вообще из уголовников был. Он там где-то убил кого-то, так его сюда сослали коммуной руководить…
Женщина, закусив губы, зло смотрела на Григория.
– А ты думаешь уберечься?! – зашипела она. – Не выйдет! Все одно придется выбирать, за кого воевать! Тута на отшибе мы тебе покою не дадим.
– А черт с тобой! – сплюнул раздраженно Григорий. – Не надо было тебя в дом тащить, пристрелили б тебя – и спокойней стало б! Все равно друг друга постреляете.
И Григорий встал, пересел к столу, где сидел Василий, и мрачно уставился на свой вечерний чай, остывший из-за этого бестолкового разговора.
– Чаю дайте! – попросила женщина.
Григорий даже не обернулся.
– Че, не нравится правда? – как-то жалобно спросила она.
– Да пошла ты со своею правдою! – буркнул Григорий.
Василий, чувствуя неловкость, отнес ей кружку.
Женщина благодарно улыбнулась Харитонову и от ее улыбки снова на душе у младшего матроса стало тепло и уютно. Просто не укладывалось в его понимании, что улыбалась ему та же самая женщина, которой так нравится война. Нет, та не могла улыбаться… не могла.
Григорий отпил холодного чаю, вытащил сигарету, закурил.
От холодного чая на душе стало зябко, словно это не раненая женщина ворвалась в его спокойную, разумно размеренную жизнь, а снежный шторм, сорвавший крышу и разбивший окна.
Сигарета потухла, но хозяин дома, не замечая этого, все пытался и пытался затянуться, пока не поломал ее длинными цепкими пальцами. Глядя сквозь Василия и сквозь лежащую на лавке за ним раненую женщину, он думал о чем-то своем, о хрупкости своего мира, в котором так трудно поддерживать мир. Сигарета, выпав из его пальцев, попала в кружку. Григорий опустил взгляд туда же, выволок ложкой размокший табак. Сделал еще несколько глотков.
Вечер готовился влиться в ночь. Керосиновая лампа коптила потолок. Можно было с уверенностью сказать, что лампа эта уже давно и неподвижно стояла на одном месте, ведь именно над ней на потолке виднелось темное пятно.
На следующее утро Григорий, как обычно, ушел, прихватив столярный инструмент. Харитонов сходил к роднику за водой. На обратном пути остановился у малинника, но несорванные ягоды еще не поспели, а лезть глубже в колючий кустарник не хотелось. Не особенно огорчившись из-за этого, Василий вернулся к дому, где встретил двух крепких парней, очень похожих друг на друга: по-видимому, братьев. От неожиданности Харитонов сперва опешил.
– Здравствуйте! – кивнул головой один из них.
Василий тоже поздоровался, все еще ощущая в душе тревогу.
– Как там Петровна? – спросил тот же человек.
– Кто? Раненая? – переспросил Харитонов.
– Ну да.
– Очухивается уже, – выдохнул Василий, соображая, что это, должно быть, те самые двое, что подходили к Григорию.
– Ты вот что, – задумчиво произнес говоривший. – Скажи ей, что мы тут ваш дом охраняем, чтоб никто не напал… Пусть быстрее лечится.
Молчавший до сей поры парень вдруг как-то надрывно замычал, глядя на говорившего.
– Да! – добавил тот. – И, конечно, скажи, что мы ее любим!
– А кто вы?
– Братья Корнягины…
Представившись, они ушли.
Харитонов затопил печь, нагрел грушевого отвару – чай уже кончился – и подошел к раненой.
Женщина лежала на спине, глядя в потолок. Заметив Василия, она приподнялась и опустила ноги на пол. Левой рукой взяла кружку и, не сводя глаз с Харитонова, поднесла ее ко рту.
– Там к тебе приходили… Петровна… – сбивчиво заговорил Василий, – братья Корнягины…
Глаза женщины ожили.
– А где они? – спросила она.
