сям видны примеры не то, чтобы порядка в первом приближении, а совершенного хаоса и неудобств: кучи мусора во дворах на тротуарах и на мостовых, сами мостовые сквернейшие, вдоль и поперёк мостовых люди, снующие каждый в свою сторону и на красный свет, и на жёлтый, и в отсутствии всякого света, а спроси зачем, половина ответа не сыщет. И на столе моем письменном порядок царит едва ли час в неделю. Приберусь, выброшу ненужное – конфетные фантики, бумажные распечатки, беглые, от руки, заметки, а нужное – флэшки, диски, книги и авторучки расставлю по местам, но уже на заре непорядок трубит наступление.
Еще меньше порядка в общественной жизни. Приглядеться – броуновское движение. Всяк, кто чем-то значим, что-то и тащит, а куда, почему?
И рядового обывателя охватывает тоска. Он, обыватель (впрочем, почему он? Я!) порядок любит и к порядку стремится, но слабость сил собственных и мощь сил внешних превращает идеальное пряничное королевство в то, что мы видим вокруг. Конечно, видим разное. Из одного окна площадь Красная видна, а из другого окошка – тротуар и ботинки прохожих. Иногда – сапоги. Но до чего же досадно, когда, пройдя соответствующий досмотр в аэропорту Орли (рейс кривой, через Германию), вдруг узнаешь, что турфирма, продавшая тебе путёвку, исчезла в неизвестном направлении со всеми активами, оставив клиентам только пассивы. Ну почему я? Почему мой сосед по самолету, ставший двадцать лет назад немцем, летит совсем по другой путёвке, и его ждёт отличный отдых, а меня... И ведь в фирму обратился старую, десять лет на рынке услуг, и путёвку взял совсем не дешёвую, а вот... Ну, не может же это свершиться случайно (одно утешение, что написано это для примера, а сам я с Парижем решил погодить), верно, есть какие-то силы, управляющие жизнью в целом и мной в частности? Всего-то и нужно эти силы распознать и впредь действовать с умом, вдоль силовых линий идти, а поперек не сметь.
И начинается поиск богов. Кто видит их маленькими, с радиусом действия в двадцать, пятьдесят, тысячу метров. Другим боги представляются натурами покрупнее, поделившими всю планету между собой: один взял море, другой сушу, третий – подземный мир; меж ними множество божков поменьше, но тоже важных: бог финансов, бог войны, бог вина...
Монотеизм, как высшая стадия богостроительства, на самом деле таковой лишь по названию: главный бог требует поклонения себе, единственному, но и другие боги тоже существуют, только зовутся не богами, а серафимами или как-нибудь ещё. Что значит имя... Если есть белые фигуры, непременно должны быть и фигуры чёрные, иначе какая же игра? Игра во имя порядка. В Раю свой порядок, в Аду свой, Данте видел, рассказал.
И вот пешка думает, что у неё есть выбор, за белых играть или за чёрных. Главное, быть встроенной в структуру и знать своё место.
Выбор, как же. Куда поставят, там и будешь стоять, покуда рука игрока не переместит тебя на следующую клетку или вовсе не уберёт с доски.
Ах, если бы так! Если бы нами играли! У игры есть цель, есть правила, есть, наконец, игроки. И мы, разумеется, считаем, что нас двигает гроссмейстер, более того, обладатель шахматной короны. Или, в крайнем случае, претендент. Ну, пешка, ладно, переживем. Заблокируем собою пешку противника и так простоим всю игру лоб в лоб. Не самая скверная судьба. Есть шанс выбиться в ферзи, поскольку всякими слонами, конями и ладьями становиться мы, конечно, не станем. А пожертвует нами чемпион, что ж, будем смотреть на действо со стороны. Она, жертва пешки на же четыре, может войти в историю. Правда, таких жертв в истории множество, и помнят не пешку, а того, кто её пожертвовал, но всё же, всё же...
Но как сознавать, что стоишь ты в бескрайнем поле, где каждая фигура играет сама за себя, где из всех правил существует лишь одно: «кто силён, тот прав», в ином прочтении «кто кого может, тот того и гложет». Где чёрные сегодня были белыми вчера («полюби нас чёрненькими...»), а вообще-то самая практичная окраска – камуфляж. И снаружи, и внутри.
Что тут делать? Стоять смирно, прикинувшись кочкой? Воткнуть веточки, дать простор чертополоху? И придет какой-нибудь конь, да и схрупает, не заметив, что не чертополох он жевал, а самую настоящую пешку, со всеми ее надеждами и устремлениями.
Нет, нужно искать мастера. Или кандидата в мастера. На худой конец, перспективного перворазрядника из своих, из пешек, который за наше пешечное дело стоял, стоит и будет стоять.
Беда в том, что с идеями у перворазрядников плохо. И с лозунгами. Кличь «Отдать Коню его три миллиона, незаконно изъятых из тумбочки!» способен воодушевить любого честного человека, но лишь на пять минут. Потом честный человек вспоминает, что в его личной тумбочке хранится только счёт за коммуналку, нужно где-то деньги на уплату раздобыть – и потихонечку отходит в сторону. В одну телегу впрячь коня и трепетную пешку можно, но никуда эта телега не поедет. Сознание этого отравляет всю радость процесса хождения по улице с красными бантами и созерцания вдохновенных ликов тонкошеих вождей. Нет, политические и экономические игры сегодня таковы, что лучше от них держаться подальше: тепла, полученного при сгорании тысячи пешек хватить на продвижение нашего паровоза к счастью на три целых четырнадцать сотых аршина. Маловато.
Но вот объединения религиозные... Тут-то, перед лицом потенциального бессмертия не так уж и важно, что в кармане – платиновая карточка или известное насекомое на аркане.
Время от времени ко мне подходят пожилые женщины с сахарными лицами (обыкновенно они ходят парами), и вежливо обращаются, мол, можно ли вас спросить. Как человек в очках, я отвечаю, что можно: вдруг они приезжие, и им нужен адрес вокзала, гастронома, или, к сожалению, больницы или милиции? Или вдруг – ну, мало ли – хотят мой автограф (было пару раз в жизни). Но речь чаще всего заходит о библии, об её истинном прочтении, и о том, почему истинное прочтение возможно лишь в кругу узревших правду людей и т.д. и т.п. Минут через пять мы расстаёмся, и вслед мне летят плевки и угрозы, что был у меня шанс попасть в число спасённых, а теперь фигушки, теперь гореть мне в огне адском. Со временем я на призывы поговорить о библии отвечаю коротко: за вами следят! – и быстро ухожу прочь. Но мысли связать религию с экономикой и политикой не оставляю: тут, как в калейдоскопе, возможно множество сочетаний, и в каждом вакантно место гуру. Другое дело, пассионарности не хватает. Выдумать могу, нести в массы тоже могу, а вот толкаться и грызться с конкурентами – кишка тонка. То есть можно и погрызться, и потолкаться, но ясно видно – для одних грызня и есть смысл существования, мне же она
