по его спине пробежал ледяной пот: стрелка на часах боевого механизма показывала, что взрыв должен был произойти всего через пять минут. Серж отказывался верить своим глазам. Как такое могло произойти?! Ведь Эристов говорил им, что террористы запланировали взрыв на утро, чтобы наверняка поразить вернувшегося домой графа.
Станислав Дудин страшно побледнел, вскочил и бросился вон из комнаты. Сержу очень хотелось последовать за ним. За пять минут можно было успеть покинуть дом. Но тогда от взрыва могут пострадать и даже погибнуть находящиеся в соседней комнате люди, одним из которых был его боевой командир. Серж- Анри нервно зевнул, его руки похолодели, пальцы мелко задрожали, а по всему тело разлилась мерзкая слабость.
«Прекрати, – одернул он себя, прислушиваясь к нервному биению собственного сердца. – Ты знаешь, как обращаться с бомбой. Тебя этому научили. Скорее займись делом, тогда некогда будет думать обо всякой ерунде. Пока молоточек будильника не разбил трубочку с серной кислотой и не последовал взрыв, все в твоих руках. Ты обязательно справишься! Я в тебя верю. Пять минут – этого вполне достаточно, чтобы нейтрализовать боевой механизм». Серж вспомнил слова мастера: «Стоит вам чего-то испугаться, и это обязательно случится. И наоборот – стоит улыбнуться страху в лицо, как почти любая угроза рассыпается в прах. Ужас превращается в иллюзию потому, что в мире улыбки он просто не может существовать. Это как при встрече с уличной шпаной – если вы испугались, вас обязательно побьют и ограбят, но если вы не испытали никакого страха или сумели преодолеть его, вы легко пройдете мимо, а можете даже подружиться и полночи петь с новыми дружками песни под гитару. Это не два варианта развития событий, это два разных мира, законы которых противоположны. Главное – попасть в нужный мир».
Серж заставил себя улыбнуться, прекрасно понимая, что со стороны выглядит безумцем. Потом он потратил несколько драгоценных секунд, чтобы размять и разогреть руки, и начал работать. Ему очень хотелось покончить со всем как можно скорее, пока не пропала отчаянная решимость. И он постоянно осаживал себя. Спешка в обращении с адской машинкой могла привезти только к гибели.
Эристов оценил работу ученика как обычно – сдержанной похвалой.
– Вы даже лучше, чем я думал. Пожалуй, надо было дать вам не пять минут, а три. – Он сделал паузу, наблюдая за ошеломленным курсантом, и пояснил: – Я же предупреждал, что вам предстоит экзамен. О второй бомбе я узнал еще два часа назад из депеши и приказал одному из своих офицеров быстро сходить в дом и перевести на ней таймер.
Начальник поздравил Сержа с зачислением на службу в свой отряд и вручил ему офицерский патент на имя сотрудника Департамента полиции поручика Анри Вильмонта. Он оказался единственным новичком, прошедшим испытания.
Глава 18
Лизу буквально убило известие о казни Сережи. Девушка впала в апатию: целыми днями она лежала в постели, мучилась мигренью и желала умереть. Девушке казалось, что со смертью любимого оборвалась последняя нить, связывающая ее с этим миром. Лиза даже перестала есть, но молодой организм упорно цеплялся за жизнь.
Какое-то время ее поддерживал деньгами полковой товарищ Сержа – корнет Штромберг. Он обещал достать ей паспорт. Но потом эскадрон, в котором служил корнет, выслали из Петербурга. От тягостных переживаний Лиза ослабла. Вскоре она продала то немногое из вещей, что у нее было, и осталась совсем без средств. За неуплату ее выселили. Теперь девушка уже ни на что не надеялась, разве что на смерть, но та по-прежнему не спешила.
И тогда Лиза попыталась ускорить события, однако вместо могилы оказалась в полицейском участке. Машинист маневрового паровоза заметил постороннего человека на пристанционных путях и послал помощника сообщить в Жандармское полицейское железнодорожное управление. Через несколько часов со станции должен был уйти министерский спецпоезд, поэтому охрана по всей дороге была особенно бдительной. Для задержания подозрительной женщины тут же выслали велодрезину, а на ней – группу жандармов во главе с офицером.
