и глаза от темных теней под ними казались пустыми глазницами черепа. Но сами глаза сверкали из глубины, как две черные жемчужины. Привыкнув к полутьме, я смог разглядеть, что радужная оболочка почти полностью исчезла из его глаз, а темные, предельно расширенные зрачки, казалось, с жадностью высасывали из комнаты и без того скудный свет.
— Но почему им оказался ты? — скорее себе, чем ему, сказал я. — Ты же был моим другом.
Он усмехнулся: мрачная улыбка холодной тенью прошлась по его лицу.
— Как же ты нашел ее, Берд? — с тихим недоумением спросил он. — Как ты отыскал Лизу? Я отдал тебе Лютис Фонтено, но Лизу-то как тебе удалось найти?
— А может, она нашла меня, — ответил я.
— Но это теперь не имеет значения, — тихо проговорил он. — У меня нет времени с этим разбираться. Меня ждет новая песня.
Теперь он весь вышел на свет. В одной руке у него был пистолет, похожий на модифицированную модель пневматического пистолета, но с широким стволом, а в другой — скальпель. Из-за ремня выглядывал «ЗИГ». Я отметил про себя, что на отворотах брюк так и осталась засохшая грязь.
— Почему ты убил ее?
Вулрич повертел скальпель в руке.
— Убил, потому что захотел и смог.
В комнате стало темнее, так как облако закрыло солнце и сочившийся сквозь слуховые окна свет почти угас. Я едва заметно двигался, перемещая вес и косясь на пистолет у ножки стула. Видимо, думая о Рейчел и кетамине, я поторопился, потому что Вулрич заметил мой маневр.
— Не делай этого, Берд, — он плавным движением поднял свой пистолет. — Тебе недолго осталось ждать. Не торопи события.
Комната снова осветилась, но очень незначительно: солнце стремительно садилось, и тьма уже была не за горами.
— Конец должен был быть именно таким, Берд: ты и я в комнате, как эта. Я с самого начала запланировал все это. Ты должен был умереть таким образом. Возможно, здесь или позднее в каком-либо другом месте, — он снова усмехнулся. — Меня собирались повысить в должности. Снова пришлось бы переезжать. Но в конечном итоге все пришло бы к такому концу.
Он придвинулся на шаг, не опуская пистолет.
— Ты маленький, ничтожный человек, Берд. Ты представить себе не можешь, скольких ничтожных людишек я убил. Шваль со стоянок трейлеров в заштатных городишках отсюда до самого Детройта, смазливых сучек, которым бы только смотреть на Опру[7] да трахаться, как собакам. А еще были наркоманы, пьяницы. Берд, разве не испытывал ты ненависти и отвращение к таким людям, ничего не стоящим, ни на что не годным, от которых никогда не дождаться никакой пользы? А тебе не приходило в голову, что и ты можешь относиться к их числу? Я показал им, Берд, их ничтожество. Дал увидеть, как мало они значат. Я показал и твоим жене и дочери, как ничтожно мала их значимость.
— А, что Байрон? — спросил я. — Он тоже относился к ничтожным людям, или ты его сделал таким? — я старался его разговорить и немного отвлечь, чтобы попытаться дотянуться до пистолета: как только он умолкнет, он убьет нас с Рейчел. Но, кроме того, мне хотелось знать ответ, как будто всему этому можно было найти объяснение.
— А-а, Байрон, — скривил губы в усмешке Вулрич. — Мне требовалось выиграть время. После того как я вскрыл труп женщины в больнице, все готовы были думать о нем самое худшее, и он сбежал, сбежал в Батон-Руж. На нем я испытывал кетамин. А потом стал давать его ему постоянно. Однажды он попробовал сбежать, но я его разыскал... В конце концов я отыскал их всех.
— Ты предупредил его о приходе федералов, верно? Ты пожертвовал своими людьми, чтобы устроить погоню и добиться того, чтобы он погиб и не смог выдать тебя. А Аделейд Модин предупредил тоже ты, когда разнюхал, кто она такая? Ты сказал ей, что я иду по ее следу? Ты заставил ее бежать?
Вместо ответа Вулрич провел обратной стороной скальпеля по руке Рейчел.
