многом утраченной в годы коммунистического правления традиции настоящей российской юриспруденции, это уже была своего рода сверхзадача, которую он преследовал в каждом своем деле, в каждом своем конкретном поступке и, в сущности, это и было настоящим смыслом всей его деятельности, о которой она, Маруся, как журналист, тоже могла бы где-нибудь при случае написать, не обязательно, конечно, прямо сейчас, можно и через месяц или два, и по какому-нибудь иному поводу.
В приемной, пока Маруся некоторое время ждала своей очереди у кабинета Голицына-старшего, она действительно видела множество вырезок из разных газет, развешанных по стенам, в основном это были публикации под рубриками: «Советует адвокат», «С вами беседует специалист», «В гостях у адвоката», «Юрист предупреждает» и т. п.,- на всех вырезках были фотографии пожилого видного мужчины с благородной сединой.
Главным же условием возрождения этой утраченной традиции отечественной юриспруденции было установление доверия между клиентом и адвокатом, чему и должна была способствовать его славная фамилия, которой Голицын сам лично никогда не кичился и даже сейчас не стал особенно спорить с этими мудаками из Дворянского собрания, которые отказались его туда принять и поставили под сомнение его происхождение, ему на это было глубоко плевать, ведь главное-то было не в фамилии, а в его честности, в которой еще никто из его клиентов никогда не смог усомниться.
Сейчас, например, он вел крупный процесс, в котором защищал местного петербургского журналиста, марусиного коллегу, в его тяжбе с Жириновским. Журналист отснял двухчасовой видеофильм про Жириновского, и, после того, как этот фильм был растиражирован на видеокассетах, Жириновский неожиданно отказался платить ему обещанный авторский гонорар, заявив, что того, что записано на этой кассете, он никогда в жизни не говорил и сказать не мог, а эта кассета уже вовсю продается, более того, он теперь предъявил встречный иск журналисту за грубое искажение его слов и моральный ущерб, хотя всем известно, что Жириновский мог говорить, что угодно и как угодно, это он, собственно, и собирался доказывать в суде. Жириновский же, в свою очередь, настаивал на том, что именно этого, что записано на кассете, он никогда не говорил и говорить не мог. Голицын даже предложил Марусе буквально на следующий день прийти на этот процесс и посмотреть, если ей интересно.
Что касается марусиного дела, Голицын сразу же вызвался ей помочь. Он прекрасно знал Китонову и называл ее не иначе как Оля, он тоже считал, что, несмотря на некоторую абсурдность ситуации, когда долги делали одни, а отдавать их должны другие, тем не менее, по закону это действительно так, поэтому он сразу же при помощи своего помощника составил от имени Маруси заявление в суд. Сначала он даже хотел, было, написать в нем, чтобы судья оформил судебный приказ, так как это было бы даже быстрее, тогда деньги без лишней волокиты просто сняли бы у них со счета и превели Марусе, но потом он решил, что этого будет недостаточно и составил более обстоятельное заявление с требованием возместить не только долг по зарплате, но еще и моральный ущерб в целых две тысячи долларов, который Маруся, а ему как юристу это было совершенно очевидно, в данном случае понесла. К заявлению он приложил справку о задолженности, которую Маруся принесла с собой, все это он положил в конверт, который отдал помощнику, чтобы тот его отправил по назначению.
Однако уже через полторы недели это письмо Маруся получила обратно с разъяснением, что все дела и иски к ответчику рассматриваются судами по месту их нахождения, то есть этот иск должен был рассматриваться Петроградским районным судом, где располагался «Резонанс», а Голицын почему-то отправил его в суд Центрального района, где жила Маруся. Справки о задолженности, которую она добыла с таким трудом, в вернувшемся письме уже не оказалось. Она стала звонить в контору «Голицын и Ко», но безуспешно, на работе его застать ей никак не удавалось, в конце концов, ей дали его домашний телефон.
