Шенберга и начал обильно творить в шенберговском стиле. Эти скупые атональные опусы не слышал никто, за исключением кружка почитателей из числа поэтов, художников и музыкантов Гринвич-Виллидж, которые цеплялись к нему, как инфекция. На жизнь он зарабатывал игрой на альте в оркестре Уолтера Дамроша, концерты которого по субботним вечерам транслировались на всю страну по Эй-би-си. Это был его тяжкий крест, и, когда Мариуса пригласили провести Святки в Элдервуде, он немедленно ухватился за эту возможность и тут же сообщил в администрацию оркестра, что свалился с двусторонней крупозной пневмонией.
— Пусть играют своего чертова Чайковского без меня, — брюзгливо говорил он друзьям и добавлял со свойственным ему оптимизмом: — Может быть, меня и уволят.
У него был врожденный дефект сводов стопы, и ему до сих пор приходилось носить тяжелую ортопедическую обувь, которая затрудняла ходьбу, а когда он торопился, это превращалось в пытку.
— Краб Мариус, слыхали? Так это я, — говорил он с горечью.
Валентина без потерь одолела Главную улицу Элдервуда, ставшую сплошным катком, и направила свой «мармон» к северной окраине городка.
— Мариус, а ты понимаешь, что происходит? — вдруг спросила она.
— Что происходит, где?
— Там. Чего ради затеяли это многодневное гостевание?
— Откуда мне знать? Те дни, когда я пользовался доверием Джона, давно уже канули в бездну времен.
— Не будь таким… Эдипом. Ты же понимаешь, о чем я говорю. Джон что-то задумал, но что именно?
— У него и спроси. — Мариус не сводил мрачного взгляда с заснеженной дороги. — Надеюсь, хоть выпивка будет приличная.
— Он делал такие ужасно таинственные намеки, — глубокомысленно сказала Валентина. — После Нового года, говорит, произойдет нечто значительное. Интересно все-таки, что же.
Молодой музыкант оскалил зубы, что можно было посчитать ухмылкой.
— Может быть, тебе лучше не знать.
— Это как прикажешь понимать?
— Тормози, черт тебя побери!
— Ладно же, Мариус! А все-таки что тебе известно?
— Ты в последнее время Расти видела?
Актриса вздрогнула.
— Еще до Дня Благодарения.
— Девчонка вся сияет, особенно безымянный пальчик на левой руке.
— Они помолвлены? — вскрикнула Валентина.
— Кольцо дружбы. Так это называется. Пустячок в четыре карата.
— Так ты думаешь, что пока мы будем здесь…
— От Джона всего можно ждать. Даже свадьбы. — Мариус пожал плечами. — Судьба. Чему быть — того не миновать.
— Ой, кончай, а? Не верю я.
— Да ну? — негромко сказал он.
Она хлестнула по нему взглядом своих фиалковых глаз и снова стала смотреть на дорогу.
— И вовсе необязательно, — сказала она столь же негромко. — Мариус, знаешь… ты мог бы помочь мне. Мы могли бы помочь друг другу.
Он сердито взглянул на нее, потом рассмеялся.
— Ах ты, стерва! Заметила-таки. Я и не думал, что так заметно.
— Так поможешь, Мариус?
Помолчав какое-то время, он пробормотал:
— А почему бы и нет? — Он еще сильнее укутался и запахнул шарф.
— Снег идет, — объявил Эллери, задержавшись в холле вместе с Эллен Крейг, чтобы стряхнуть снег с обуви.
— К тому же темнеет и холодает, — добавила Эллен. — Отличное начало для Рождества!
— А ну-ка к камину, оба! — сказал ее дядя. — Эллен, у тебя руки как ледышки.
— Зато какой жар в глазах! — Джон Себастиан усмехнулся. В отсутствие Фелтона, отправленного на станцию в крейговском «пирлессе», он исполнял обязанности бармена. — Не желаешь ли коктейля, сестричка?
— Боже мой, еще бы!
— Эллери?
— Конечно. Сколько еще гостей будет?
— Четверо. Мариус, еще?
— Бесконечно, — сказал Мариус Карло.
— Не стоит беспокоиться, — сказал Крейг. — Дэн Фримен и Роланд Пейн едут вместе, а дэновский «линкольн-кабриолет» пройдет где угодно. Сам Дарк живет всего-то на том конце Элдервуда. А если мистер Гардинер едет поездом…
— Я так надеюсь, что нью-йоркские поезда не отменили, — сказала Расти. — Было бы просто ужасно, если бы этот чудный старичок не попал на наш праздник.
— Я бы себе глотку перерезал, — сказал Джон и показал как. — Выпьешь, Вэл?
— Не сейчас, спасибо, — отказалась Валентина и оживленно воскликнула. — Значит, священник будет, а, Расти? Дурачить нас вздумали?
Расти расхохоталась.
— Все в свое время, детишки, — сказал Джон. — Ну-ка, Эллери, давай подолью?
— Тпру! — не гони. Мистер Крейг, вы сказали, будет Фримен? Дэн З. Фримен?
— Да, мистер Куин.
— «Я вам поведаю о чудесах», верно? Как же вам удалось вытащить Фримена на домашний праздник? Большего нелюдима я не встречал. Знаете, он ведь мой издатель.
— Знаю, — улыбнулся Крейг.
— Тогда хоть двоим присутствующим будет о чем поговорить, — пробубнил Мариус Карло. — Вы, Куин, сможете высказать Фримену все претензии насчет того, что он никакой рекламы вашей книги не дал, а он вам поведает, как расходятся самые «ударные» книги в его списке.
— Мариус, о чем вы? — в смятении спросил Эллери.
— Не обращайте на него внимания, Эллери, — сказала Расти. — Мариус презирает все, что не укладывается в его мерки «искусства».
— Особенно плохое искусство, — заявил Мариус.
— Особенно, если оно приносит деньги, — парировала Эллен.
— Мариус, замолчи! — сказала Валентина. — Он сам не верит ни одному своему слову, Эллери. Его просто зависть гложет. Я считаю, что ваша книга просто merveilleux[Великолепна
— А я считаю, что нам следует сменить тему, — весело сказал Эллери, глядя при этом на Мариуса с интересом. — Мистер Крейг, позвольте спросить, кто такой Роланд Пейн?
— Мой поверенный и старый друг. — Гигант-хозяин тоже с любопытством смотрел на молодого музыканта. — А Сэм Дарк — наш семейный доктор с тех самых пор, как приехал в Элдервуд, А, мистер Браун! Мы уж давненько вас поджидаем.
— Я просматривала наши гороскопические записи, мистер Крейг, — воскликнула мать Расти, врываясь в комнату, — и уверена, что чуточку ошиблась. Положение восходящего Юпитера…
— Я так понимаю, что мне надлежит почувствовать облегчение. — Крейг улыбнулся. — Мартини, миссис Браун?
— Я просто обожаю можжевельник! В нем, знаете ли, столько смысла. Никогда не срезайте можжевеловый куст в Уэльсе — через год умрете.
— Выпейте иного джина, якобы сделанного из можжевельника — и умрете гораздо раньше, — сказал