— Ты никогда не задумывался, как много крови способна удерживать кожа. А она такая тонкая, — он перевернул скальпель и провел острием по телу Рейчел поперек лопаток от правого плеча до пространства между грудями. Она не пошевелилась. Глаза остались широко раскрытыми, но в них что-то блеснуло: из уголка левого глаза выкатилась слезинка и затерялась в массе волос. Полилась кровь. Стекая по шее, она скапливалась на подбородке и затем красными полосками расчерчивала лицо.
— Послушай, Берд, — сказал он. — Думаю, кровь уходит ей в голову... А потом я заманил тебя. Получается замкнутый круг, и тебе следует оценить это, Берд. После твоей смерти все узнают обо мне. Затем я исчезну, и меня никто не сможет найти, Берд. Я знаю все ходы и выходы, а потом я все начну сначала.
Он криво усмехнулся:
— Что-то не заметно в тебе признательности, Берд. В конечном итоге я принес тебе дар, убив твою семью. Если бы они остались живы, они бы бросили тебя, и ты бы спился. В определенном смысле я сохранил единство семьи. Я выбрал их ради тебя. Ты помог мне в Нью-Йорке, отнесся ко мне по-дружески, ты хвастался ими передо мной, и я их забрал.
— Марсий, — выдохнул я.
— Она умная дама, Берд, — Вулрич бросил взгляд на Рейчел. — Как раз по твоему вкусу, как и Сьюзен. Но скоро она станет еще одной твоей погибшей возлюбленной, только на этот раз тебе не придется долго горевать.
Он водил лезвием скальпеля по руке Рейчел, оставляя тонкие порезы. Думаю, он делал это не вполне осознанно. Его отвлекало предвкушение дальнейших действий.
— Я не верю в другой мир, в другую жизнь, Берд. Все это пустой обман. Это ад, Берд, и мы все в этом аду. Вся боль, все обиды, все горе и страдания, какие только можно вообразить, существуют здесь. Это культура смерти, единственная религия, достойная почитания. Мир — мой алтарь, Берд. Но думаю, что тебе это не дано понять. В конечном счете, человек осознает по-настоящему реальность смерти и смертной муки в момент смерти собственной. В этом недостаток моей работы, но это прибавляет ей человеческого. Считай это моим своеобразием, — он повернул скальпель, и на лезвии кровь Рейчел смешалась с кровавым светом умирающего дня. — Она была во всем права, Берд. Теперь твой черед учиться. Скоро ты получишь урок, и сам станешь уроком смерти.
Я собираюсь снова воссоздать сюжет Пиеты. Но на этот раз я использую тебя и твою подругу. Представь себе только: самый известный образ горя и смерти в мировой истории, потенциальный символ самопожертвования во имя великого блага человечества, символ надежды и воскресения, — и ты станешь частью всего этого. С той лишь разницей, что мы воссоздадим антивоскрешение: обличим плотью тьму.
Он двинулся вперед, глаза его горели жутким огнем:
— Ты не восстанешь из мертвых, Берд. И грехи, за которые ты умираешь, это грехи твои собственные.
Выстрел прозвучал, когда я двигался вправо к пистолету. Я почувствовал резкую жалящую боль в левом боку, когда в него вонзился шприц в алюминиевой капсуле, и тут же гулко застучали по деревянному полу приближающиеся шаги Вулрича. Я ухватился левой рукой за капсулу и с трудом выдернул из тела иглу. Доза оказалась чудовищной, и ее действие не замедлило сказаться. Я почувствовал это по тому, какого усилия стоило мне взять пистолет, но я стиснул рукоятку и попытался взять на прицел Вулрича. Он выключил свет.
Вулрич находился в этот момент в центре комнаты и не мог прикрываться Рейчел. Он переместился вправо: я заметил темную фигуру на фоне окна и выстрелил дважды. Последовал стон и вслед за ним звон разбитого стекла. В комнату проникла тонкая ниточка света.
Пятясь, я оказался во втором коридоре. Я пытался разглядеть Вулрича, но он словно растворился во тьме. Второй шприц воткнулся в стену рядом со мной, и мне пришлось отклониться влево. Руки и ноги налились свинцом и отказывались слушаться. Тяжесть наваливалась на грудь, и я чувствовал, что не смогу удержаться на ногах, если попытаюсь встать.
Я продолжал пятиться, хотя каждое движение давалось с неимоверным трудом, но я с предельной