Она позвонила ему домой вечером около девяти часов, Голицын был в очень веселом расположении духа, громко смеялся и шутил, называл ее «Марусенька», а Китонову — «Оленька», говорил, что он их обеих очень любит и помнит о них, причем не просто помнит, а только о них постоянно и думает, правда, о письме, которое он составил, он уже ничего не помнил, поэтому просил ее перезвонить через час, потому что сейчас был очень занят по работе, у него в гостях был какой-то очередной клиент. Однако через час он был уже совсем грустный, говорил заплетающимся языком и, кажется, даже плакал, он с трудом узнал Марусю и, судя по всему, уже не помнил даже, что она звонила ему час назад, но все равно, трагическим голосом, с едва сдерживаемым рыданием, он долго просил у нее прощения, если он чем-то когда-то ее обидел, потому что он ее, дуреху, очень-очень любил, а русские женщины, по его мнению, те и вообще были самыми лучшими женщинами в мире…
Больше в контору «Голицын и Ко» Маруся не пошла, она решила еще раз сходить в бухгалтерию «Нового Резонанса» и восстановить утраченную справку о задолженности. На сей раз ее там встретили гораздо приветливей, теперь все сотрудники бухгалтерии ей даже сочувствовали и, вроде бы, были готовы сразу же выдать ей эту справку, жаль только, что она пришла слишком поздно, опоздала буквально на один день, потому что не далее, как вчера, во время обеденного перерыва, когда они отсутствовали в комнате, где стоит компьютер со всей бухгалтерской информацией, в эту комнату, по совершенно нелепому стечению обстоятельств, проник какой-то маньяк, случайный прохожий с улицы, они сами толком не понимали, как он мог пройти мимо вахтера, и тот не остановил совершенно незнакомого человека, но сейчас об этом было уже бессмысленно говорить, потому что он в их отсутствие просто так, от нечего делать, зачем-то уничтожил всю информацию о задолженностях сотрудникам, которая там хранилась, и теперь ее было совершенно невозможно восстановить.
На Петроградской на дверях помещения, где две недели назад располагался «Резонанс», Маруся обнаружила огромный замок, никаких табличек там больше не было. У старушки-корректорши Маруся узнала по телефону, что «Резонанс» неделю назад переехал на Выборгскую, еще через пару месяцев она же сообщила Марусе, что «Резонанс», который находился уже на Васильевском, сменил учредителя, и теперь это было ООО «Луч света», а от старого «Резонанса» остались только логотип и название, так что даже формально там им теперь никто ничего не должен…
В отношениях с ЕРС после той передачи с Русланом и Болтом о «состоянии современной культуры» у Маруси тоже наступила длительная пауза. Некоторое время Владимир, правда, писал ей по электронной почте, но потом надолго замолчал, все ее послания к нему теперь возвращались непрочитанными с пометкой о каких-то неполадках в сети, из-за которых адресат не может получить ее сообщение. И только жирный мудак к марусиному удивлению вдруг неожиданно прислал ей игривое послание, начинавшееся словами «Здравствуй, моя Мурка!» и подписанное «Твой Беня Крик», в этом послании он предлагал ей сделать передачу о петербургских художницах-женщинах, для этого Маруся должна была срочно выслать ему небольшой планчик-синопсис, где коротко изложить свои мысли по этому поводу, с кем она будет беседовать, и какие конкретные темы она будет со своими собеседницами обсуждать.
Маруся без особого труда сразу же набросала план будущей передачи, где перечислила нескольких ее потенциальных участниц, включая Арину с оранжевыми волосами, Лизу, которая работала раньше корректором, а потом перешла в искусствоведческий журнал после того, как увидела на улице какавшую женщину и решила, что эта Знак, Елену, жену Геннадия, из «черненьких», Елену Студебеккер из Академии Мировой Музыки и еще несколько других. Конкретные вопросы она еще не смогла для себя точно сформулировать, поэтому так и написала об этом Опухтину, в сущности, все было ясно и так — детали должны были бы проясниться по мере беседы с каждой из участниц. Главная же идея передачи, которую она сформулировала не без помощи Кости, заключалась в том, что именно в отношении к женщине в каждую эпоху ярче всего выражается общее состояние культуры того или иного времени, той или иной социальной группы. Так например, сколько бы Бенкендорф ни преследовал гениального поэта Пушкина, сколько бы всем в недавнем прошлом это ни внушали в многочисленных фильмах, книгах и публикациях, стараясь его всячески принизить, все равно, по крайней мере бессознательно, ни у кого не вызывает сомнений, что это был человек высокой культуры, потому что он всегда вставал перед дамами и вел себя с ними крайне галантно, даже в тех же пропагандистских фильмах. То же самое можно было сказать и об офицерах Третьего Рейха…
Однако буквально на следующий день она получила от Опухтина, совершенно неожиданно для себя, истеричный ответ, в котором ее полстраничный синопсис подвергался тщательной и разносной критике, изложенной аж на целых двух страницах. Жирный мудак Опухтин на сей раз обращался к ней совсем не
