любезный, пожалуйста, больше не простужайтесь! Иначе я опять, как сегодня, нагряну и буду заглядывать во все щели, думая, где и как утеплить…
Букур добродушно рассмеялся, глядя на сконфуженно улыбающегося Морару.
— Только вот что, сударь! Не думайте, пожалуйста, что я бессребреник! — заговорил вновь Букур подчеркнуто деловым топом. — За аренду помещения я буду взимать с вас плату. Как говорят в подобных случаях, «брат братом, а брынза — за наличный расчет»! Не правда ли?
— Пожалуйста! — поспешил ответить Аурел, не понимая, шутит старик или говорит всерьез — от него всего можно ожидать. — Будем платить регулярно… Если хотите, и вперед можно оплачивать…
— Вот именно! — вскрикнул Букур, начиная, похоже, выходить из себя. — Что вы тут будете делать, знать, не желаю, а плату извольте вносить регулярно и вперед!
Морару развел руками:
— Да, конечно! Пожалуйста…
Букур пристально посмотрел на своего шофера и, довольный достигнутым эффектом, лукаво сказал:
— В качестве арендной платы — один экземпляр от каждого выпуска газеты! По рукам?!
— Обязательно! — воскликнул Морару, схватив руку профессора и крепко ее пожимая. Он добродушно рассмеялся. — Первый же оттиск — вам!.. Честное слово!
— Вот и прекрасно! Обязуюсь возвращать его в полнейшей сохранности!
— Спасибо вам, господин… Нет! Разрешите… товарищ профессор!
Букур широко развел руками.
— Ну, вот какие вдруг превращения…
— Не обижайтесь, прошу вас…
— Ну-ну, пустяки… Занимайте подвал. Немедленно! Я жду арендную плату!
Уходя из гаража, старик не преминул еще раз подтрунить над шофером. Притянув его к себе за пуговицу кожанки, он прошептал ему на ухо:
— Так, оказывается, профессор Букур вовсе не бессребреник! Не правда ли?
Морару поспешил известить о случившемся с Томовым руководителя ячейки Захарию Илиеску. Они оба, безусловно, верили, что Илья не выдаст, однако рисковать не имели права. Было решено немедленно перевезти подпольную типографию с улицы Мэнтуляса, из подвала гаража профессора Букура.
Илиеску возложил перевозку станка на Морару и товарища, который почти безвыходно находился в подвале, печатая подпольную литературу. На этот случай у них было заранее подготовлено помещение. Задача была сравнительно несложной. Много раз Морару вывозил на машине литературу, а изредка и печатника, чтобы тот подышал свежим воздухом, и всякий раз столичные блюстители порядка, знавшие машину профессора Букура, пропускали ее, ничего не подозревая, без малейшей задержки. На этот раз таким же образом необходимо было перебазировать все типографское имущество.
Захарии Илиеску предстояло, кроме того, немедленно переселить на другую квартиру нелегально находящегося в Бухаресте одного из руководящих деятелей партии, по кличке Траян. Проживал он в центре на улице Арменяска, 36, в одной из комнат квартиры тетушки Домны — дальней родственницы Ильи. Сюда, по совету Томова, временно поселили товарища Траяна.
Теперь Илиеску нервничал. Ему-то хорошо были известны зверские методы, которые применяли в сигуранце при допросах, и нет-нет да и закрадывалось сомнение: выдержит ли воспитанник такое суровое испытание?
— Если парень заговорит, худо будет… — поделился он тревожными мыслями с Морару. — Сигуранце немного надо, чтобы размотать весь клубок. Мы можем предотвратить провал подпольной типографии, можем переселить товарища Траяна, а как отвести угрозу от профессора?
В памяти подпольщиков всплыли события недавних дней, когда ночью Морару привез к Букуру раненного полицейскими Илью Томова. Профессор извлек у него пулю, наложил повязку и, ни о чем не расспрашивая, попросил оставить ему пробитую пулей и окровавленную нелегальную газету.
— Собственно, именно благодаря газетам пуля застряла и мягкой ткани, не достигнув кости… — сказал тогда профессор Букур и, взяв газету, добавил: — Но я убежден, придет время, когда Румыния будет освобождена от вандалов и я смогу показать эту газету студентам — пусть знают, какие жертвы приносили лучшие люди, неся слово правды в народ!
