дежурство. Но все-таки, как ни крути, мужская жалость отличается скупостью.
Пообещав начальнику заехать на разговор к шести вечера, Дима опустил трубку на аппарат. «Какой разговор? О чем?» – спрашивал себя Дима. Спрашивал и наполнялся положенной по моменту грустью. Любая, даже собачья, смерть настраивает человека на мысли о смерти вообще. Вот и Дима, постепенно проникаясь скорбью, почувствовал вдруг, что ему не хватает воздуха. Открыл форточку. Постоял перед ней.
Кот мурик-мурло о ноги потерся, словно ощущая состояние хозяина. Дима бросил на него взгляд. Вспомнил, что и мурик уже раз умирал, а потом вернулся. А что, если и Шамиль так?
Вернулся к телефону, набрал номер начальника.
– А где его похоронили? – спросил.
– Я узнаю, – пообещал начальник. И тут же спросил: – Ты что, уже выпил?
– Нет, – ответил Дима.
Попрощался и опустил трубку.
Но мысль о том, что надо выпить, осталась с ним. Шамиль был его другом, а умершего друга положено помянуть. Помянуть по-мужски, в гордом одиночестве.
Вздохнул Дима и, одевшись, в гараж пошел. Включил там обогреватель. На детскую табуреточку бутылку и стопку поставил. Налил. Вызвал в памяти образ овчарки. Кивнул собственному послушному воображению и молча опрокинул стопку внутрь. Самогонка на крапиве полилась тонким горячим ручейком прямо в душу. Еще раз налил. Снова выпил. Вспомнил, как ходили они с Шамилем вдоль бесконечных рядов чемоданов и сумок. Как Шамиль останавливался и принюхивался. Как он тогда к черному пластиковому чемодану принюхался, к чемодану, который двое грузчиков потом в этот самый гараж принесли. Дальше Диме вспоминать не хотелось. И он снова выпил.
В какой-то момент стало ему холодно. И он сел в машину. Завел двигатель и печку включил. Чтобы согреться. Его клонило в сон, становилось теплее и уютнее. И о собаке он больше не думал. Как вдруг показалось ему, что кто-то со всей силы кулаком в запертые гаражные ворота ударил. Очнулся Дима, дверцу машины открыл и почувствовал, какой слабой его рука оказалась. И в носу – запах горчицы или нашатыря. Хватанул ртом воздух, а воздух не хватается, не вдыхается. Неправильный какой-то воздух в машине. И тут его словно в пятку ножом кольнуло – это же смерть! Банальная гаражная смерть от удушения углеродом в его легкие стучится. Из последних сил выбрался он из машины, сделал несколько шатких шагов к воротам. Распахнул левую половинку и, почувствовав, как его холодным воздухом в лицо ударило, упал грудью на насыпной заезд из гравия, обильно посыпанного снегом. Тут же что-то горячее к его лицу прикоснулось. Но только через минут десять, уже придя в себя и отдышавшись, он подтянул ладонь к лицу и уперся пальцами в пушистый, мягкий и теплый кошачий клубок. Это был Мурик. Мурик-Мурло боком грел лоб и правую сторону лица бледного, перепуганного насмерть хозяина.
Мимо прошло несколько соседей по улице, но ни один из них не остановился, не спросил: что случилось. Только взгляд опасливый бросили на него и дальше пошли. В голове у Димы до сих пор их шаги звенели. Приближающиеся и удаляющиеся.
– Дурень! Вот дурень! – приговаривал себе Дима, проветривая гараж полчаса спустя. И у машины все четыре дверцы были настежь открыты, и ворота гаражные тоже. Мурик то отходил в сторону, то снова об ноги хозяина терся.
А Дима утратил чувство времени. Уже темно на улице было. Окна в доме напротив горели. И у него в доме горели окна, хотя он свет, когда выходил, не включал.
Когда зашли они вместе с Муриком в дом, свет горел только в кухне. Валя уже спала, а часы показывали половину одиннадцатого. Выпив чаю, Дима тихонько разделся и прилег под теплое одеяло к Вале.
– От тебя газом пахнет, – проговорила спросонок Валя и отвернулась от мужа. Легла к его телу спиной.
