рассказывал:
— Попытались было меня немцы на мушку взять, да не вышло — цель мала. Так и ускользнул. А это наши артиллеристы наградили меня сухарями. Угощайтесь, — развязал котомку, и летчики принялись шумно грызть Димкины трофеи.
Пролетал Искоркин еще недели три. Сбил еще два самолета. Правда, в группе, но вся эскадрилья поздравляла его не меньше, чем Кожедуба с пятидесятой победой. Парня теперь и вовсе трудно было удержать на аэродроме.
Эскадрилья вылетела на штурмовку аэродрома. Еще с высоты Рудимов заметил выстроившиеся у линейки «юнкерсы» и сразу снизился до бреющего. С первого же захода поджег один бомбардировщик. Тут же пошел в повторную атаку. Из плоскостей «юнкерса» ударили рыжие фонтаны огня: взорвались бензобаки. Капитан выхватил машину из пике и вдруг увидел другое пламя, перечеркнувшее небо. Вгляделся — на фюзеляже истребителя тройка. Малыш! Это он со своим напарником прикрывал атакующую машину комэска. Но сам уберечься не смог — с высоты на него свалился «мессер».
Увидел капитан, как короткокрылый «ишачок», объятый пламенем, устремился к земле, и сердце сжалось в комок: Малыш в беде. Развернулся Степан, дал машине полный газ и на ревущем форсаже пошел вдогонку ведомому. Но тот скрылся за холмом. Наверное, врезался в землю.
С этой печальной мыслью комэск вернулся на аэродром. Но сразу не решался сказать о потере. Однако и молчать долго не мог. Сказал. Шеремет убежденно заявил:
— Придет!
Но миновала неделя, вторая, а Искоркина все не было. Комиссар эскадрильи уже несколько раз порывался написать письмо родным и девушке, от которой лейтенант ежедневно получал письма. Но летчики отговаривали:
— Повремените. Может, вернется…
На исходе третьей недели Рудимову позвонил Корней Иванович:
— Зайди в землянку. Вернулся. Шеремет в охапке принес…
Степан бросился в землянку и не поверил своим глазам: на нарах, поджав по-восточному ноги, сидел Малыш! Он выглядел совсем мальчуганом. На голове торчала шапка слипшихся волос. Похудел, глаза огромные. Одет в какую-то дерюжку.
— А я хотел походить на пастуха, — подмигнул Димка. — Иначе бы не уцелеть.
Оказывается, он облачился в жалкие лохмотья, перекинул через плечо кнут и перешел линию фронта. Несколько раз встречался с патрулями. Объяснял, что ищет потерянное стадо. Конечно, немцам и в голову не пришло, что перед ними летчик, участвовавший в налете на их аэродром.
— Вот и нашел свое стадо, а вернее, быка, — под дружный хохот летчиков толкнул Димка в бок Шеремета.
С неделю Искоркин отлеживался, поправлялся. Хотел Рудимов подольше подержать его на положении больного, да ничего не вышло. Представ однажды перед врачом в чем мать родила, Димка потребовал определить, годен ли он к летной службе. Врач осмотрел лейтенанта и признал, что «никаких ограничений не имеется».
— Так почему же я не летаю?
— Это пусть решает командир.
Пришлось Рудимову вновь отступать.
И опять листками календаря замелькали горячие дни.
Эскадрилья по-прежнему сопровождала соседей, иногда ходила на штурмовку. Сражалась с хвалеными и, надо сказать, опытными «воздушными волками», носившими железные кресты за бомбежку Польши, Норвегии, Франции. Только за два месяца эскадрилья Рудимова сбила тридцать два самолета. Но были и у нас потери.
В третий раз не вернулся Искоркин. Как и прежде, летчики всю ночь не сомкнули глаз, ожидая возвращения Малыша. Все почему-то были уверены, что он непременно вернется. Не сегодня — завтра, через месяц…
Но прошел месяц, а Димка не вернулся.
Рудимов от имени всей эскадрильи написал Димкиной матери:
«Простите, что сразу не сообщили Вам. Мы так верили в возвращение Димы. Совсем недавно узнали, что он врезался в зенитную батарею. Он был храбрый летчик…»
Письмо отправили в четверг. А в субботу пришла радиограмма из штаба ВВС:
«Лейтенант Искоркин в тяжелом состоянии доставлен в главный госпиталь. Выздоравливает».
— Жив, жив, чертенок! — вне себя от радости крикнул Рудимов.
БАРСОВ ПРЫЖОК
Голубь Егор вторые сутки ничего не ел. Степан поселил его возле своей землянки в большом ящике из-под патронов. Егор сидел с закрытыми глазами. Открывал их лишь, когда хозяин протягивал руку и гладил по голове. Почему захандрил — трудно сказать: слишком много вероятных причин. Возможно, подействовал близкий гул моторов — машины стояли рядом с землянками. Может быть, от бензина угорел или же сказалось отсутствие подходящего корма: где тут достанешь зерна?
Но большинство летчиков, озабоченно следивших за самочувствием Егорки, пришли к выводу, что ему не хватает пернатого общества. Зюзин своих голубей оставил на старом аэродроме. Красный остался один.
— Одиночество гнетет Егора, — сочувственно сказал Дикарев, многозначительно потрогав обгоревший ус, и предложил Рудимову: — А знаете, товарищ капитан, есть выход — сменять одного Егора на целое семейство. За такого красавца дюжину дадут.
— Скажете такое, Дикарев, — отмахнулся Степан. — С кем тут меняться, когда рядом воро?ны не увидишь, не то что голубя? Да и не хочу никому отдавать своего…
— Так у меня ж есть кандидатура, — не унимался Герман. — И знаете кто? Комдив. У него голубей видимо-невидимо. За Егора ничего не пожалеет…
Рудимов не ответил. Посыпал Егору прихваченной за обедом гречневой каши и спустился в землянку отдохнуть: он только что вернулся с задания. Едва уснул, его растолкал Герка Дикарев:
— Товарищ капитан, прилетел!
— Кто прилетел? Куда? — Рудимов сонно уставился на своего ведомого.
— Генерал Гарнаев.
— Хорошо.
— Вы ему скажите…
— О чем?
— Как о чем? Об обмене голубями. В нашего Егора он влюбится.
— Зря это вы, Дикарев, — сказал капитан. Посидел в постели, почесал под мышками, стал обуваться.
Генерал Гарнаев сам пришел в землянку. Степан, не до конца натянув один сапог, встал на голенище, вытянулся.