Морару вернулся в пансион поздно. Бледная и испуганная мадам Филотти набросилась на племянника:
— Пришел, как всякий порядочный человек, под вечер, собирался в парикмахерскую, рубаху тебе приготовила, а сам взял да исчез!.. Ты ведь сказал, что скоро придешь! Мы уж не знали, что думать!
Морару беззаботно махнул рукой и сказал, что забыл и гараже вино, купленное к празднику.
— А там, как на грех, — оживленно продолжал он, — встретил во дворе дочь профессора. «Сделайте, — говорит, — одолжение, отвезите к портнихе, всего на пять минут и… обратно». Делать было нечего! Отвез, конечно. Только пришлось ждать, пока мадемуазель примеряла туалеты… С добрый час, не меньше! Наконец, когда мы тронулись в обратный путь, опять неудача: перед самым домом мотор заглох, подача отказала! Хоть лопни, не качает бензонасос — и точка… Пришлось повозиться, вымазался хуже кочегара. Вот, полюбуйтесь! — Аурел показал руки, испачканные маслом и типографской краской.
На лице Вики еще видны были следы недавних слёз, причину их Морару, конечно, понял, но, как ни в чем не бывало, вручил ей «забытые» бутылки с вином и удалился, чтобы привести себя в порядок.
Ня Георгицэ взял у Вики бутылку и, держа ее в вытянутой руке, прочел название на красочной этикетке.
— Если верить написанному, так это «Котнар»! — скептически заметил признанный знаток вин. — Однако только безусые юнцы судят о качестве вина по этикетке…
Старик внимательно исследовал укупорку, поднял бутылку на свет, раза два перевернул ее вверх дном и, убедившись, что осадка нет, проделал такие же операции со второй бутылкой.
— А знаете, господа, по-моему, это и есть настоящий «Котнар»! — причмокнув от удовольствия, заключил он и в который уже раз за вечер стал поправлять аккуратно расставленные на праздничной скатерти тарелки с закуской. Бывший обер-кельнер был мастером сервировки. «Было бы что подавать, а за остальным дело не станет!» — приговаривал он и при этом многозначительно подмигивал.
С возвращением племянника мрачное настроение жильцов пансиона несколько рассеялось: мадам Филотти торжественно водрузила на середину стола зарумяненную индейку, Войнягу поставил литровую бутыль столового вина и два стеклянных сифона с газированной водой, а Вики — две коробки сардин высшего сорта фирмы «Робертс».
Словом, все выглядело так, как бывало уже не раз в этом маленьком дружном коллективе — не бедно и не богато, просто и радушно. За стол, бывало, садились с шутками и смехом; ня Георгицэ заводил речь о международных событиях и с увлечением рисовал дальнейший ход их развития; Морару неизменно охлаждал пыл дядюшки короткими трезвыми репликами, а Войнягу, наоборот, со свойственным ему юмором «подливал масла в огонь», и все душой и телом отдыхали от повседневных трудов, забот и тревог. Так бывало… Но сегодня не слышно было ни шуток, ни смеха, словно собрались на поминки после похорон близкого человека. Ня Георгицэ молча разлил в бокалы вино, хотел что-то сказать, но его опередил Морару.
— За то, чтобы у нашего Илие нервы были крепкими!
Все выпили до дна, но истинный смысл этого тоста был ясен только его автору. Женя Табакарев, будь он сейчас здесь, конечно, понял бы, что имеет в виду Аурел. Женя помнил, как Илья пытался привлечь его к подпольной работе и как он, в свою очередь, отговаривал друга. «Рано или поздно поймают, — рассуждал Женя, — бить будут, искалечат, а потом отправят вшей кормить на каторгу!.. Не-ет, брат! У них полиция, жандармерия, войска! Это все равно что головой об стенку биться…» Помнил Табакарев и тот вечер, когда Илья появился в пансионе истерзанный, с полицейскими кандалами на одной руке и, не успев ничего рассказать, потерял сознание. К счастью, все уже спали, лишь один Женя был в прихожей. Подвернулась как раз срочная работа, и он сидел до глубокой ночи: писал номерные таблички для домовладельцев… Перепуганный, он тихо прошел в комнату к Аурелу, разбудил его. Тот сразу же побежал за машиной и увез
