Основателем его является король Карлос III, и большая часть музейной коллекции создана усилиями доктора Юлиана де Веласко в период с начала до середины девятнадцатого столетия. Доктор Веласко относился к своей работе весьма серьезно. Имеются сведения, что он мумифицировал тело собственной дочери.
Длинный прямоугольный зал уставлен рядами стеклянных футляров с экспонатами. Среди них два огромных скелета, восковой муляж головы зародыша и две фигуры под названием «despellejados». Это «люди без кожи». Фигуры стоят в выразительных позах и демонстрируют движение мышц и сухожилий, обычно скрытое от всеобщего обозрения под кожным покровом. Везалий, Валверде, Эстиен, их предшественники, сподвижники — современники и последователи, — все они в своих работах опирались на эту традицию. Титаны Возрождения Микеланджело и Леонардо да Винчи создавали свои ecorches, — так они называли рисунки фигур, лишенных кожного покрова, — используя опыт участия в анатомировании.
Фигуры эти в определенном смысле служили напоминанием слабости человеческой природы, ее восприимчивости к боли и смерти. Они словно демонстрировали бессмысленность плотских устремлений, предупреждали о реальности болезней, боли и смерти в этой жизни и предполагали, что жизнь следующая будет лучше.
Практика анатомического моделирования достигла своей вершины в восемнадцатом веке во Флоренции, где под покровительством аббата Феличе Фонтана художники и анатомы трудились совместно над созданием из воска скульптурных копий человеческого тела. Анатомы работали с трупами, готовя внешнюю оболочку, скульпторы заливали ее гипсовым раствором, и таким образом создавались формы моделей. В них слой за слоем заливался воск, и, где необходимо, свиной жир, что позволяло в процессе наслаивания воспроизводить прозрачность тканей.
После этого с помощью ниток, кистей и тонких гравировальных резцов воспроизводились контуры и рисунок кожи человеческого тела. Добавлялись брови и одна за одной ресницы. В восковых статуях болонского художника Лелли в качестве основы использовались натуральные скелеты. Коллекция музея произвела на императора Австрии Иосифа II настолько сильное впечатление, что он сделал заказ на 1192 копии, чтобы они использовались для развития медицинской науки в его государстве. В свою очередь Фредерик, профессор анатомии из Амстердама, пользовался для сохранения образцов химическими фиксаторами и красителями. В его доме имелась экспозиция скелетов младенцев и детей постарше в разных позах — как напоминание о быстротечности жизни.
Но ничто не шло в сравнение с реальностью человеческого тела, выставленного для обозрения. Огромные толпы привлекали публичные демонстрации вскрытия и препарирования. Некоторые приходили на такие демонстрации, изменив внешность. Эти люди собирались якобы для того, чтобы приобрести знания. Но в сущности вскрытие очень походило на продолжение публичной казни. Принятый в Англии в 1752 году Закон о наказании за убийства связал непосредственно оба эти действия, так как, согласно ему, тела казненных преступников могли предоставляться для анатомирования, которое превращалось в посмертное наказание, лишавшее преступника традиционного погребения. Законом 1832 года об Анатомических исследованиях бесправность английских нищих перешагивала границу жизни и смерти: отныне их тела разрешалось конфисковывать для проведения анатомирования.
Таким образом, по мере развития науки смерть и анатомирование шли рука об руку. Что уж говорить об отвращении к функциям женского организма, которые связывались с похотью, развратом, родовыми муками, вызывая затем патологический интерес к ее утробе? Анатомирование и удаление кожи были не так уж далеки от реальностей страдания, секса и смерти.
Открытая взору, внутренность тела доказывает смертность человека. Но многим ли приходилось в буквальном смысле заглянуть в себя и увидеть свое нутро? Свою возможную смерть мы наблюдаем через призму чужих смертей, да и то в исключительных обстоятельствах: в условиях войны или при несчастном случае либо убийстве, когда приходится быть непосредственным свидетелем происшествия, повлекшего за собой смерть, или наблюдать результат происшествия со смертельным исходом, — только тогда кровавая реальность смерти предстает перед нами ясно и четко во всей своей полноте.
