Действительно, все читали газеты. Эллери слонялся, потягивая кофе и заглядывая каждому через плечо. Мариус погрузился в рецензию Лоуренса Гилмена на дебют в Карнеги-Холле нового молодого виолончелиста Григория Пятигорского. Роланд Пейн изучал автотипию на четыре колонки, изображавшую пышнотелую Хелен Кейн, известную под псевдонимом «Девчонка Буп-Бупа-Дуп», которая на Святках выступала в театре «Парамаунт». Валентина и Эллен читали театральную страницу, Фримен — книжную, Крейг — передовицу, а достопочтенный мистер Гардинер — «Советы на день» доктора С. Паркса Кэлмена. Доктор Дарк облюбовал спортивную страницу, Расти — страницу женских мод, а ее мать, как ни странно, — биржевой бюллетень.
Но выбор Джона заинтересовал Эллери больше всего. Тот был явно прикован к рекламе электрического тостера новой конструкции, который обжаривал хлеб с двух сторон одновременно.
Эллери плюхнулся в кресло рядом с Джоном и сказал:
— Ты же не читаешь. Что с тобой, Джон? Плохо спал? У тебя неважный вид сегодня.
Джон пробурчал:
— Что?
— Кончай. Я задам тебе вопрос, который может показаться тебе весьма странным.
— Извини. Что ты говоришь, Эллери?
— Вчера вечером…
Заспанность Джона как рукой сняло. Он молниеносно взглянул на Эллери.
— Что вчера вечером?
— Когда я вчера попрощался с тобой и оставил тебя внизу, ты сразу пошел наверх?
Джон моргнул.
— Ничего себе вопросик!
— Ничего себе ответик!
— Сразу же наверх? Честно говоря, я не…
— Когда ты поднимался, все равно в какое время, ты шел по парадной лестнице или по черной?
— По черной? — Напряженность на лице Джона исчезла. — Может быть. Какое это имеет значение? — И он погрузился в рекламу сигар «Роки-Форд», пять центов штука.
Эллери посмотрел на него с сомнением.
— Ладно, забудь, — сказал он и открыл «Нью-Йорк Уорлд».
Хотел бы он иметь возможность последовать собственному совету.
День был какой-то напряженный, все будто чего-то ждали. Сержант Девоу, появлявшийся и исчезавший совершенно неожиданно, особого успокоения не вносил.
К середине дня Эллери оторвал взор от книги и увидел перед собой Эллен Крейг. Она стояла и постукивала ножкой.
— А вы что читаете?
— Энтони Беркли. «Дело об отравленных конфетах».
— Об отравленных свиных хрящиках! — сказала Эллен. — Вы почти такой же зануда, как дядя Артур. Как это все вы можете целый день сиднем сидеть? Эллери, пойдемте гулять.
— У вас энергии, как у Джимми Уокера, — возразил Эллери. — Послушайте, душа моя, то немногое, что я успел в этой вещице прочитать, говорит мне, что у мистера Беркли в его британском рукаве куча чудных сюрпризов. Мне надо дочитать, хотя бы в порядке самозащиты. Пойдите, насладитесь свежим воздухом с сержантом Девоу.
— Это, знаете, не так глупо. Поумней, во всяком случае, чем я сейчас едва не поступила. — И Эллен зашагала прочь с гордо поднятой головой.
Эллери принял виноватый вид, однако тут же взялся за свой детектив.
Эллен зашла в свою комнату, переоделась во французский лыжный костюм на «молнии», надела пару бот, на кудри нахлобучила белый башлык, схватила пару варежек, сбежала вниз и на крыльцо и хлопнула за собой дверью достаточно громко, чтобы, как она надеялась, было слышно в гостиной.
За прошедшие теплые дни лежащий снег подтаял и почернел. Он напоминал ледяную стружку. Кремнистые облака окружали солнце, в ветре, хоть и небольшом, наличествовала резкость. Если бы не обида на Эллери, Эллен тут же повернулась бы и пошла назад в дом.
