нововведения. Кроме этих пассивных мер Талицкий предлагал и активные: стрельцы со всего государства должны были собраться в Москве и свергнуть ненавистного царя.
За это сочинение Талицкий был предан мучительной казни: вначале его «коптили» над огнем, а потом четвертовали. Но даже и такие жестокие меры не помогали — «непристойные речи» о том, что на троне сидит антихрист, повторялись повсеместно.
Но чаще всего русский народ говорил о том, что царя подменили. И эти слухи упорно держались и среди аристократов, и среди духовенства, и среди крестьян. Вся Россия на разный лад говорила о подмене. Вот несколько примеров таких толков.
Неизвестный собеседник крестьян Семенова и Ветчинкина утверждал, что Петр не настоящий царь, а немец, Лефортов сын, в доказательство чего приводилось введение в стране немецкого платья.
Монах Чудова монастыря Феофилакт говорил следующее: «Государь де не царь и не царского поколения, а немецкого… Когда были у государыни царицы Натальи Кирилловны сряду дочери, и тогда государь, царь Алексей Михайлович, на нее, государыню царицу, разгневался: буде ты мне сына не родишь, тогда де я тебя постригу. А тогда де она, государыня царица, была чревата. И когда де приспел ей час родить дщерь, и тогда она, государыня, убоясь его, государя, взяла на обмен из немецкой слободы младенца мужеска пола из Лефортова двора…»
Крестьянка Арина в 1716 году поведала такую легенду о Петре: «Государь не русской породы и не царя Алексея Михайловича сын, взят во младенчестве из немецкой слободы у иноземца на обмену. Царица де родила царевну и вместо царевны взяла его, государя, а царевну отдали вместо ево».
В 1701 году крепостной крестьянин Ф. Степанов, слушая жалобы односельчан на тяжелое положение, заявил, что «государя де на Москве нет. Семь лет в полону, а на царстве сидит немчин. Вот де тысячи с четыре стрельцов порубил. Есть ли б он был государь, стал ли б так свою землю пустошить?»
Ржевская крестьянка Анна говорила мужу в 1703 году: «Это де не наш царь. Это де немец. А наш царь в немцах, в бочку закован да в море пущен».
Белевский крестьянин Григорий Анисифоров говорил в 1705 году: «Нашего государя на Москве нет. Это де не наш царь, то де басурман, а наш царь в иной земле, засажен в темницу».
Говорили о подмене русского царя и иностранцы. Маримьяна Андреевна Полозова, повивальная бабка, рассказывала писарю Козьме Бунину, пригласившему ее на роды своей жены: «Муж мой покойный был на службе в Архангельске, и жила я с ним в том городе лет тому тринадцать (в 1710 г.), хаживала для работы к англичанину Матиасу. Прихаживали к Матиасу иноземцы и разговаривали то по-немецки, то по- русски. «Дурак де русак! — говаривал бывало англичанин, — не ваш де государь, а наш! Вам (русским) нет до него дела!».
Говоря о подмене государя, Маримьяна пояснила, что «не только де я ведаю, ведают де и многие господа и другие, но не смеют о сем говорить. Еще ж де, когда я была у города Архангельского, сказывал де мне иноземец с клятвою, что сей царь подлинно наш (т. е. иноземец) природный, и посмотри де, какая от него нам будет милость».
Стоит обратить внимание на одну интересную деталь. «Непристойные речи» о государе русский народ стал говорить не со дня его рождения, а значительно позднее. В 1691 году — этот год следует запомнить! — боярин князь А. М. Голицын был лишен боярства и записан в «боярские дети» «за многие неистовые слова» против царя. Его теща А. Хитрово была сослана в монастырь, ее братья Степан и Алексей Собакины были лишены звания стольников и сосланы в свои вотчины. Надо сказать, что стольники были наиболее близкие к царю люди, руководившие различными дворцовыми службами и имевшие наиболее полные сведения о дворцовых делах. Что же такое знали Собакины, что их вместе с ближайшими родственниками отправили в опалу?
В этом же году от двора был удален и другой стольник, П. Неплюев. Вместе с ним в опалу были удалены его брат и зять.
