пассажиров. С кормы парохода доносилась веселая песня.
— Последняя ночь плавания! — сказала Шелли, обращаясь к подошедшим Хаиму и Ойе. — Проснемся утром, и будут видны берега Палестины…
— Уж поскорей бы!.. — Мать Шелли вздохнула. — Никогда не думала, что человек может испытать столько горя и не умереть.
Взяв на руки маленького Доди, сына пианистки, Хаим вместе с Ойей поспешили туда, откуда под аккомпанемент рояля доносилась песня.
На корме, около музыкального салона, к дверям которого был придвинут рояль, огромная толпа холуцев слаженно пела:
Песни была знакома Хаиму. Он пел ее по вечерам на «акшаре». Теперь, охотно подпевая, он стал пританцовывать в такт песне. Сидя на руках Хаима, малыш звонко смеялся.
Не сразу Хаим почувствовал, что Ойя тормошит его. Он оглянулся: Шелли обеспокоенно всматривалась в толпу. Хаим поднял руку, и Шелли стала поспешно пробираться к ним. Подойдя вплотную, она прошептала Хаиму, что на пароходе происходит что-то странное. Холуцы азартно продолжали петь:
Песня закончилась, но запевалы сразу затянули новую, воинственную. А Шелли указала на холуца в форменной рубашке с погончиками, с закатанными по локоть рукавами и большой голубой шестиугольной звездой на нагрудном кармашке. Пробираясь сквозь толпу, он на ходу отдавал какие-то распоряжения, парни и девушки в форме холуцев послушно срывались с места. Хор голосов становился все слабее и слабее, наконец пение оборвалось. Среди холуцев возникло замешательство. Послышалась команда: «Всем холуцам немедленно собраться по своим группам, а пассажирам освободить кормовую часть палубы, разойтись по каютам и своим местам!»
Никто не знал, чем все это вызвано, что задумали холуцы: одни подшучивали над ними, другие бранились, третьи покорно молча шли в свои каюты, но все были встревожены.
Хаим, Ойя и Шелли вернулись к своему месту на палубе. У ящика с противопожарными инструментами стоял толстенький человек в клетчатом пиджаке. Держа в руке золотые часы с цепочкой, он с возмущением говорил:
— Суматоху затеяли, п-с-с!.. К чему? Зачем? И главное, где?! Посреди моря. А что такое? Сионистики- холуцики, видите ли, решили устроить завтра парад по случаю прибытия в Палестину! Как будто эту репетицию нельзя провести тихо, спокойно, солидно, без шума, без крика и гвалта?! Так нет, им же нужно, чтобы люди как следует перепугались и получили на минутку разрыв сердца…
Хаиму хотелось рассеять возникшую тревогу, и потому он, сделав вид, что поверил толстяку, рассмеялся. Шелли сидела бледная, напуганная, прижав к себе мальчика. Она напоминала квочку, оберегающую своего цыпленка.
Глядя на нее, насторожилась и Ойя, стараясь понять причины возникшего волнения. Смех Хаима нисколько ее не успокоил. Глядя ему в глаза, она чутко улавливала в них какую-то озабоченность.
— Вы поняли, о чем говорил этот симпатичный толстячок? — спросил Хаим пианистку.
— Готовятся к параду. Но странно…
— Что странно? — мягко перебил ее Хаим и, смеясь, добавил: — Это ведь холуцы! Их муштруют, как солдат… Вы знаете, кто такие холуцы?
Шелли пожала плечами, неуверенно сказала:
— Что-то вроде штурмовиков. Не так ли? Разумеется, вы знаете, кто такие штурмовики?
Серые глаза Хаима округлились. Он лишь покачал головой: тема была весьма щекотливая, кругом шныряли холуцы, и потому разумнее было помолчать.
Внимание Хаима привлекла девушка в форме холуца. Она что-то возбужденно рассказывала окружившим ее пассажирам. Хаим прислушался. Речь шла о каком-то военном корабле, который преследует их пароход и будто бы требует его остановки.
Слух об этом, видимо, уже распространился среди пассажиров, многие из них бросились к противоположному борту судна, надеясь увидеть военный корабль. Вдруг мирную тишину моря разорвал гром орудийного выстрела.
На пароходе поднялась паника. Как штормовая волна, она обрушилась на людей.
— Торпеда!
— Тонем!..
Пассажиры из кают, трюмов хлынули на палубы, устремляясь к шлюпкам, вырывая друг у друга спасательные круги, пробковые пояса. Бледные, потные лица, вытаращенные от ужаса глаза, перекошенные в истерическом крике рты… У Хаима похолодело сердце: страшнее он не видел ничего в жизни — перила, опоясывающие палубы судна, под напором обезумевшей толпы выгнулись наружу и могли вот-вот сорваться. Душераздирающие крики впавших в истерику людей заглушили все вокруг…
В этот момент на палубе появились матросы и группа холуцев. Без стеснения действуя кулаками, они оттесняли пассажиров от перил, не щадя ни женщин, ни детей, не обращая внимания на отчаянные вопли и плач.
С верхней палубы мужчина с коротко остриженной бородкой в жестяный рупор призывал обезумевших людей к спокойствию, объясняя, что нет причин для паники.
Хаим узнал его: это был тот самый молодой человек с бородкой, который недавно высокомерно разговаривал с толстяком в клетчатом пиджаке с золотой цепью.
«Этот тип, — подумал Хаим, — пожалуй, здесь заправила…»
— Внимание! Внимание! Шум прекратить! Всем замолчать! — повторял повелительный голос радиодиктора, транслировавшийся через усилители по всему судну. По голосу Хаим узнал, что это говорит тот же молодой человек с бородкой. Сначала на жаргоне, потом на древнееврейском, а затем на английском языках он требовал сохранять спокойствие и беспрекословно повиноваться холуцам, которым вменяется в обязанность навести порядок на пароходе.
Паника постепенно стихла. Тот же голос через усилители довел до сведения пассажиров, что на судне образован специальный штаб «хаганы»[26], который взял на себя ответственность за доставку людей на «обетованную землю». На судне погас свет, и диктор тотчас же сообщил, что категорически запрещается всем без исключения пользоваться электрическим светом, зажигать спички и курить… Виновные в нарушении этого требования будут привлекаться к суровой ответственности.
— Мы выражаем уверенность, — выкрикнул диктор бодрым голосом, — что своим образцовым поведением пассажиры докажут, что они достойны поселения на священной земле предков, время прибытия на которую исчисляется несколькими часами! И этим еще раз будет продемонстрировано величие всей нации!
Это обращение непрерывно передавалось на разных языках и всякий раз заканчивалось традиционным словом — «шолом» — «мир»…