Она сошла с крыльца, обошла вокруг дома и начала по сугробам передвигаться в сторону леса. Во всех направлениях снег был испещрен человеческими следами и имел неопрятный, помятый вид, который Эллен пришелся совсем не по душе. Но потом она увидела летний домик, и настроение у нее улучшилось.
Домик стоял на значительном расстоянии от особняка, на краю леса. В детстве домик был ее любимым местом, где она пряталась от дяди и от миссис Сапфиры — и с этим домиком были связаны некоторые из самых приятных воспоминаний детства. Сюда она приносила своих кукол, здесь изображала перед ними актрису или медсестру, а позже мечтала о романтических приключениях с героями своих девичьих грез. Джон, как всегда подразумевалось, понимал, что летний домик — это ее личная территория, куда простым мальчишкам вход заказан. Иногда он нарушал эту негласную договоренность, но нечасто.
Эллен бодро приблизилась к своему домику — уж сколько лет она не бывала в нем. Но возле домика она замерла.
В нем кто-то был и разговаривал. Двое, мужчина и женщина, насколько Эллен могла понять по контрастному звучанию неразборчивых голосов. Она только не могла определить, чьи это голоса.
Снова расстроившись, Эллен стала огибать дом, направляясь к лесу. Но в этот момент она наткнулась правой ногой на камень, скрытый под снегом, нога ее подломилась, и она опустилась на корточки со сдавленным криком боли.
— Мисс Крейг! Что с вами?
Эллен раздосадованно подняла глаза. Это произнес полицейский, и он спешил к ней из-за куста, за которым прятался. Эллен нисколько не сомневалась относительно причин, по которым он прятался, — он хотел подслушать тех, кто был в летнем домике. Даже его озабоченное восклицание было произнесено достаточно осторожно.
— Все в порядке… — начала Эллен громко и отчетливо, но, к ее ужасу, огромная ладонь сержанта Девоу заткнула ей рот.
— Простите, мисс, — прошептал сержант, ни на секунду не ослабляя нажим, — но я обязан это слышать.
— Ты, ты, сыщик несчастный, пусти меня! — сердито жужжала Эллен.
Он покачал массивной головой.
— Вы их спугнете, мисс. Мне все это нравится не больше, чем вам, но это мой долг. Т-с-с.
Совершенно неожиданно Эллен прекратила сопротивление. Голоса в летнем домике сделались слышней. Один принадлежал Расти Браун, другой — Мариусу Карло.
— Да, любовь! — кричал Мариус, срываясь на отчаянный вопль. — Лю-ю-бо-овь! Что, по-твоему, я на нее не способен? А может быть, Джон лучше как мужчина?
— Ты же прекрасно понимаешь, Мариус. Любовь не имеет никакого отношения к тому, кто лучше, кто хуже. — Расти говорила голосом великосветской дамы, из чего Эллен поняла, что она хочет одновременно быть благоразумной и сохранить свое достоинство. — Мариус, отпусти мою руку. Мариус! — Последнее звучало возмущенным воплем. Из домика донеслись звуки борьбы.
— Один поцелуй, только один, — пыхтел Мариус. — Поцелуй мужчины, Богом клянусь, а не писклявого подростка, который мнит себя поэтом, если может срифмовать «любовь» и «кровь»! Расти, я безумно люблю тебя, безумно!
Эллен вздрогнула. В облике сержанта стало проявляться что-то глуповатое.
Расти визжала от ярости.
— Еще раз так сделаешь, Мариус Карло, и я… Мужчиной себя называешь! Пристаешь ко мне за спиной Джона — своего лучшего друга! Да даже если бы Джона и вовсе не было, если бы ты был единственным существом в брюках во всей Вселенной… Любить тебя?.. — Расти презрительно усмехнулась. — Да я видеть тебя спокойно не могу. Знаешь ли, Мариус, меня от тебя тошнит… В любом