В 1694 году в Преображенском умирает от пыток Петр Абрамович Лопухин Большой, родственник супруги Петра, царицы Евдокии. Дело его не сохранилось, но по записям современников явствует, что он навлек на себя недовольство царя во время Кожуховского похода[1], высказав какое-то неприятное ему мнение. Что же это были за слова, из-за которых виновного подвергли смертельным пыткам?.. Как кажется, это и были первые «непристойные речи». Не мог ли Лопухин усомниться в подлинности Петра? Именно после этой казни и был учрежден Преображенский приказ тайных дел и начал свою неутомимую кровавую работу, которая продолжалась полных три десятилетия, до кончины Петра.
В самом начале 1695 года в приказе уже разбирается следующее дело — боярина Кондырева, резко осуждавшего царя. И год от года количество таких дел все увеличивалось — «непристойные речи» повторяла вся Россия.
Историкам XVIII–XX вв. эти дела Преображенского приказа были известны, но никогда не подвергались серьезным исследованиям. Одни, очарованные величием царя-преобразователя, относили эти слухи на счет бессильной ярости невежественных его противников из среды церковников и стрельцов. Другие не решались поднимать эту тему, поскольку всегда она шла вразрез с доминирующей официальной концепцией исторического значения Петра. К тому же в XVIII–XIX вв. признание Петра I «подмененным» ставило под сомнение легитимность правящей династии Романовых. В XX веке Петр попал под покровительство советской государственной идеологии и стал историческим столпом России. В этих условиях было бы безрассудно касаться подобного вопроса.
В силу этого слухи о подмене царя так и не были признаны официальной исторической наукой хотя бы как версия и были отнесены к разряду, пусть и массовых и устойчивых, но все же невежественных и вздорных народных сплетен.
Писали о подмене царя и иностранцы и даже называли возможных кандидатов на роль двойника. Но эти сочинения никогда на русский язык не переводились и в России не издавались. Тем самым подчеркивалось пренебрежительное отношение к ним, как измышлениям самого низкого рода. Поэтому проанализировать их или же дать некоторые выдержки из этих сочинений не представляется возможным.
Казимир Валишевский также считал подмену Петра выдумкой. «Нет ничего удивительного, — замечает он, — что легенда задумала превратить его в подкидыша, сына родителей-иностранцев: настолько сильно и во всех отношениях не подходит он к той среде, в которой родился! Он был свободен от всяких предрассудков, а его москвичи были полны ими; они были религиозны до фанатизма, он — почти вольнодумец; они опасались всякого новшества, он неустанно стремился к всевозможным нововведениям; они были фаталисты, он — человек инициативы; они стойко держались за внешность и обрядность, он доводил в этом отношении свое пренебрежение до цинизма; и наконец, и в особенности, они — вялые, ленивые, неподвижные, словно застывшие от зимнего холода или заснувшие нескончаемым сном, он — сгорающий, как мы видели, лихорадкой деятельности и движения, насильственным образом заставляющий их очнуться от их оцепенения и спячки ударами палки и топора».
И хотя в приведенном отрывке Валишевский довольно эмоционально признает резкое отличие Петра от типичного русского человека того времени, но в дальнейшем он с такой же страстью доказывает, что Петр — типичный сын своего народа. Поэтому едва ли стоит серьезно относиться к этому, более художественному, чем научному, исследованию польского историка. Для нас важно то, что Валишевский все же не обходит молчанием некоторые устойчивые слухи относительно происхождения Петра, а пытается — пусть и кратко — найти им правдоподобное объяснение. Правда, применяет он при этом весьма странные логические построения: хотя ничего русского в Петре нет, все равно он для Валишевского самый русский человек!
Но, несмотря на то что версия подмены полностью отрицается многими историками, трудно согласиться с тем, что подобные слухи являлись всего лишь сплетнями. Слишком много в жизни Петра темных пятен, непонятных и необъяснимых поступков, слишком явно он презирал собственный народ и веру предков, слишком откровенно тянулся ко всему иностранному. Хотя и живем мы сейчас во времени со стертым понятием национальной и исторической идентичности, но все же подобное поведение настораживает нас, когда вдруг обнаруживается у высших государственных лиц. Тем более подобное поведение заставляло задумываться современников Петра I и искать тому разумные объяснения.
Попробуем беспристрастно разобраться в этом вопросе и выяснить, что же заставило русский народ
