Спустились в подвал Осоавиахима. После слепящего солнца тут было почти темно и прохладно.
Шайдар оглядел всех нас жёлтовато-зелёными глазками и сказал:
— Видели? Колька Заславский приветствовал немцев. Что ему за это?
— Морду набить! — закричали все хором. — Тёмную!
Я тоже закричал «тёмную», хотя толком не знал, что это такое.
Мальчишки стали кричать, перебивая друг друга, грозить кулаками, призывать на голову Кольки самую жестокую кару. Но когда Шайдар спросил: «Кто пойдёт?» — все притихли.
— Пусть Никита идет, — сказал мальчишка в грязной разорванной майке, цвет которой невозможно было определить не только в полутёмном, мрачном подвале, но и наверху, при свете солнца. — Пусть Никита… Он один троих свалит.
— Сам иди, — огрызнулся лохматый, не стриженный, вероятно, ещё с прошлого лета Никита, — Мастер других выставлять.
Мальчишки стали препираться: тот не хотел — боялся Колькиной матери, у того плечо простужено, у третьего ещё что-то… Некому идти…
— Тебя Заславский знает? — спросил меня Шайдар.
— Нет.
— Ну, вот тебе и идти. Вместе с Женькой. Если засыпетесь, вас не найдут.
— Но я не могу, — запротестовал я.
— Почему?
— Я не умею… Я никогда не дрался.
Дружный смех заглушил мои слова.
— Видали? Интеллигент… Драться не умеет. Тимка тресни его разок! Научи…
Мне было очень обидно, потому что я не трусил, а действительно никогда не дрался. Чтобы доказать им, на что я способен, я решительно встал и кивнул Женьке:
— Пошли!
Засунув руки в карманы и шурясь против яркого солнца, мы медленно двинулись по тротуару. Горячие камни жгли наши босые ноги.
Навстречу нам, сияя улыбкой, в новеньком костюмчике бодро топал Колька. Фотоаппарат в жёлтом кожаном чехле болтался на боку.
Поравнявшись с ним, мы остановились.
— Что это у тебя? — спросил я.
— Фотоаппарат, «Фойклендер» называется, — с готовностью ответил Колька.
— Дай посмотреть…
— Пожалуйста. Только пальцами за оптику не хватай.
Колька отбежал шагов на десять и, подбоченясь, расставил ноги.
— Посмотри на меня в видоискатель! — крикнул он.
Я зажмурил один глаз и посмотрел на Заславского в стёклышко. Потом перевёл аппарат на солнце, потом — на то место, где среди бурьяна и развалин спрятались мальчишки. Затем я ещё раз осмотрел аппарат и, вдруг, размахнувшись, что есть мочи трахнул его о фундамент. Удар был так силён, что аппарат разломился надвое и стёклышки с колёсиками посыпались на землю.
Раскрыв рот, не веря своим глазам, Колька тупо смотрел на опустевший чехол аппарата.
— Что… что ты наделал! — взвизгнул он и бросился на меня.
Женька вовремя дал ему подножку, и Заславский со всего маху грохнулся на землю.
К несчастью, падая, он ухватился за мои штаны и сорвал их до колен. На какой-то миг я выбыл из сражения.
Женька сел верхом на Кольку, но тот вывернулся и подмял моего друга под себя. Не имея возможности пустить в ход кулаки, я ухватил предателя одной рукой за ногу выше щиколотки и поволок по пыли. Женька вскочил, выдернул из груды кирпича обломок оконной рамы и изо всей силы хрястнул ею Кольку по спине. Я тащил, а Женька сыпал ему вдоль и поперёк.
— Это тебе за аппарат… Это тебе за Серёгу… Это тебе за меня… — приговаривал он, ожесточаясь.
— Помогите! Помогите! — кричал поросячьим голосом Заславский.
На крик из казармы, что располагалась напротив, выскочили мадьяры. Мы бросили свою жертву и, прыгая по камням, кинулись наутёк. Пробежав несколько переулков, перелезли через ограду городского сада и спрятались в кустах.
— Я, кажется, ему ногу выкрутил, — сказал я, еле переводя дыхание.
— Ну и пусть. Так ему и надо, — успокоил меня Женька. — Я вот занозу загнал…
Он стал ногтями вытаскивать занозу из правой ладони, попавшую из оконной рамы. Заноза сломалась. Я достал из кармана английскую булавку и стал ею выковыривать щепку. Женька вздрагивал, когда я запускал иглу глубоко под кожу, отдёргивал руку и сердился.
— Ты потише, потише… Знаешь, как больно!
Через некоторое время мальчишки нашли нас.
— Ну, как вы его здорово… — восхищался лохматый Никита, — аж нам было слышно, как вы его по спине — хрясь! Жаль, я с вами не пошёл…
— Да ты здоров после драки кулаками махать.
— Чего «здоров»? Я бы ему сначала руку вывернул за спину, а потом по шее, по шее…
В тот день по домам разошлись мы не скоро.
4. ТЁТКА ЗНАЕТ МОЮ ТАЙНУ
Однажды, когда я, собираясь спать, взбивал на кровати подушку, тётка, сидевшая у стола спиной ко мне, спросила:
— Серёжа, ты не видел у отца толстую книгу про птиц, называется «Жизнь животных» Брема?
Я бросил подушку на постель и повернулся. Напоминание о книге будто током поразило меня.
— Конечно, видел.
— Куда она девалась?
— Не знаю.
— Отец обязательно должен был взять её с собой. Он ничего не говорил тебе о ней?
— Нет.
— А где вещи, какие вы брали с собой?
— Я ж тебе уже говорил: вещи увезли на подводах…
— Куда?
— Не знаю. Может, в город, а может, в село… Мне страшно не хотелось продолжать этот разговор, и я лёг, укрывшись одеялом с головой.
Тётка взбудоражила во мне самое больное место. Когда застрелили отца и я вернулся в город, я всё забыл под впечатлением его смерти. Потом, когда пришёл в себя, вспомнил отцовский наказ. Мне стало невероятно больно и стыдно, что я не выполнил его. Надо было сразу спрятать книгу под рубашку, и тогда б она всегда была со мною. А теперь её нет, и где она — неизвестно.
Мысль о книге и раньше не давала мне покоя, я страдал и мучился ужасно. Но я считал, что эта тайна — моя тайна. А сегодня обнаружилось, что о книге знает и тётка. Я не спал из-за этого всю ночь.
5. НОВЫЕ ПОРЯДКИ. МЫ САМИ ДОБЫВАЕМ СЕБЕ ПИЩУ
В городе воцарилась новая власть, а вместе с ней установились и непривычные для нас
