За тридцать три года, которые Кулибин провел вне родного города, Нижний еще более оживился в торговом отношении. Образовались большие рынки и в селах губернии. Мурашкино, Ворсма, Павлово, Лысково, Балахна выросли в крупные торговые пункты, питавшие и иноземную торговлю.
На ярмарках в этих селах крестьяне сбывали кузнечные, слесарные, оловянные изделия, платье, шапки, рукавицы, обувь, конскую сбрую, кожи, деревянную посуду, хлеб, соль, овощи. Торгующие крестьяне тоже начали богатеть, подобно купцам. Они стали завсегдатаями Ирбитской и Макарьевской ярмарок. Их видят теперь за Байкалом, в Якутске. Они поставляют мелкий товар на заводы, в села, на сельские ярмарки, хотя правительство и борется с ними, выполняя требование купцов, боящихся конкуренции. На вырученные деньги мужики покупали меха: соболей, песцов, бобров, камчатских лисиц, белку, горностая и, возвращаясь с этим товаром, обогащались на волжских торгах сильнее завзятых купцов.
Таким образом, они вели торговлю уже не только сельскохозяйственными продуктами. Они закупали не только сало, мед, воск, овчины, а брали и голландское сукно, и шелковые материи, и краски и везли их в Сибирь. Волга, а с нею и возникшие большие торжища и маленькие базары кормили несметное число людей. Так, в Балахнинском уезде крестьяне, не имевшие пахотной земли, кормились «купеческим промыслом». Они покупали и продавали персидские товары, хлеб и рыбу, строили лодки и суда и ездили на них в Петербург и Астрахань. Они отвозили товары к портам и даже торговали недозволенными иностранными товарами. Макарьевская ярмарка к XIX веку разрослась в огромное торжище мирового значения. Это еще более изменило лицо реки. Долгорукий так отзывается о ярмарке той поры: «Общее стремление к торговле, движение огромных капиталов, утонченный обман в оборотах, заготовление всего на всю Россию, словом, центр всех купеческих расчетов. Вот что такое Макарьевская ярмарка. Сюда Сибирь, Астрахань, Таврида, Польша, Архангельск, Киев привозят свои приобретения. Сюда со всей России ездят купцы скупать их и потом, развозя по своим губерниям, дорого берут зимой с их жителей за то, что вместо их они подумали об их нуждах и для удовлетворения прихоти предпринимали столь прибыточное путешествие…»[87]
По берегу тянулись шалаши со снедью, с квасом, харчевни с блинами. Толпы народа на широких поймах развлекались, глазея на верблюдов, обезьян и скоморохов с медведями. На лугу бурлаки с солдатками отплясывали «камаринского». Гудочники пищали на скрипках, комедианты под взрывы смеха сталкивали лбами кукол. На лодках катались «разгульные люди» с гармониками. В затонах стояли большие суда, груженные разными товарами; мелкие шлюпки, паромы, завозни бороздили Волгу. Из садков рыбники ежеминутно таскали стерлядей в рестораны Зарядья. Белые вереницы парусов появлялись на горизонте — то подходили к ярмарке из Астрахани перегруженные расшивы. Артель за артелью, обгорелые от солнца бурлаки появлялись на песчаной отмели реки. Кулибин зорко присматривался к ходу этого торжища и к способам перевозки товаров, к способам, чрезвычайно отсталым. Он принялся упорно и настойчиво изучать судоходство, судостроительство и экономическую жизнь на Волге.
Уже в XVII веке в Нижнем Новгороде имелись значительные судостроительные верфи (есть основание пола гать, что они были и раньше).
При Петре судостроение совершенствуется. На Волге была учреждена верфь для постройки государственных судов; Волга поражала путешественников разнообразием судов, среди которых выделялись грузоподъемностью и величиной беляны и расшивы.
Беляны строились на реках Ветлуге, Каме, Белой, Вятке. Они служили исключительно для перевозки бревен, теса, дров и других лесных материалов. Суда эти были громоздки, но очень грузоподъемны.