Предполагаемую террористку схватили именно там, где ее видел машинист маневровки, и доставили в участок. Лизу допрашивали двое офицеров. Один был вежливым и корректным и был полной противоположностью своему коллеге, который с наглой развязностью рассматривал сидящую перед ним девушку. Интеллигентный жандарм, едва поняв, что перед ним всего лишь незадачливая самоубийца, тут же ушел. А второй, видимо от скуки, принялся издеваться над беспаспортной бродяжкой. Проведя меньше часа наедине с садистом в погонах, Лиза приобрела устойчивую ненависть к синей жандармской форме. Офицер запугивал ее холодным карцером, оскорблял, обещал посадить в мужскую камеру, если она не скажет ему какую-то правду. Но потом в кабинет снова вернулся «интеллигент» и заступился за задержанную:
– Видишь, дамочка не в себе. Не трать времени попусту!
Впрочем, и вежливый жандарм тоже оказался негодяем. Вместо того чтобы отпустить невиновную, именно он распорядился отправить ее в лечебницу для душевнобольных.
Несколько месяцев Лиза провела в этом мрачном заведении. Это была настоящая тюрьма с решетками и цепями, только тюремщики носили белые халаты.
Когда Лиза вышла из больнички, прежние знакомые вряд ли смогли бы признать недавнюю обаятельную красавицу в этой страшно исхудавшей истеричке с впалыми щеками и синими кругами вокруг глаз. От прежней Лили осталась лишь тень.
В булочной Дора обратила внимание на молодую, но бедно одетую и изможденную девушку. Та о чем-то умоляла владельца магазина; лавочник ее едва слушал. Дору отчего-то заинтересовал этот разговор. Возможно, оттого, что она никогда не могла пройти мимо несправедливости, даже если происходящее не касалось ее напрямую.
Всю свою жизнь Дора посвятила борьбе за справедливость и никогда не шла на компромиссы с собственной совестью. Она попала на каторгу за соучастие в убийстве печально прославившегося на всю Россию своей жестокостью начальника одесского жандармского управления Гейкинга. Суровое наказание Доре назначил не суд присяжных, а Особое присутствие Сената. Впрочем, у дочери богатых родителей был выбор: каторга или довольно комфортная жизнь в «Сибирской Швейцарии» – так за мягкий, приветливый климат и природное изобилие называли юг Енисейской губернии. Убитые горем родители сумели подкупить какого-то важного полицейского чина из Главного тюремного управления, который готов был заменить каторгу ссылкой ввиду «слабого здоровья» девушки. Достаточно было представить полиции липовую справку о плохом состоянии своего здоровья, и можно было с комфортом устроиться в далеком таежном селе: получать регулярно передачи с книгами и нужными вещами, хорошо питаться… Некоторые революционеры-рецидивисты даже гордились тем, что обманули царских сатрапов и сумели «за казенный счет» основательно поправить здоровье и набраться сил для продолжения борьбы. Так, один видный партиец, отправленный в ссылку в те далекие места, даже избавился от застарелой язвы, чего не мог сделать на лучших швейцарских курортах.
Но Дора с негодованием отвергла это предложение. Она не собиралась унижаться перед врагами, идти на сделку с собственной совестью. «Нет для революционера большего счастья, чем возможность пострадать за свои идеалы!» – ответила она хлопочущим о ее спасении родителям и друзьям. Революция, наивысшая форма справедливого общественного устройства, была ее путеводной звездой. Но по дороге к великой цели Дора, отзывчивая на чужие страдания, не могла спокойно пройти даже мимо брошенного хозяевами котенка.
Три года назад, едва прибыв на нерчинскую каторгу, Дора сразу объявила голодовку в знак протеста против произвола администрации в отношении местных политкаторжан. За это бунтовщицу определили в печально знаменитую Мальцевскую тюрьму: даже здоровые и сильные люди не выдерживали там больше года, а сошедших с ума там было больше, чем в остальных нерчинских острогах, вместе взятых. Тем не менее арестантка продолжала доставлять администрации массу хлопот. Своими зажигательными речами она взбаламутила не только местных заключенных, но и солдат охраны. Эта бестия, страстно убежденная в правоте своего дела, могла проповедовать где угодно. Чтобы лишить Дору опасного оружия, начальник тюрьмы приказал посадить ее в отдельную камеру и надеть на нее специальный намордник. Охрана так боялась слабую женщину, что большую часть дня та проводила на цепи в ножных и ручных кандалах. Так в Нерчинске появилась своя железная маска. Но Дора все равно нашла способ сообщить о зверствах
