занимался любовью, а стеклянный столик был засыпан дорожками из белого порошка. Правда, к тому моменту, когда они добрались до этой гостиной, на такие мелочи уже как-то перестали обращать внимание…
Распрощавшись со Степиком, помчались в район Свердловского сквера, в «Шамбалу». Это квартал дорогих особняков, царство преуспевающей городской богемы, галерейщиков и коллекционеров. В беломраморной вилле их принимал сам Михаил Яковлевич Нобельзон, владелец крупнейшего в России частного собрания немецких экспрессионистов.
— Кто такие эти экспрессионисты? — шепотом поинтересовалась Ребенок.
— Ну, такие, прикинутые… — туманно поведала Илона. — Короче, дозу на грудь и пошли махать кистью.
Два верхних этажа у Михаила Яковлевича отведены под картины, там постоянный уровень влажности, там нельзя находиться в верхней одежде и собираться группами более шести человек, потому что испарения. Сам хозяин вместе с прислугой ютился на первом этаже, среди бесчисленных анфилад, умноженных венецианскими зеркалами, ломберных столиков и мебельных гарнитуров эпохи Марии Антуанетты. Спал Михаил Яковлевич в алькове три на три метра, куда надо подниматься по ступенькам. Рядом с кроватью, на резной лакированной тумбочке стоял даже на вид дорогой сосуд мейсенского фарфора с монограммой князя Николая Юсупова.
— Это ночной горшок, — сдержанно пояснил хозяин. — Произведение искусства. Очень дорогой. В мировых каталогах — до ста тысяч…
— Да ну? — удивилась Илона. — Интересно было бы туда написать…
Михаил Яковлевич изумленно вскинул брови.
— Золотой дождь в элитный фарфор! — пояснила она. — По-моему, то, что надо! А Кирюша сфотографирует и поместит в свой журнал…
— Это не наша тематика, — сквозь зубы сказал фотограф. — И даже не «Плейбоя»…
Ребенка больше всего здесь поражали даже не горшки и не картины, а вид из окон гостиной, украшенных очаровательными бронзовыми шпингалетами и ручками с завитушками в каком-то необыкновенном стиле. Эти окна выходили не в Тиходонск. Ухоженный европейский дворик, сквозь кованую ограду просматривается европейская улица. Наверное, такие виды открываются из богатых домов Вены или Парижа.
— А почему нет решеток? — спросила она.
— У меня сигнализация и договор с очень надежным агентством, — ответил хозяин и мягко улыбнулся. — И потом, кругом живут очень приличные люди…
Потом был еще адрес. И еще, и, наверное, не один. Ребенок опьянела и уже с трудом отличала один дворец от другого. Сверкала вспышка «Никона», выхватывая какие-то невероятные интерьеры, шкафы, будуары, ванные комнаты и унитазы с сенсорным управлением, а еще лица — чаще всего почему-то пьяные или безразличные, или хищные, как у тех головорезов в доме Георгия Вадимовича.
Вот серебряная комната. Вот золотая комната. Антрацитовая ванная… Малахитовый кабинет…
Дом без углов. Вообще ни одного угла, мать, представляешь? И окна круглые!..
Детская комната, в углу сидит медведь в натуральную величину. Ребенок подумала, что у нее галлюцинации. Подошла, потрогала — медведь плюшевый…
Гостиная в виде пещеры. Спальня в виде пещеры. Сюда медведь вписался бы куда лучше, но вместо медведя бродит мужчина с красным лицом и чего-то хочет от Ребенка. Кирюша осторожно говорит: «Пойдем отсюда» и уводит ее…
Потом — целая стена дизайнерской обуви. Стеллажи с обувью от пола до потолка.
Потом они ехали обратно, в обычную жизнь…
— Хорошая разведка, — затягиваясь тонкой сигаретой, говорит Илона. — На днях по сегодняшним домишкам специально пройдемся с бреднем. Степик обещал познакомить со всеми…
— Это уже без меня, — говорит Ребенок. — Меня Фил заждался.