По мнению Рейчел, Странник старался разрушить эти барьеры своим методом, жестоким и полным боли. Умерщвляя свои жертвы подобным образом, он стремился показать им их собственную смерть и дать почувствовать значение истинной боли; но эти опыты служили напоминанием другим, что смертны и они, что и для них наступит день последней, чудовищной муки.
Странник стер границы между пыткой и казнью, любознательностью научного поиска и садизмом. Он являлся частью тайной истории человечества, нашедшей отражение в труде «Анатолия», написанном в тринадцатом веке магистром Николаем Физичи, где он указывал, что древние производили анатомирование не только мертвых, но и на живых. Осужденного преступника, связанного по рукам и ногам начинали препарировать с ног и рук, постепенно продвигаясь к внутренним органам. Сходные случаи упоминаются Цельсием и Августином, хотя эти факты упорно отвергаются историографами медицины.
И вот теперь Странник взялся писать историю на свой манер, предлагая свой собственный сплав науки и искусства, чтобы придать смерти свой особый почерк и создать в человеческом сердце ад.
Мы сидели в номере Рейчел, и она поведала нам обо всем этом. Между тем за окнами стемнело, с улицы доносились звуки музыки.
— Как мне кажется, — говорила Рейчел, — ослепление жертв можно считать символом их неспособности понять реальность боли и смерти. Но это указывает, как далеко отстает сам убийца от общей людской массы. Мы все страдаем, все переживаем смерть тем или иным образом, прежде чем сами встретимся с ней. А он считает себя единственным, кто может нас этому научить...
— Ему кажется, что мы забыли о смерти и нам следует об этом напомнить. И он видит свою роль в том, чтобы показать нам нашу ничтожность, — развил я мысль Рейчел, и она кивнула утвердительно.
— Если все так, как вы говорите, зачем ему было прятать в бочку и топить в болоте тело Лютис Фонтено? — подал голос сидевший у балкона Эйнджел.
— Это его ученическая работа, — ответила Рейчел — и Луис при этих словах удивленно выгнул брови. — Странник считает, что создает произведения искусства. Он оставляет тела на месте преступления, придает им заданные позы, следует в своих действиях мифам и иллюстрациям из старинных медицинских трудов, — все указывает на такой настрой. Но и художникам необходимо с чего-то начитать. Поэты, живописцы и скульпторы, — все они проходят определенный этап ученичества. Иногда произведения, созданные в этот период, продолжают оказывать влияние на их дальнейшее творчество. Но такие работы, как правило, не выставляются на суд публики. Это время поиска своего пути без опасения критики за ошибки, возможность испытать свои силы и способности. Может быть, Лютис Фонтено являлась для него именно такой «ученической работой», своего рода пробным камнем.
— Но она погибла после Сьюзен и Дженни, — тихо заметил я.
— Он не забрал их, потому что ему так захотелось, но результат его не удовлетворил. Думаю, он решил еще раз попрактиковаться на Лютис перед выходом на публику, — объяснила Рейчел, отводя взгляд. — Убийство тетушки Марии и ее сына стало следствием слияния двух факторов: желания и необходимости. На этот раз он располагал достаточным временем, чтобы достичь нужного эффекта. Потом он убил Ремарра. Либо тот на самом деле оказался ненужным свидетелем, либо с ним расправились из-за одного предположения, что он мог что-то увидеть. Но убийца снова сделал, теперь уже из Ремарра, memento mori. Он по-своему практичный: не боится извлечь пользу из необходимости.
— Ну, а как быть с тем, как действует смерть на большинство людей? — заговорил Эйнджел под впечатлением слов Рейчел. — От ее угрозы нам сильнее хочется жить и даже трахаться.
Рейчел покосилась на меня и уткнулась в свои запаси.
— Я хочу знать, — продолжал Эйнджел, — что от нас добивается этим тот тип? Думает, мы есть и любить перестанем, если он на смерти зациклился и считает, что загробный мир будет лучше подлунного?
Я снова взял иллюстрацию Пиеты и внимательно рассмотрел ее, задерживаясь взглядом на подробностях изображения тел, тщательно перечисленных внутренностях, и отметил спокойствие на лицах мужчины и женщины. У жертв Странника лица были перекошены болью смертных мук.
— Ему плевать на загробную жизнь, — ответил я Эйнджелу. — Его заботит одно: как бы сильнее напакостить в этой жизни.