Самыми же употребительными на Волге грузовыми судами, ходившими вниз и вверх между Рыбинском и Астраханью, были расшивы. Им в разных местах давали свои названия. На Волге известны были многие разновидности расшив. Строились они, главным образом, в губерниях Нижегородской, Костромской и Казанской.
Как и в годы детства Кулибина, суда тянулись силой бурлаков.
Уже с наступлением великого поста начинались в Нижнем Новгороде и в крупных приволжских городах и селах бурлацкие базары. Площади бывали запружены народом в рубище. Бурлаки стояли густыми артелями. Вожак их торговался с судовладельцем, а остальные помогали ему криком. Нередко вожак забегал к хозяину и за «могарыч» продавал интересы артели.
Плата бралась за «путину»: от Астрахани до Нижнего или от Нижнего до Рыбинска. Такие длинные путины бывали по одной за все лето. В 1797 году нижегородские купцы сообщали директору «водных коммуникаций» Сиверсу, что «платится рабочим людям от Нижнего до Рыбинска по 12 рублей на человека».
Вверх по реке путина превращалась в подлинную «оказию». Во время разливов берега еще были затоплены, и ход «бичевой» становился почти невозможным. Тогда продвигались вперед «подачами». Это был истинно рабский труд. Вперед расшивы заводилась лодка, которая кидала якорь. Уцепясь за другой конец каната, бурлаки, стоя на носу судна и упираясь ногами в палубу, подвигались к якорю. Когда судно подходило к нему, бурлакам давался другой конец каната от второго, завезенного вперед якоря, и так судно продвигалось до новой остановки. Этот способ передвижения судна описан еще в XVI веке Олеарием[88] и до начала XIX века изменился мало. «Русские, не имея ветра в точности позади себя, не плывут на парусах, — писал Олеарий, — но в лодке заносят вперед на одну четверть мили пути один якорь за другим, а затем сто и более человек, становясь один за другим, помощью каната из лыка тащат судно против течения».
Тяжкий труд бурлаков начинался с рассвета и кончался с первой звездой. Обычно бурлаки проходили по десять километров за рабочий день. Многообразие препятствий отягчало им путь. Налетавший шторм наклонял паруса и опрокидывал расшиву. Встречный ветер делал продвижение вперед невыносимым, боковой ветер сминал рулевого и лишал судно управления. Быстрое течение в узких местах крутило судна, сталкивало их, производя аварии. Дождь приводил в негодность дорогу, обессиливал людей, портил снасти. Берег чинил бурлакам на каждом шагу препятствия. То зыбкие песчаные места, то бурные ручьи, то каменистые поляны, то колючий кустарник, то ямы, то овраги, то горы, по которым доводилось идти выше уровня мачт.
Кулибин с самого детства страдал, наблюдая страшные картины каторжного труда на Волге; он ясно видел его малую эффективность и целых двадцать лет с перерывами бился над проблемою замены бурлацкой тяги силами природы. По приезде в Нижний Новгород он целиком отдался этому делу.
XI
Водоходное судно
По замыслу Кулибина, устройство «водоходного судна» было следующим. Один конец каната привязывается к неподвижному предмету на берегу (или якорю, заносимому вперед), другой обвивается вокруг гребного вала на судне. Течение давит на лопасти колес, они приходят во вращение, и канат наматывается на гребной вал. Судно начинает двигаться против течения. Неудобства, конечно, и при этом были огромные. Канат надо было привязывать на берегу, складывать на судне. Надо было оберегать товары от воды, заносимой вместе с пеньковым канатом. Кроме того, была затруднительна перевозка каната с места на место по берегу. Но все же это было лучше прежней тяги судов силою бурлаков.
Идея подобного судна не нова. Еще в XV–XVII веках подобные проекты были известны в Чехии (гравюры времен гуситских войн), в Италии (Ф. Веранцио) и в некоторых других странах.
На русском языке описание такого судна появилось уже в 1708 году, когда была опубликована в
