командир целого легионерского «гнезда» и вскоре можешь возглавить движение во всей этой проклятой местности! Уму непостижимо, какая слава тебя ждет! Какое будущее открывается перед тобой, какие грандиозные шансы взлететь к вершинам власти!.. А ведешь себя хуже барышни. Честь легионера! Ты, я вижу, не понимаешь, насколько опасна возникшая ситуация… Не знаешь, что надо немедленно предпринять, чтобы избежать надвигающейся катастрофы! Тянешь кота за хвост, надеешься на авось да небось, дескать, все обойдется, само собой уляжется да утрясется… Нет, мой дорогой мсье Попа, опрометчиво так думать. Очень! Честь легионера!..
— Посмотрим… — неопределенно ответил Жорж. — Только перестань, ради бога, говорить со мной в таком игривом тоне… Мать она мне все же!
Лулу деланно расхохотался, как бы подчеркивая этим беспомощность Жоржа и его нерешительность.
Попа был в затруднительном положении. Мать случайно услышала его разговор с одним из легионеров о взрыве на электростанции. Ничего определенного она не узнала, но причастность сына к варварскому акту стала для нее почти очевидной. Мысль о том, что и ее сын в какой-то мере повинен в гибели людей и аресте парня, с матерью которого она училась в гимназии и дружила, не давала ей покоя. В тот же день она вызвала Жоржа к себе, стала расспрашивать его, требовать полного признания. Жорж все отрицал. Он высмеял ее подозрения.
— Да, что ты, мамуся?! — улыбаясь, говорил он. — В голове не укладывается, как ты могла подумать обо мне такое?! У тебя, наверное, опять температура поднялась? Хочешь, я вызову врача?
В минуты, когда Жорж так терпеливо и ласково убеждал мать в ошибочности возникших подозрений, ей становилось легче: казалось совершенно невозможным, чтобы ее единственный и добрый мальчик, в котором она души не чаяла и ради которого еще жила, упорно борясь с тяжким недугом, был способен на такую жестокость.
Но наедине со своими мыслями она вновь и вновь возвращалась к случайно подслушанному ею разговору сына с кем-то из его друзей и к событиям того дня, когда произошел взрыв. Она вспомнила, что на вечере у Раевских сразу, как только погас свет, Жорж исчез и долго отсутствовал. Когда же он вернулся, то был очень возбужден, стал пить вино, чего до тех пор не делал. Это удивило ее, она забеспокоилась: не заболел ли он? Свое длительное отсутствие Жорж объяснил ей тем, что ездил на электростанцию узнать, что случилось и скоро ли будет исправлена линия. И только вскользь, как-то странно, нехотя упомянул о взрыве. Напряженно старалась она вспомнить, намного ли позже того, как погас свет, и насколько раньше того, как кто-то крикнул, что в городе возник пожар, сын покинул дом Раевских. Ее мучил вопрос — успел ли Жорж побывать на электростанции до взрыва? Всякие версии и слухи, которые уже распространились в городе, ей рассказывала прислуга. О том, например, что свет погас сначала только на «проспекте», и тогда два монтера, дежурившие на электростанции, отправились ремонтировать проводку на линии. Поэтому, дескать, убийцам и удалось так легко справиться с оставшимися на электростанции людьми!..
Многие годы мать Жоржа болела астмой. Теперь ее состояние ухудшилось, участились кашель, приступы удушья. Она чувствовала, что болезнь катастрофически развивается и что роковая развязка не за горами. С тем большей настойчивостью при встречах с Жоржем она стремилась рассеять свои сомнения, установить истину. И чем больше она обо всем этом думала, тем чаще становилось ей невмоготу от неизвестности. Ее терзали предчувствия, подозрения. Она потеряла покой.
— Хочу умереть с твердым убеждением, — сказала она Жоржу, — что сын у меня честный, порядочный человек! Умоляю тебя, Жоржик, скажи правду… Или в самом деле ты скрываешь от меня что-то ужасное, признайся! Если так, то какой угодно ценой ты должен освободиться от мерзости, прилипшей к тебе под чьим-то дурным влиянием. Уж лучше попасть в тюрьму, понести заслуженное наказание, но, в конце концов, стать достойным уважения человеком, чем вечно таить от людей свою вину, испытывать угрызения совести или, что еще хуже, превратиться в закоренелого преступника… Я не в силах смириться с такой перспективой. Мои дни сочтены, Жорж… Но прежде чем уйти из жизни, я готова сама рассказать в полиции о своих подозрениях. Иначе я не выдержу… Пусть разберутся… Я должна знать истину, чтобы быть спокойной за твое будущее, а если надо, то чтобы спасти тебя для этого будущего… Ради этого я готова жертвовать всем, что у меня еще осталось, Жоржик!
