предположения Луису.
— Как, по-твоему, он многое скрывает? — Луис допил пиво и с удовольствием почмокал губами.
— Он похож на айсберг: над поверхностью находится только треть от массы глыбы. Если федералам что-то известно, они не станут делиться информацией с местной полицией, и Вулрич наверняка скроет ее от нас. Здесь разворачиваются еще какие-то события, но об этом известно только Вулричу и небольшому кругу федералов. Ты играешь в шахматы?
— Играю... по-своему, — сухо проговорил Луис. Я попробовал, но не смог представить, как он это делал.
— Вся эта история напоминает шахматную партию, — продолжал я. — Но разница в том, что ход другого игрока мы замечаем, когда оказывается взятой одна из наших фигур. А остальное время игра идет вслепую.
Луис жестом попросил счет. На лице официанта отразилось облегчение.
— А что наш мистер Байрон?
Я пожал плечами. Как ни странно, происходящее словно отдалилось от меня. С одной стороны, сказывалось наше участие в расследовании на второстепенных ролях, а с другой — мне самому требовалась эта отдаленность: необходима была некоторая дистанция, чтобы поразмыслить. Отчасти причина тому моя близость с Рейчел и странное чувство вины перед памятью Сьюзен.
— С Байроном нет пока ясности.
Мы только начинали составлять образ Байрона, как будто он фигура в центре мозаики, к которой могут подойти другие элементы головоломки.
— Постепенно мы разберемся, какова его роль в этом. Но сначала я хочу выяснить, что видел Ремарр в вечер убийства тетушки Марии и Ти Джина. А еще мне хочется понять, почему Дэвид Фонтено оказался один на Хани-Айленд.
Было ясно, как день, что Лайонел Фонтено выступит против Джо Боунза. Джо отлично это понимал и потому рискнул устроить бойню на кладбище в Мэтери. Как только Лайонел окажется в своих владениях, людям Боннано будет его не достать. Следующий ход был за Лайонелом.
Нам принесли счет. Я расплатился, а Луис оставил двадцать долларов чаевых — больше, чем стоил весь заказ. Официант смотрел на банкноту такими глазами, словно опасался, что изображенный на ней Эндрю Джексон укусит его, если он осмелится взять эти деньги.
— Думаю, у нас на очереди беседа с Лайонелом Фонтено, а потом и с Джо Боунзом, — сказал я, когда мы выходили из ресторана.
Луис усмехнулся:
— Джо не очень-то горит желанием говорить с тобой после того, как его парень старался тебя прикончить.
— Могу себе представить, — согласился я. — Но нам, возможно, поможет Лайонел Фонтено. Как бы то ни было, если Джо не желает снова видеть меня, то можешь не сомневаться, что и от твоего появления он не будет в восторге, это ясно, как дважды два. Тебе могут еще понадобиться твои миниавтоматы.
Мы возвращались в гостиницу пешком. Конечно, вечером улицы Нового Орлеана не лучшее место для прогулок, но я не волновался за нашу безопасность: едва ли кто-то отважился бы потревожить нас с Луисом.
И оказался прав.
Глава 42
На следующее утро я встал поздно. Рейчел ночевала у себя. Я постучал к ней, и она хриплым усталым голосом ответила, что полежит еще немного, а когда почувствует себя бодрее, съездит снова в университет Лойолы. Я оставил ее на попечение Эйнджела с Луисом и уехал.
Я все еще находился под впечатлением произошедшего в Мэтери. Потрясение оказалось слишком сильным, и новая встреча с Джо Боунзом не вызывала энтузиазма. Меня терзало чувство вины за то, что я втянул Рейчел в эту историю и ей выпали такие переживания. Необходимо было, пусть на короткое время, уехать из Нового Орлеана, чтобы развеяться и попытаться взглянуть на ситуацию под иным углом. В закусочной на Сент-Питер я подкрепился гумбо и поспешил поскорее покинуть город.
