произношения. В дальнейшем фамилия Окишев очень быстро исчезает из царских грамот, и Тимошку начинают величать только Акундиновым.
Но если Тимошка носил родовое прозвище Окишев, не значит ли это, что он и в самом деле принадлежал к потомкам князей Великопермских? Пусть эти князья и утратили свое было значение и обеднели, но их потомки могли с определенной гордостью указывать на свое знатное происхождение. Именно это и делал Тимошка. Возможно, чтобы не подчеркивать лишний раз его княжеское происхождение, московское правительство приняло решение именовать его не Окишевым, а по имени приемного отца — Акундиновым.
В том же году, когда архиепископ Варлаам подвергся опале, следует еще одно царское распоряжении. 21 декабря 1645 года воевода Верхотурья М. Ф. Стрешнев получил из Москвы грамоту, в которой указывалось ему отпустить в столицу проживавшего в городе опального князя Матвея Великопермского. Получив одну «подводку», князь Матвей незамедлительно двинулся в путь, а 18 февраля 1646 года уже явился в Сибирский приказ.
Известно, что князь Матвей на Верхотурье был сослан в 1641-м с указом следить за ним, дабы он не убежал к калмыкам, и содержать его на три копейки в день. Видимо, заподозрен был Матвей Федорович в отсутствии преданности новой царствующей династии, поскольку верхотурский воевода князь Н. Ф. Мещерский обозвал его как-то «вором и изменником». Впрочем, потомок князей Великопермских счел это страшным оскорблением и не побоялся подать на Мещерского челобитную.
Как встретили князя Великопермского в Москве и какова была его дальнейшая судьба, сказать с уверенностью невозможно. В архивах не сохранилось каких-либо сведений на этот счет. Также неизвестна и подлинная причина его опалы. Можно лишь сделать предположение, что он подвергся в Москве допросу в связи с делом Тимошки, который неоднократно утверждал, что его подлинным отцом являлся наместник Великопермский. Если допустить, что в словах Акундинова есть некоторая доля правды, то именно князь Матвей и мог быть его подлинным отцом.
Но что заставило его скрывать своего сына и даже отдать на воспитание чужим людям? Может быть, то, что Тимофей был его незаконным сыном? Или все же причины были серьезней и глубже? Предположим, князь Матвей был женат на одной из дочерей царя Василия Шуйского от его первого брака…
Но к этой версии мы вернемся позднее.
5
ПЫТКА
Олеария поразило, что во время пытки Тимошка «вел себя крайне упрямо» и ни в чем не сознался. Но это упорство в какой-то мере говорит в пользу Акундинова — он до конца отстаивал свое право называться Шуйским.
Но в то же время в официальных документах мы не находим следов этого упрямства — Тимошка признал свое самозванство. Так кому же верить?
В наших исторических архивах сохранились «пыточные» и «расспросные» речи Тимошки Акундинова. Попробуем еще раз вчитаться в них:
«… государь царь и великий князь Алексей Михайлович всея Руси сказал вора Тимошку Анкидинова рас-прашивати и пытать. А у пытки быти боярам всем.
И того же дни бояре все у земского приказа в застенке вора Тимошку роспрашивали какова человека он сын и для чего он государевым сыном именем с Москвы сбежал в Литву, и про ту его измену кто ведал, с кем он о том советовался, и хто ево отпускал и детей он своих оставил? И будучи в чужих государствах для чего таким непристойным имянован — Шуйским князем назывался? И какие он блаженныя памяти великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси и царя Василия Ивановича всея Руси грамоты за печатями у себя сказывал и где ныне те грамоты?
И вор Тимошка сперва молчал долго. И учал говорить: вину, де, он свою к государю приносит и объявляет, что он человек убогой, а отец его и мать же… потому, что остался мал.
(В этом месте пропуск текста объясняется повреждением и утратой нижней части листа № 7. Обращаясь к историку С. М. Соловьеву, находим, что утраченное место он прочитал как «а отец мой и мать какие люди, того не упомню, потому что остался мал».)
И как де с молодых лет жил у архиепископа Вологодского Варлаама, и архиепископ де видя его ум называл его княжеским рождением и царевую палатою. И от этого де прозвания в мысль его вложилось, будто он впрямь чесного человека сын.
А после де того учал он проживать у дьяка Ивана Патрикеева и сидел в новой чети в подьячих. И был ему Иван Патрикеев друг большой и оберегатель, и с ним, Тимошкою, о всем советовал, и беды ему, Тимошке, сказывал. И ево Тимошкино умышление все ведал. И как над Иваном Патрикеевым беда учинилася и он де Тимошка от ево Ивановы беды учал тужить, и от страху с Москвы сбежал в Литву. И в Литве де он будучи назывался Иваном Каразейским. А про побег ево дьяк Иван Патрикеев ведал.
И как де некоторые государевы людим учали ево, Тимошку, уличать и называть дьяка Ивана Патрекеева холопом и убойцем, будто он брата своего убил, и сведал де про то архиепископ Вологодский Варлаам и дьяк Иван Патрекеев, прислали об нем в Литву свидетельственное письмо, что он Тимошка не холоп Ивана, но и лутче ево, Ивана, и брата своего он, Тимошка, не убивал.
И Тимошка допрашиван: с кем к нему такое письмо в Литву прислано?
И вор Тимошка сказал: прислано де к нему с киевлянином с Романом Краво.
И Тимошка роспрашиван, хто ево Шуйским князем называться научил?
И Тимошка сказал: научил де его называться Шуйским князем отец его Демка.
(В первом неполном списке эта строка читается несколько иначе: «научил де ево называца Шуйским князем мнимой отец ево Демко».)
И туто ж привожена вора Тимошкина мать, старица Стефанида. И, смотря на Тимошку, говорила, что он ее сын.
И Тимошка против того не говорил ничего долго, тое старицу спросил, как ее зовут.
И старица сказала: звали де ее в мире Соломонид-кою, а ныне, во иночех, Стефанида.
И вор Тимошка говорил: та де старица ему не мать, матери ево сестра родная, а была де до него добра, вместо матери.
И старица спрашивана, хто у ней муж был. А в рос-просе сказала, что у ней муж был Демко, а его Тимошки отец. Торговал же сперва холстами, а после жил у архиепископа у Варлаама. А он де вор Тимошка родился у ней на Вологде в королевичев приход по Москву[32], и ему ныне 36 лет.
Да с Тимошкою на очную ставку ставлен был Иван Песков. И Тимошку уличал, что он вор Тимошка Демкинов сын, холщевника, а та де старица ево Тимошкина мать.
И вор Тимошка сказал, что он Ивана Пескова знает. Сперва он Иван был ему Тимошке друг большой, а после учинился недругом.
Да он же вор Тимошка говорил: про того де он Ивана Пескова и про дьяка Ивана Байбакова роскажет подробну. И больше того про то не говорил ничего.
Да с ним вором Тимошкою ставлен с очи на очи Костка Конюхов, которого он вор называл человеком своим. И чтены ему Костке первые речи ево роспросные и пыточные речи. И Костка говорил про нево Тимошку во всем против первых своих роспросных речей.
И вор Тимошка молвил, что он детей своих у Ивана Пескова не оставливал, а оставил у швеи. И болше того не говорил ничего.
Тимошка ж роспрашиван: сказывал он у себя грамоты блаженные памяти великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси и царя Василия Ивановича всея Руси за печатями, и нынче у него где те грамоты?
И вор Тимошка про те грамоты, где они, не сказал ничего. А говорил, что он то даст на письме иным временем.