Жорж понимал, что мать не уверена в правильности своих догадок, что она колеблется, и продолжал отрицать свою вину, высмеивал ее подозрения, называл их вздорными, несерьезными, глупыми, лишенными всякого здравого смысла, навеянными длительной болезнью. Он надеялся, что резко ухудшающееся здоровье матери заставит ее прекратить эти изматывающие нервы разговоры. И вновь с улыбкой выслушивал ее слова об обращении в полицию, будучи твердо уверен, что она никогда этого не сделает. Только грозится.
С усмешкой рассказал он об этом своему приятелю. Однако, к удивлению Попа, групповод Митреску реагировал на это сообщение совсем иначе, чем он сам.
— Так не пойдет… — заметил Лулу и после минутного раздумья категорически заключил: — Это не пустая угроза! Надо немедленно, любыми средствами в корне пресечь малейшую возможность такого поворота событий…
— Напрасно ты всерьез принимаешь ее болтовню, — робко возразил Попа. — Она же мать, понимаешь?.. Больной человек… Куда она пойдет? Ерунда. Не будем спешить. Увидишь, со временем все уляжется, утрясется само собой… Сейчас главное — не пороть горячку…
— Заткнись! — рявкнул вдруг Лулу и, вскочив со стула, подошел вплотную к Жоржу. — Слюнтяй ты, и больше никто!
Жорж уловил недобрый огонек в глазах групповода, хотел было как-то оправдаться, но тот, резко взмахнув рукой, как бы разрезал ладонью воздух и отчеканил:
— Никаких оттяжек! Либо в течение ближайших суток ты добьешься от своей мамаши безусловного согласия молчать, либо без твоего участия мы сами добьемся этого! Но тогда…
— Что «тогда»? — прервал его Жорж с ноткой издевки в голосе. — И кто это «мы»? Ты, что ли?
— Не твое дело! Но тогда и вот эту… — он неожиданно и сильно щелкнул по лбу. Жоржа, — вот эту глупую, сентиментальную башку придется отделить от туловища!
Попа чувствовал, что на лбу его вспухает шишка, но не подал виду, подчеркнуто медленно достал сигарету и закурил. Предупреждение групповода заставило его задуматься. Бесславный конец, который прочил ему Лулу, сперва показался совершенно невозможным, хотя бы потому, что на его счету уже немало заслуг перед легионерским движением. Больших усилий стоило создать легионерское «гнездо». Едва ли не главная роль принадлежала ему в нашумевшей некогда истории с мнимой попыткой якобы красного студента Гэлы перейти румыно-советскую границу с портфелем, заполненным секретными документами. Ведь именно он, Жорж Попа, убил тогда этого студентика! И это далеко не единственный случай проявления им, Жоржем Попа, исполнительности, решительности и, когда нужно, жестокости. Именно благодаря этим качествам он и стал «командант де куйб»[52] и вскоре сформировал из наиболее ретивых молодцов «команду смертников». Вместе они осуществили уже ряд операций в округе, а некоторые легионеры отличились к тому же в операциях, проведенных в Яссах и Бухаресте…
Мысленно обозрев пройденный им путь в легионерском движении, Попа вновь обратился к волновавшему его все больше и больше вопросу: «В самом ли деле надо мной нависла угроза? Следует ли принимать всерьез предупреждения групповода Лулу Митреску?»
Жорж Попа невольно стал вспоминать все, что ему было известно о групповоде. Известно же ему было очень многое. И вскоре он пришел к нерадостному для себя заключению, что Лулу Митреску, конечно, гораздо более весомая фигура среди руководителей легионеров, чем сам Попа, что он ни перед чем не остановится ради выполнения указаний своего шефа. Правда, Лулу были свойственны некоторые, мягко выражаясь, слабости. В среде посторонних, незнакомых ему людей он неизменно выдавал себя то за инспектора международной компании «Вагон ли Кук», то за представителя английской фирмы по импорту зерна «Лондон-экспок» или какой-нибудь южноафриканской корпорации с трудно запоминающимся названием, хвастался своим якобы высоким положением в обществе и обширными связями в государственной и коммерческой сферах и одновременно, будучи заядлым картежником, обдумывал, как бы опустошить карманы своих собеседников или даже попросту обокрасть их. Но, даже пойманный с поличным, он делал вид, что ничего особенного не произошло. Так, мелочи жизни… Однако, когда речь