Морфи жил приблизительно в четырех милях от Сесилии и в нескольких милях к северо-западу от Лафайета. Он купил и теперь отстраивал плантаторский дом у маленькой речушки. Это был уменьшенный вариант классических старых домов Луизианы постройки конца девятнадцатого века. В его очертаниях чувствовалось влияние французского колониального и европейского стилей, а также своеобразие Вест- Индии.
Дом имел несколько необычный вид. Основное жилое пространство находилось выше расположенного над землей подвального помещения, служившего ранее кладовой и защищавшего здание от подтопления. Эта часть дома была выполнена из кирпича. Морфи уже обновил арочные проемы с рамами, украшенными, по всей видимости, ручной резьбой. Стены верхнего, жилого, этажа вместо обычных обшивочных досок или штукатурки покрывали деревянные рейки. Частично перекрытая двускатная крыша простиралась и над галереей.
Я позвонил Морфи и предупредил о своем приезде. Он вернулся со службы незадолго до меня. Я застал его во дворе за домом, где он на свежем воздухе работал со штангой.
— Как тебе дом? — спросил он, прервавшись.
— Что надо, но поработать тебе еще придется.
Он крякнул, завершая тренировку, и я поставил штангу на упоры. Морфи поднялся и потянулся.
— Это здание выстроил один француз в 1888 году, — глядя на дом с нескрываемым восхищением, пояснил он. — Француз тот знал, что делает. Дом расположен по оси восток-запад с фасадом на юг, — он сопровождал объяснения движением рук. — Он спроектировал дом на европейский манер, чтобы зимой его обогревали падающие под малым углом солнечные лучи. А летом солнце бывает в доме только утром и вечером. Большинство домов в Америке строились наобум, как нравилось хозяевам. Дешевое топливо нас избаловало. А потом арабы закрутили гайки, и народ снова стал задумываться, прежде чем что-то строить, — он рассмеялся. — Но здесь солнце жарит все время, так что не знаю, есть ли прок в таком проекте, как этот.
Морфи принял душ, и мы сидели вместе на кухне и разговаривали, пока Эйнджи готовила еду.
Смуглая, худенькая Эйнджи была значительно ниже своего мужа. Каштановые с рыжинкой волосы водопадом падали на свитер. Она преподавала в начальной школе и в свободное время занималась живописью. Ее полотна, выполненные в духе импрессионизма, украшали стены в доме.
Морфи сидел с бутылкой пива, я пил содовую, а Эйнджи время от времени отрывалась от дела, чтобы пригубить бокал с белым вином. Она разделала куриные грудки и занялась заправкой.
Гумбо, национальное блюдо кейджанов, готовится с загустителем из поджаренной на масле муки. Сначала Эйнджи налила на разогретую чугунную сковороду арахисового масла, добавила равное количество муки и, помешивая, постепенно довела смесь от светло-бежевого до темно-шоколадного цвета, затем она сняла сковороду с огня и оставила остывать, периодически помешивая.
Я помог Эйнджи нарезать лук, зеленый перец и сельдерей. Она немного потомила все это в масле, затем приправила тмином, орегано, паприкой с кайенским перцем и солью с луком и чесноком; за приправами последовала нарезанная толстыми кусками чоризо — испанская сырокопченая колбаса. Потом она положила в готовящееся кушанье курятину, еще специй, и кухня заполнилась их ароматом. Через полчаса Эйнджи разложила по тарелкам белый рассыпачатый рис и полила его сверху густым душистым гумбо. Мы ели молча, наслаждаясь изумительным вкусом и очарованием тихого летнего вечера.
После ужина, когда посуда была убрана и Эйнджи отправилась спать, я рассказал Морфи о Рэймонде Агуилларде и девушке, привидевшейся ему на Хани-Айленд, а еще о снах тетушки Марии и высказал предположение, что гибель Дэвида Фонтено на Хани-Айленд, возможно, связана каким-то образом с той девушкой.
Морфи долго сидел молча. Он не стал иронизировать по поводу призраков и веры старой женщины в
