подъезжает, я должен выпить какой-то успокаивающий отвар из трав, прописанный мне доктором во время последнего медосмотра. Ему не понравилось, как стучит мое сердце. «Вы слишком много работаете. Ваше сердце слишком частит». Во-первых, это не мое сердце. А во-вторых, не так уж и много я работаю! За страну я много переживаю – это правда. А работаю я столько, сколько могу и сколько мне Коля Львович запланирует. И мне кажется, что на самом деле он меня бережет. Слишком бережет, перебирая на себя многие мои встречи и функции.
Светлов появляется в кабинете ровно в четыре. Глазки бегают. Худые щеки так выбриты, что кажется, он несколько дней не ел. Короче, выбриты они до особой голубизны. В руках – кожаная папочка.
– Дело серьезное, – говорит он, сосредоточенно глядя на мой стакан с горячим отваром трав.
– Коньячка?
Он кивает.
Да и самому после горького отвара хочется чего-нибудь вкусом поприятнее.
– Я нашел это чудо, – Светлов вытаскивает из кожаной папки сложенную бумагу. Разворачивает. Оказывается, это карта. – Вот здесь, – он придавливает указательным пальцем правой руки красный круг, обводящий едва заметную точку мелкого населенного пункта, – Западная Украина. Тернопольская область. Теребовлянский район. Летней ночью с неба спустились ангелы, осветили небесным сиянием давно непаханый огород бабки Орыси Степанидовны Лукив, у которой дети и муж погибли после войны, когда воевали с НКВД. У нее самой давно отнялись обе руки. Кормит ее младшая сестра, живущая по соседству. Так вот эти ангелы вспахали и засадили ее огород неизвестным сортом картофеля. Картошка по весу и размеру перегнала все местные сорта. Такое вот чудо. У меня лежит одна в машине.
– Что лежит?
– Одна картофелина. Хотите посмотреть?
– Картофельное чудо?! – вздыхаю я. – Ладно, посмотрим!
Он звонит по мобильному своему шоферу. Через пару минут я уже держу в руках круглый размером с футбольный мяч корнеплод. В голове – засуха мысли.
– Я уже отдал две другие картофелины на анализ. Она их теперь по пятьдесят гривень за штуку продает!.. Кстати, сама она уже перешла в римское католичество, и соседи за ней туда же. Ватикан прислал польских рабочих, которые уже и фундамент будущего костела возвели.
– Давай копай эту картошку дальше! Таких же чудес не бывает!
– Докопаюсь! – обещает Светлов, и его маленькие глазки сверкают. – Кстати, хотел вам сообщить, что Казимир заболел.
– Чем?
– Диагноз поставить не могут, но симптомы тревожные. Больше двух часов не может держать глаза открытыми. Начинают опухать, и это сопровождается сильной головной болью.
Я задумчиво киваю. Щелкаю выключателем настольной лампы. Ее свет падает на стол правильным конусом. Не дрожит, не мигает.
– Думаешь, выздоровеет? – спрашиваю.
– Трудно сказать, я же не врач. Собирается лететь в Швейцарию, в дорогую клинику.
– Мне Швейцария не помогла, – вздыхаю я грустно, вспоминая Лейкербад и Цюрих одиннадцатилетней давности.
– Может, и ему не поможет, – так же грустно вторит мне генерал Светлов.
Светлов поднимается с кресла. Протягивает руки к картофелине-мячу, лежащей на раскрытой карте.
– Оставь, – прошу я его. – Картошку оставь, а карту возьми!
Он не задает лишних вопросов. Аккуратно сворачивает карту, чтобы земля, осыпавшаяся с картошки, не упала на стол.
Когда он уходит, я отдаю картофелину помощнику. Приказываю отвезти на Десятинную, чтобы мой повар сегодня нажарил этой католической картошки нам с Майей. Посмотрим, что бывает с теми, кто наедается «чуда»!
85
После ночной грозы в небе светит яркое солнце. Очень кстати позвонил отец Василий. Позвал с собой к Давиду Исааковичу.
«Ну и слава богу, – подумал я. – Как раз последний майский праздник. Можно под рюмочку, наконец, исполнить то, что обещал несколько дней назад Мириной маме, Ларисе Вадимовне».
И вот фуникулер сползает по Владимирской горке. Отец Василий одет «по-граждански», только его густая и широкая борода да довольно длинные волосы намекают на то, что он – лицо духовное. Я тоже сегодня налегке – даже ветровку оставил дома. Народ рядом уже веселый, в подпитии. А ведь только полдень.
Пешеходный мост подрагивает под ногами. Теперь на мосту людно. Все идут на остров, идут с кульками, в которых позвякивают бутылки и шуршат свертки с салом и колбасой. Оттаявший остров снова привлекает любителей пикников. И мы с отцом Василием ничем от них не отличаемся.
Непривычно мне видеть на берегу Днепра возле того самого места, где я чуть не погиб, где после этого мы уже вместе со стариком и батюшкой, да и с остальными, более редкими гостями, моржевали, сразу несколько веселящихся компаний. Один толстяк, уже, видимо, хорошо согревшийся изнутри, стоит по пояс в воде и шлепает себя мокрыми ладонями по животу.
Я оглядываюсь на отца Василия. Он понимает мой взгляд.
– Людей надо любить, – басит он негромко. – Хотя они и сволочи. Но любить надо, иначе они еще хуже станут.
У Давида Исааковича настроение прекрасное. В углу землянки стоит батарея пустых пивных и водочных бутылок.
– За первомайские праздники! – хвастается он. – Тут рублей на двенадцать! Главное, на тот берег перенести!
Мы обсуждаем: где накрывать поляну – в землянке или на берегу? Решаем – между землянкой и берегом, точнее – возле землянки.
Расстилаем старое покрывало. Достаем из двух кульков принесенную снедь и бутылку водки. Старик суетится, расставляя разнобойные тарелки и стаканы. Режем арнаутку и колбасу толстыми ломтями.
Где-то недалеко играет магнитофон.
У отца Василия в руках неожиданно появляется литровая фляга в брезентовом чехле. Он откручивает крышку и наливает в стаканы что-то подозрительно коричневое.
На лице старика возникает вопросительная растерянность.
– Ты что это? – спрашивает он.
– Все путем, – успокаивает отец Василий. Потом из кармана вынимает три маленьких мельхиоровых стопочки и ставит их рядом с наполненными стаканами.
– Мы же пьем, чтобы беседовать, а не для того, чтобы напиваться! – Теперь у него в руках бутылка водки. – Портвейн из стаканов – хорошо, а вот водка требует более постепенного подхода!
– А это ты что налил? – спрашивает старик, кивая на свой стакан.
– Что-что, исконно народный напиток. Квас! Запивать будем!
Слово «квас» действует на старика умиротворяюще. На меня тоже. Я тут же беру свой стакан и делаю большой глоток. Зимой-то кваса не продают, да и сейчас я вроде бы не видел на улицах бочек с квасом.
– Ну что, – Давид Исаакович берет инициативу в свои руки, – за Победу!
Чокаемся. Пьем. Закусываем.
– Победа, друзья, вещь серьезная, – жуя колбасу, слегка невнятно проговаривает отец Василий.
– Еще бы! – вторит ему старик. – Сколько крови-то пролито!