— Ты дура, Катька! — вопит на заднем сиденье машины Оксана с мокрыми спутанными волосами. По лицу размазалась тушь, губы синие, язык заплетается.
— Зачем он тебе нужен? Разведись и живи нормально…
Уже давно стемнело, они въезжают в Тиходонск, впереди тысячами огней сверкает готовый к вечерним развлечениям город. Ребенок смотрит в окно, думает. Она думает, что Фил никогда не будет жить в доме в арабском стиле, где половина терракотовая, половина лазурная, и резные карнизы, и надписи на фарси. Он не будет заказывать себе светильники «Фоскарини», сантехнику «Жакоб Делафон» и плитку «Миссони». И никогда не купит диван из кожи морского угря. Или даже обычную двуспальную кровать от Версаче. Он отличается от всех этих людей. У него другая психология, другая мотивация поведения, и заточен он на другое… Он — мент, и этим все сказано. Причем настоящий мент, в отличие от многих нынешних торгашей с милицейскими погонами…
— Заедем в «Золотой сад», там место рыбное, — говорит Илона. — Посидим, потанцуем…
Ребенок покачала головой:
— Я домой.
— Ну и дура! — говорит Оксана. — Зачем тебе нужен старый и скучный муж? У тебя и так все будет! Мужчины и накормят, и напоят, и денег дадут…
Илона ничего не говорит, но, судя по взгляду, думает так же.
Впрочем, Ребенку плевать на них обеих.
«Бизнес» Каскета, как и любого современного бандита, состоял из двух частей: «белой» — легальной, и «черной» — криминальной. В идеале он хотел свести «черную» часть к минимуму, а потом избавиться от нее совсем… Ну, почти совсем… И стать вполне респектабельным бизнесменом, про которого детям не будет стыдно писать сочинение «Расскажу о своем отце». И все его коллеги стремились к тому же, тем более, что в газетах и по телику уже давно долдонили, что, дескать, разбойничье накопление первоначального капитала — нормальный путь развития общества. А раз так, то и стыдиться своего прошлого не придется!
Сейчас, в новом офисе, расположенном над «Старым Арбатом», он обсуждал «черную» часть своей деловой сферы.
Владислав доложил о поступлениях с водочных потоков, приложил бухгалтерию, открыл кейс, набитый деньгами. Потом Борис отчитался по наркоте и тоже открыл кейс, побольше первого.
— Как там Карпет? — поинтересовался Каскет.
Борис сделал неопределенный жест рукой.
— Тише воды, ниже травы. Его даже свои не видят — из дома не выходит. В Организации не появляется, у себя никого не принимает. Болтают, что у него крыша поехала…
— Жалко мужика! — сочувственно прицокнул языком Жора. — Может, с мальчишкой я немного перестарался. Но иначе он бы не понял…
Борис и Владислав удивленно переглянулись, но ничего не сказали.
— Значит, так, — уже обычным деловым голосом продолжил Каскет. — Бабло давайте сюда, отчеты нашему бухгалтеру. И гуляйте до завтра.
Широкоплечие парни ушли, содержимое кейсов он, заперевшись, переложил в сейф, потом отперся и вызвал личную секретаршу. Вероника вошла мгновенно — стройная, подтянутая, ни одной жиринки, длинные волосы тщательно вымыты и расчесаны. Планшетник она держит наизготовку.
— Что у нас на сегодня?
Вероника ведала «белой» сферой его жизни. Она щелкнула алым ногтем по экрану
— В 12–00 представители «Пятерочки», — зачитала она глубоким приятным голосом. — Хотят представить доработанный проект по сети дешевых ресторанов в Тиходонске и Степнянске… В 14–00 совещание у вице-мэра по поводу нашей заявки…
— Которой? — уточнил Каскет.
Он расстегнул пиджак, ослабил галстук, расстегнул ворот сорочки, откинулся на мягкую высокую спинку. С некоторых пор он, представитель окраинной московской братвы, привыкший мотаться по