– Шамиль умер, – прошептал Дима в свое оправдание.
Но Валя его не слышала. Она снова нырнула в сон.
48
Погоня Егора за темно-синей машиной с номерным знаком, состоявшим из одних шестерок, успехом не увенчалась. Красная «мазда», фарами «расталкивая» впереди идущие машины, разгонялась до 180 километров в час, но перед КП на въезде в Киев пришлось притормозить. Двое гаишников, поигрывая в руках полосатыми жезлами, внимательно заглядывали в каждую машину, проезжавшую мимо. Один из них скользнул взглядом по лицу Егора. Только Егор отъехал на полкилометра от КП и собрался было снова разогнать свою «мазду», но заметил, что встречные машины предупреждающе мигают дальним светом. Ехать медленно не имело никакого смысла.
Егор съехал на обочину. Заглушил мотор. Взгляд его уперся в невысокий вал из грязного черного снега, отгораживающий лесок от шоссе. Он попытался сосредоточиться. Не взглядом, а мыслями. Он попробовал представить себе: а что было бы, если б он догнал эту машину? Что бы он делал тогда?! А действительно, что?
Внезапная растерянность могла оказаться всего-навсего результатом усталости. Полчаса такой гонки, напряжения, злости. И вот все. Как только он заглушил мотор «мазды», его собственный мотор остановился тоже.
– Но все-таки, что бы ты сделал? – снова спросил он сам себя.
И он сцепил зубы, зажмурился. Потом вышел из машины. Сбил носком ботинка с придорожной кучи снега грязную корку. Наклонился, цепкими пальцами обеих рук вырвал из уже закостеневшей холодной массы два снежных комка и принялся растирать ими свое лицо, щеки, лоб.
Холод от снега, как утреннее умывание холодной водой, немного взбодрил Егора. Он вытер мокрые холодные ладони о брюки. Вернулся за руль.
Возбуждение, от которого он и ощутил, по-видимому, эту усталость, покидало его. Покидало медленно.
«Что бы я сделал? – уже более спокойно задумался он. – Дал бы по морде? Но кому? Те двое, о которых рассказала мать Ирины, такие же, как он. Охранники. Им приказали, они исполнили. Только вот кто им приказал? – Егор задумался и вспомнил последний свой разговор с Ирининой начальницей. Точнее, не разговор, а «обмен любезностями». – Неужели это она? может, взять у приятеля воздушку, да пострелять ночью по окнам этой молочной кухни? Как последнее предупреждение? А если это ничего не даст? Что тогда? Или спрятать Ирину с Ясей? Увезти ее к себе? Только куда «к себе»?»
Егор тяжело вздохнул. Завел мотор. Выехал на трассу, развернулся и поехал прочь от города. Опять в сторону КП. Ему хотелось кофе. Хотелось посидеть одному за столиком в каком-нибудь уютном маленьком придорожном кафе. И он знал такое кафе – еще километров пятнадцать, и сразу за заправкой появится приземистый зеленый домик. Там он остановится и еще раз обдумает ситуацию. Что-то надо обязательно делать. Иначе он потеряет Ирину или потеряет себя.
Размышляя, он ехал по правой полосе. И вдруг сзади громко засигналила машина. Егор обернулся и увидел «Таврию» желтого цвета. За рулем сидел старик в толстых очках.
Удивленный Егор посмотрел на спидометр. Сорок километров в час! Егор снова обернулся назад, виновато улыбнулся старику и нажал на педаль газа.
Когда свернул с Житомирской трассы на макаров, неожиданно с неба повалил мокрый снег. Снова пришлось убавить скорость, хоть он и так не очень быстро ехал. На языке все еще горчил выпитый в придорожном заведении кофе.
Вот уже и Липовка. Не доезжая до сельского кладбища, Егор свернул на знакомую улицу. Машина стала колесами в замерзшую колею, покрытую мокрым снегом, и покатилась в сторону дома Ирины.
Во всех четырех фасадных окнах кирпичного дома горел свет. Желтоватый, нежно-вечерний. Хотя до конца дня оставалось еще не меньше двух часов.
