Смерть в Византии

IV

Возможно, во мне заложена сильная криминальная наклонность, загнанная глубоко вовнутрь, а иначе отчего бы я стала так интересоваться преступниками и писать о них так часто. /…/ Роман, в котором есть саспенс, в корне отличается от полицейского романа. /…/ Его автора гораздо больше занимает, что происходит в мозгу преступника, поскольку преступник часто заполняет все пространство произведения, и писатель просто вынужден описывать, что творится в его голове. И проникнуть туда может, только если испытывает некую тягу.

Патрисия Хайсмит. «Искусство держать читателя и напряжении. Способ применения»

Себастьян Крестоносец идет по следам НАТО

Наконец «фоккер» приземлился в аэропорту Санта-Барбары, до отказа забитом отпускниками, которые, как всегда на Пасху, думали только о том, как бы ринуться в горы, к морю, забраться в какие- нибудь экзотические уголки. Доктор honoris causa меньше всего представлял себе, что делать дальше. Ни единой мысли, сплошная невесомость. От него остался лишь некий посторонний наблюдатель, разглядывающий, как другие, к примеру, пьют в баре «Кровавую Мэри».

Он шел, не замечая ничего, вдоль роскошных витрин магазинов беспошлинной торговли и тащил за собой дорожную сумку на колесиках. Обычно он, как и все, кому предстояло подняться в воздух, пытался заглушить страх, накупая кучу ненужных забавных мелочей. Теперь все было иначе, им овладело полное бесчувствие к окружающему.

Ноги сами собой понести его в зал международных вылетов, где он приобрел билет до Милана в один конец. Время сжалось, он утратил какое-либо понятие о часах: секунда, час, восемь часов… Существовало лишь текущее мгновение. Сколько уже не смыкал он глаз?

В миланском аэропорту Мальпенса он взял напрокат внедорожник «фиат-панда». «Автомобиль, предназначенный для молодежи, — пропел ему хозяин фиатовского гаража, повторив надпись на рекламном плакате. — Недорого, синьоре, цена та же, что и на „судзуки-самурай“, но какая проходимость! Именно то, что вам нужно! Увидев вас, я сразу догадался… Не машина, а птица — взлетает на любую горку, будете благодарить и Пресвятую Деву, и мой гараж!» Решено. Себастьян больше не слушал златоуста, ему нужен был автомобиль с передним и задним приводом, know what I mean.

Припарковавшись возле Домского собора, он зашел в магазин за самым необходимым: чемодан, смена белья, носки, ботинки, два костюма для бега трусцой, три рубашки, городской костюм, туалетные принадлежности. Зубная щетка, пижама и ноутбук с дискетами находились при нем с момента отъезда на церемонию награждения в Стони-Брук. Теперь ему предстояло спуститься по далматинскому побережью до Дураццо, затем ехать по Эгнатиевой дороге.[58] Никому не догадаться об этом его маршруте, если вообще хоть кому-то есть до него дело. Эрмина? Вряд ли — она быстро утешится в объятиях Минальди. Было ощущение перехода на нелегальное положение: он больше не Себастьян Крест- Джонс, а Си-Джей, и не по дороге он катит, а по времени, вдогонку за Адемаром.

15 августа 1095 года Папа Урбан II прибыл в Пюи-ан-Велэ и о чем-то долго совещался с епископом Адемаром Монтёйльским, человеком большого ума и наделенным властью. До того, как обратиться с речью к толпе, Папа созвал епископов на Клермонский собор — Awesome! — Послушать его не явился ни один хоть сколько-нибудь крупный барон, только Раймонд де Сен-Жиль, граф Тулузский, прислал гонцов, чтобы известить Папу о своей поддержке. Урбан II заклеймил жестокость и несправедливость, присущие рыцарям, после чего призвал их защищать своих братьев, всех братьев, пострадавших как здесь, так и в далеких восточных землях от неверных. Видно, эти мелкопоместные засидевшиеся бароны, лишенные наследства младшие отпрыски дворянских родов поняли, что победа и барыши под большим вопросом и что лишь одно им обещано наверняка — отпущение грехов. А это уже немало.

