоит из пятисот деталей. И наш сын занимался кое-чем еще.
Она умолкла и улыбнулась. Ранджит, что называется, попался на удочку.
— Ты мне скажешь, чем он занимался, или нет?
— Лучше покажу. Пойдем в детскую.
По пути она не проронила ни слова. Роберт сидел перед экраном компьютера и рассматривал картинки со зверями. Родителей он встретил лучистой улыбкой.
— Роберт, милый, — сказала его мать, — может быть, ты покажешь папе пентомино?
То, что сын заинтересовался пентомино, изумило отца. Ранджит и сам очень любил эту игру, когда ему было лет пять-шесть, и не кто иной, как он, пытался увлечь ею мальчика, терпеливо объяснял, как обращаться с квадратиками. «Ты же знаешь, — говорил он, — как выглядит костяшка домино? Два квадратика, скрепленных между собой. А если склеить три квадратика, получится тримино, а из трех квадратиков можно сложить две фигурки. Одна будет похожа на заглавную букву I, а другая на заглавную букву L. Понимаешь, о чем я говорю?»
Роберт очень серьезно следил за отцовскими манипуляциями, но не говорил, понимает или нет. Тем не менее Ранджит продолжал объяснять: «Если ты возьмешь четыре квадратика, это будет называться тетрамино, и с помощью тетрамино можно сложить пять фигур».
Он быстро сложил эти пять фигур.
— Повороты и отражения не считаются, — добавил он и объяснил сыну, что такое повороты и отражения. — Конечно, фигурки, которые получаются из тетрамино, не слишком интересны, но, когда ты возьмешь пять квадратиков, из них можно составить столько всего!
Затем он сказал Роберту, что существует двенадцать фигурок по пять квадратов, и если составить их друг с другом, получится картинка, состоящая из шестидесяти квадратиков.
Тут сразу возник вопрос: а можно ли вымостить пентаминошками, скажем, прямоугольник, у которого по одной стороне лягут пять квадратиков, а по другой — двенадцать? Или длинный и узкий прямоугольник — со сторонами два и тридцать квадратиков? Причем можно ли это сделать так, чтобы не осталось ни одной пентаминошки?
Ответ в свое время изумил пятилетнего Ранджита. Оказывается, это не только возможно — существует не менее 3719 способов! Для прямоугольника со сторонами шесть на десять квадратиков вариантов составления было 2339, а со сторонами пять на двенадцать — 1010 и так далее.
Все время, пока Ранджит втолковывал эти премудрости Роберту, сынок лишь, по своему обыкновению, радостно улыбался, поэтому Ранджит не знал, какая часть его объяснений дошла до ребенка. Но потом Роберт послушно включил программу пентамино на своем обучающем компьютере и сразу стал составлять картинки. И вот теперь он показал отцу, чего добился. Появились прямоугольники — пять на двенадцать, шесть на десять, и так далее, и так далее.
Ранджит был и изумлен, и обрадован. «Умственно отсталый» Роберт составил из пентамино все мыслимые фигуры до последней — а сам Ранджит много лет назад от этой задачи отказался!
— Роберт… я думаю, это просто великолепно, — проговорил Ранджит и наклонился, чтобы обнять сына.
Но замер, глядя на экран.
Показ фигур, составленных из пентамино, закончился. Ранджит ожидал, что программа отключится, но этого не произошло. Вдруг появились фигуры, составленные из гексамино.
Ранджит ни разу не говорил сыну про гексамино. Он посчитал, что для Роберта это слишком сложно, что мальчик попросту ничего не поймет. Существовало тридцать пять различных фигур гексамино, и если складывать из всех картину, получилась бы мозаика из двухсот квадратиков. В детстве Ранджиту это показалось слишком скучным. Любой рационально мыслящий человек решил бы, что прямоугольники из тридцати пяти гексаминошек можно составить астрономическим числом способов. Однако такой человек ошибся бы. Из всех гексаминошек невозможно было составить прямоугольник — вообще, скольким бы квадратикам ни равнялась сторона. Неизбежно оставалось бы минимум четыре пустых квадрата.
Никто бы не усомнился в том, что такая задача не по плечу маленькому Роберту, страдавшему задержкой умственного развития.
Но по всей видимости, с развитием у Роберта все было в порядке! На экране компьютера возникали один за другим прямоугольники, составленные из гексамино! Роберт не отступил, не отказался. Он вознамерился все проверить сам.
Ранджит обнял сына так крепко, что тот стал вырываться и рычать, но это от радости, от восторга.
Специалисты, которые помогали Майре и Ранджиту в решении «проблемы Роберта», предлагали им не слишком утешительный совет: «Не считайте его неспособным. Считайте его инакоспособным».
Но раньше Ранджит в этом совете не видел никакого смысла. Теперь он понял, что Роберт не просто умеет делать что-то. Роберт умеет делать это лучше почти всех на свете.
Ранджит заметил, что его щеки стали мокрыми от слез, от слез радости. А потом они с Майрой вернулись в реальный мир, наконец занялись обычными делами. И впервые в жизни Ранджит Субраманьян пожелал, чтобы Бог существовал на самом деле — любой Бог, в которого бы он верил, чтобы можно было поблагодарить.
В это самое время «Билл», возвращавшийся домой, задержался неподалеку от беспокойной планеты, которую ее обитатели называли Землей. Остановка была недолгой, но ее хватило, чтобы «Билл» впитал миллиарды миллиардов бит информации о том, чем в данное время занимались обитатели Земли, а самое главное — о том, какие дерзкие, просто-таки вопиющие меры предприняли местные представители великих галактов, девятирукие.
Не сказать, чтобы действия девятируких могли слишком сильно встревожить великих галактов. Им не стоило бояться нескольких миллиардов жалких млекопитающих, обладающих не менее жалким оружием — и ядерным, которое взрывалось и уничтожало все живое, и электромагнитным, губившим электронику. Столь рудиментарные вопросы не волновали великих галактов — с таким же успехом цыганка может пугать дурным предсказанием генерала-землянина, призванного сбросить водородную бомбу.
Тем не менее, открыв людям свое присутствие, девятирукие совершили нечто пусть и не строго- настрого запрещенное, однако не разрешенное.