– Ушли. Сказали, что дом они стерегут… и еще сказали, что любят тебя…
Женщина опустила кружку на лавку и поманила Харитонова пальцем, а когда он нагнулся к ней поближе, обвила рукой его шею и крепко поцеловала в щеку. Тут же, ощутив, как ее слеза сбежала по его виску, он тоже обнял ее, прижал к себе. Так просидели они довольно долго, и ничто не нарушало их тишину, не было слышно ни выстрелов, ни пения птиц.
– Они из староверов, – рассказывала потом женщина, – наши, сибирские. Отец их прогнал, чтобы они людей нашли, и так вот братья к нам и вышли. А тут – война. Мы им пояснили, что надо выбирать, за кого и против кого бороться. Ну, раз они на нас вышли, – то нас и выбрали. Младший уже в плену побывал, так эти кулаки-изуверы ему язык вырезали, чтоб он за нас их не агитировал…
Григорий вернулся домой в хорошем расположении духа. Даже спросил у Петровны о ее ране. Налил в казанок воды, высыпал туда же какой-то крупы и сунул в печку, после чего уселся за стол и с хитрецой поглядел на Харитонова.
– Че эт ты такой странный сегодня? – удивленно покачала головой женщина.
– Мир будет, – улыбнулся Григорий. – Я договорился. Точнее, перемирие…
– Как?! – тоже обрадовался Василий.
Женщина нахмурилась.
– А так! – сказал хозяин. – Я бревно обтесывал и как раз сигарету закурил. Тут ко мне кто-то то ли из ваших подходит, то ли из ихних. И спрашивает дать ему закурить. Я ж ему сказал, што сигареты деньги стоют, за них трудиться надо, а не воевать. А когда он увидел, што это не самокрутки какие-нибудь, а настоящие Московской табачной фабрики, то согласился потрудиться. Тут у меня в голове и идея появилась, и я попросил ентого сходить ко всем остальным, и своим, и врагам, и сказать, что ежели не будут воевать, а будут мне памятник строить, то за каждый день работы плачу по три сигареты. И они все согласились!
– Как все?! – воскликнула Петровна. – Что, воевать не будут?
– Нет, на время постройки памятника будут жить мирно и сообща строить.
Это известие крайне изумило Харитонова, настолько же, насколько огорчило Петровну. Она не могла успокоиться от мысли, что ее соратники рука об руку с их же врагами будут мирно строить какой-то памятник. Просто не могла поверить в это.
– Хочешь – верь, не хочешь – не верь! – равнодушно бросил Григорий. – Кабы не была раненой, пошла б завтра с утра к памятнику и сама посмотрела.
– А и пойду! – твердо отрезала Петровна. – Сколько ж можно валяться!
– А ты, – обратился Григорий к Василию, – счетоводом будешь. Будешь людей считать и в конце рабочего дня сигареты выдавать.
Харитонов охотно согласился.
Неожиданно даже для Григория у будущего памятника сразу после восхода солнца собралось человек тридцать. Как такового памятника еще не было: просто рядом со взлетной полосой на небольшой полянке была выкопана широкая яма глубиной до двух метров и рядом лежал десяток обтесанных кедровых стволов.
– Так што делать, хозяин? – спросил один из собравшихся подошедшего к полянке Григория.
– У вас там бревна или кирпич есть? – по-деловому поинтересовался хозяин.
– Да есть несколько срубов, где уже никто не живет. Погибли все… – ответил кто-то.
– Ну так, – соображая, заговорил Григорий. – Разберите те дома и все бревна принесите сюда. Печи тоже принесите – пойдут на фундамент…
– А не жалко ль?! – развел руками суховатый старичок почти детского роста. – Там у Корниловых печку костромской печник клал, она ж с изразцами даже…
– Ну, если такая красивая, то поверх фундамента пойдет! – рассудительно решил Григорий.
Мужики отправились работать, и Григорий, чтоб без дела не сидеть, стал подрубывать ближайший к