Си-Джей с трудом представлял себе крестоносцев, соблазнившихся неисчислимыми богатствами Востока. Еще раньше знаменитые проповедники, такие, как Петр Пустынник, и дворяне, такие, как Готье Неимущий, могучий и богатый, несмотря на имя, смогли разжечь аппетиты разношерстных толп. Однако тут было иное: Папа благословлял рать на завоевание христианского единства по истечении каких-нибудь четырех десятков лет после раскола 1054 года между Римом и Константинополем, между Западной и Восточной Церквями, возникшего в связи с вопросом божественной либо человеческой природы Сына Божьего. И звучал этот вопрос так: Filioque или per Filium — исходит ли Святой Дух от Отца и Сына или от Отца через Сына? Нашим современникам — к примеру, какому-нибудь жителю Санта-Барбары, — невдомек, до чего важным был этот вопрос для всего хода мировой истории. А что же Папа Урбан II? Восстанавливал христианскую общность, расколовшуюся от этого вопроса? Создавал первый европейский союз, know what I mean? Иллюзорный, трагический, с отголоском в будущем? Провозглашенный им поход был сродни мечте о чем-то возвышенном, объединяющем, а не той ханжеской битве Добра со Злом, которую тупоголовые государственные деятели, не видящие дальше своего носа, бросают в качестве приманки телезрителям в простеньких роликах.

Си-Джей представлял себя среди паствы Урбана II, с воодушевлением поддержавшей его призыв возгласами: «Так хочет Бог!» и нашивших на свои рубашки крест из ткани, до того бывший знаком отличия паломников, отправлявшихся в Иерусалим. Позднее отмеченные крестом и стали прозываться крестоносцами. Провозглашенное Папой отпущение грехов обладало огромной притягательной силой; по хартиям и хроникам той эпохи Себастьян убедился в тяге всего общества, всех слоев населения к тому, чтобы избежать Страшною Суда, а заодно и конца света, назначенного иными проповедниками на начало второго тысячелетия, хотя Апокалипсис не настолько завладел умами, как считал кое-кто из медиевистов, чью точку зрения не разделял Си-Джей. Как не разделял и другую: что крестовые походы были войной против ислама — сама мысль о политико-религиозной исламской общности казалась ему чуждой западному мышлению той поры. Он так и не обнаружил доказательств существования союза между Римом и Византией, Урбаном II и Алексеем Комниным. Хотя, несмотря на отлучение Алексея Комнина Григорием VII, переговоры шли не прекращаясь. Византийский василевс ждал от Рима помощи и даже просил ее с тем, чтобы остановить нашествие сарацин. Предполагал ли Папа утвердить с помощью военной поддержки, которой он добивался в 1095 году в Клермоне, главенство Рима и его власти над всем восточным христианством? Или же его действия были нацелены главным образом на объединение греческой и латинской Церквей? Ничто этого не подтверждало, но Си-Джей склонялся к тому, что только подобное было способно привлечь к походу такого человека, как епископ Пюи — Адемар Монтёйльский… jeez! Он первым дал Папе обет выступить в дальний путь, приняв из его рук крест из красного шелка — эмблему крестоносцев.

Выступив вместе с Раймондом де Сен-Жилем, духовным вождем Первого крестового похода во главе французов, говорящих на провансальском языке, Адемар, не мешкая, обошел Альпы, пересек Ломбардию, далее взял южнее на Бриндизи и Далмацию — современную Сербию, входившую тогда в состав Болгарии. Восемнадцать месяцев спустя он вошел в Константинополь. Это случилось 26 апреля 1097 года, после того, как Раймонд де Сен-Жиль дал после нелегких переговоров клятву не посягать ни на жизнь, ни на честь византийского императора. Гуго де Вермандуа проследовал через Бари и после многих злоключений 14 мая 1097 года добрался до Константинополя. Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии, светловолосый, статный бородач, и его брат Бодуэн, темноволосый гигант, покоритель женских сердец, уже находились в столице империи, явившись туда на полгода раньше, на Рождество 1096 года, пройдя Австрией, Венгрией и