– Прихватили меня. Если ее убьют, мне хана. А киллера твоего, которого ты послал, замели сразу же, у нее на квартире.
Николаю Степановичу казалось: что если он будет разговаривать с Кастетом на его языке, то так они скорее договорятся, так Кастет скорее его поймет и послушает, но, похоже, у Кастета свое мнение на этот счет.
– Ты что же думаешь, Кастет – сявка мелкий? Сегодня – Кастет, помоги, – а завтра – ах, извиняй, человек хороший, мы это пошутили! Если бы я так свое слово менял, я бы до таких лет среди волчар своих не выжил.
– Матвей, говорю, – за горло меня взяли, если с ней что случится, мне – гроб.
Кастет уставился на него долгим тяжелым взглядом.
– Ну. Что ж… Гроб, говоришь… Гроб – дело обязательное. Каждого раньше или позже ожидает. А кого раньше, кого позже – это уж как повезет. Ну ты не пугайся попусту-то. Что-нибудь придумаем. Ты вот что… Есть у тебя картинка одна.
– Какая еще картинка?
– Да небольшая такая, лошади на ней нарисованы и два мужика… Так ты мне ее принеси.
Николай Степанович похолодел. Откуда Кастет знает про картину? Дело было давнее, директор большого, знаменитого музея проворовался, дело уже было в прокуратуре. И тогда, через очень надежного человека, Николаю Степановичу передали небольшую картину Филонова. Купцов сам в живописи не разбирался, картина ему не понравилась, но от верных людей он узнал, что стоит она огромных денег, настоящих денег. Картину он спрятал в надежном месте, а директора музея вытащил, нажал, где надо, и дело прекратили. Так эту картину и не продал, все берег на черный день, думал, мало ли как жизнь повернется – и вот вдруг… Откуда же Кастет пронюхал?
– Что за картина, не знаю я, про какую картину ты говоришь… – забубнил он, отводя глаза и явно теряя лицо.
– Ну, не знаешь – как знаешь, я же говорю – кто раньше, кто – позже… Пошли, Пантелей!
– Нет, стой, Матвей! Будет тебе картина.
– А, вспомнил, значит? Видишь, какая у тебя память-то плохая стала. Куришь, наверное, много, – Кастет с усмешкой покосился на полную окурков пепельницу. – Так ведь и до греха недалеко!
– Ну ладно, принесу я тебе картину. А ты своих архаровцев останови.
– Остановлю, остановлю, не беспокойся.
Они распрощались, Кастет с Пантелеем ушли первыми. Спускаясь в лифте, Кастет перехватил вопросительный взгляд телохранителя.
– Что, старый пес, думаешь, правда, стану я по первому слову как сявка бегать? Если Кастет кого приговорил – значит, это уже покойник. Это должно быть свято. На этом моя сила держится. Если я эту бабу подписал, а она живая бегает – сразу базар пойдет: Кастет уже не тот, Кастет состарился… А сам ведь знаешь, сколько вокруг волчья молодого шныряет, им только слабину покажи – в момент на куски разорвут. Раз я ее приговорил, значит, ее, считай, уже нет на свете. Жалко, конечно, что этого Чифа менты взяли, тоже говорили про него, что особенный, удачливый, а вот и кончилась его удача, но нет худа без добра, так ему и надо, хотел все один, да умнее всех быть. Придется теперь свои силы на это дело бросить. А картину эту Купцов мне все одно отдаст, мне про нее верный человек говорил, огромных денег она стоит, нечего ей у этого козла партийного делать.
Пантелей так и не проронил не слова, но в его холодных выцветших глазах исчезли сомнения и осталась только уверенность в старом друге и готовность голыми руками разорвать на куски любого его врага.
Ольга Кузнецова вернулась домой около десяти вечера. Что-то сегодня она устала, хотя жить в таком темпе ей нравилось. Она разделась, прошла в комнату, огляделась по сторонам. Какая неуютная квартира! Если она и дальше будет жить здесь, надо заняться квартирой вплотную, но времени совсем нет. А может быть, потом купить большую квартиру и перевезти сюда маму с Наташкой? Посмотрим, как дальше дела пойдут, а пока Георгий, директор, доволен. Переговоры с итальянцами проходят успешно, скоро Георгий полетит в Италию. Вспомнив сегодняшний обед, Ольга не выдержала и засмеялась вслух. Как смотрел на нее этот итальянец, Луиджи! Да, южные народы – это что-то особенное. И выпили-то немного, но итальянец весь вечер прямо пожирал ее горящими глазами. У самого переводчица – красотка, а он на Ольгу уставился. Но не посмел пойти дальше страстных взглядов. Ольга подошла к зеркалу, взяла расческу. Все говорят: безупречная красота, безукоризненный вкус, при этом неженский ум и деловая хватка. Георгий сказал, что после Нового года они будут участвовать в популярной телевизионной передаче, он уже договорился. Интересно все-таки, почему этот Луиджи не решился перейти к более смелому ухаживанию? Итальянец как мужчина Ольге совсем не нравился, так-то он был забавный, и она уже подыскивала в уме вежливые фразы, чтобы мягко, без конфликта с ним распрощаться после обеда, но они не понадобились. Интересно, почему? И Георгий когда-то давно, она же видела, что в какой-то момент он ей увлекся, даже начал ухаживать. Она тогда переживала, все думала, как бы ему объяснить поделикатнее, но он сам через некоторое время понял, что девиц для развлечения он найдет вокруг сколько угодно, а с ней лучше сотрудничать.
Она улыбнулась своему отражению. Бизнесвумен! А интересно, какие мужья бывают у деловых женщин? У нее еще мало знакомых в мире бизнеса, да и женщин в бизнесе пока немного. И все-таки почему же никто, никто из всех этих окружавших ее мужчин ей не нравится? Очевидно, дело в ней, а не в них. Что- то случилось с ней после Славкиной смерти. Она порылась в ящике стола и достала фотографии. У нее осталось два его портрета: фотография из выпускного альбома, после школы, а вторую он прислал ей незадолго до смерти, эта была с Доски почета его летного училища, он на ней в форме, и брови нахмурил для солидности. Как бы она жила сейчас, если бы не разбился его самолет? Сидела бы в каком-нибудь летном городке, привычно прислушиваясь к реву самолетов над головой, пытаясь на слух определить, который самолет – его, как делают все жены летчиков, вязала бы свитера детям и мужу, сплетничала с подругами, может быть, устроилась бы работать в школу. И, скорей всего, была бы счастливее, чем теперь. Подумав так, она даже испугалась. Что это с ней? Ведь она так довольна своей работой, ей многие завидуют, девчонки из ее бывшей институтской группы прямо обалдели и так порадовались за нее. Она просто расстроена сегодняшней встречей с Андреем. Да, все понятно, это ее беспокоит. Андрей Рубцов… Перед ее мысленным взором промелькнул весь тот год, с того времени, как она вернулась в институт осенью после Славкиной смерти и до следующей осени, когда она в коридоре общежития сказала Андрею: «Знать тебя больше не хочу!» Почему так случилось? Почему в мае после годовщины Славкиной смерти она увлеклась Андреем, позволила ему себя любить? Она не может объяснить это даже себе. Горе опустошило ее всю, а потом весной показалось, что жизнь начинается заново. Но где-то в глубине души она знала, что Андрей не тот, что-то было с ним не так. Поэтому она никому, даже маме не рассказывала, что после
