Гельмут Мизель не изменился за этот год. Его черные, лоснящиеся, пропитанные кремом волосы разделены безукоризненным пробором. Они немного поредели, и сквозь них просвечивала розоватая кожа. Холеное лицо стало синеватым от частых массажей. Он часто открывал рот, будто хотел похвалиться зубами, ровными и белыми, и единственной золотой коронкой, поставленной, возможно, не ради надобности, а лишь для красоты. Длинный горбатый нос и утолщенные губы делали лицо Гельмута волевым и решительным.
Приехал он поздно и, не застав Хельмана в комендатуре, завернул на его квартиру. Он шумно выражал свою радость, долго жал руку приятелю, хлопал его по спине и заверял, что Ганс очень хорошо выглядит и что ему русский климат прописан врачами. Мизель уже был штурмбаннфюрером — майором СС, у него прибавились еще две награды. Веселое настроение не покидало его.
— Знаешь, Ганс, — говорил он, усадив Хельмана, точно гостя, в кресло, а сам расположившись на диване, — не знаю, кто как, а я русским признателен: они все время помогают мне получать новые чины и награды.
— Ты, Гельмут, перед войной занимался русскими? Я правильно догадывался? — спросил Хельман.
— Да, русскими. И давно. Больше семи лет. Я тогда работал в Абвер[7] . Из-за русских я стал неутомимым путешественником. Теперь все позади, и я не боюсь раскрыть кое- какие тайны. В эти годы я побывал в Москве, Испании, Японии, Польше, Финляндии, объехал полмира. И все из-за них, моих благодетелей.
— Я буду рад услышать от тебя все, что ты найдешь нужным рассказать. Это очень интересно, Гельмут.
— У меня всегда было желание поделиться с тобой новостями, Ганс, но еще год назад за каждую такую новость у меня могла полететь голова с плеч!..
— Я понимаю твою службу, Гельмут, она требует скрытности, — сказал Хельман.
— Еще какой!.. Да, да… В Москве я был в качестве корреспондента. В Испании — тоже. Во время войны между испанцами, а точнее, между коммунизмом и национал-социализмом. В те годы розовощекий младенец — национал-социализм — положил на обе лопатки своего противника, который был старше его. В Японию я приехал накануне боев. Штаны самураев после Халхин-Гола пахли скверно!.. Финны воевали лучше, они помогли нам понять современную русскую армию. А Польша поставила нас лицом к лицу с будущим противником, и мы точно узнали все полки, дивизии и корпуса, которые нам доведется бить. Наши войска уже оценили и еще больше оценят, что мы не зря получали от рейха содержание и награды.
— Войска хорошего мнения о нашей разведке, — соврал Хельман.
— Не всегда. Многие в войсковых штабах считают, что если мы не ходим в атаки, то у нас меньше заслуг перед рейхом. Это глупость, Ганс! Вот и теперь: у них враг только впереди, а мы действуем всегда в полном окружении противника.
— Да, и у вас, и у нас всегда полное окружение, — согласился Хельман.
— Еду к тебе — обстреляли. Оболтусы! По бронированному автомобилю из винтовок! Пули — как от стенки горох. Ох, Ганс, и прочесали мы лесок! Троих подобрали. Местный полицай говорит, что один очень похож на Огнева… Он тяжело ранен, я отослал его к себе. Хорошо, если это действительно Огнев… А почему мы с тобой ведем разговор всухую? В Риге мои парни захватили хороший склад. Должен сознаться, что русский коньяк «Арарат» штука неплохая. Русская водка — тоже. У меня хватит русских вин, чтобы отпраздновать победу над русскими!
Пока ординарец накрывал стол (Хельман не доверял русским и не брал служанки), приносил из машины вина, Гельмут Мизель сообщил, что он со своей группой расположился в сотне километров от Шелонска, куда он только что переехал из Риги, что визиты в Шелонск будут частыми и он будет рад встречаться со своим добрым приятелем, что теперь, как никогда раньше, они будут полезны друг другу. Он уже успел осмотреть квартиру Хельмана, побывал в спальне и был немало удивлен тем, что здесь жил секретарь райкома Огнев. Но тут же Мизель позавидовал Хельману: служба безопасности разместилась в селе и Мизелю пришлось занять дом правления колхоза — деревянное здание, состоящее из двух неоклеенных и неуютных комнат.
Гельмут Мизель оказался гурманом, к тому же запасливым и щедрым. Круглый стол заполнили вкусные, аппетитные яства, по которым соскучился Хельман в Шелонске. Паюсная и кетовая икра, остэндская камбала, красная рыба, голландский сыр, лимоны и мандарины, ветчина и копченые колбасы, шоколад и конфеты в красивых коробках — все это лежало на столе и манило к себе, ласкало глаз. Калачниковские яблоки и груши — сочные и красивые — все же никак не шли в сравнение с тем, что привез Мизель.
Майор предложил первый тост за фюрера, и рюмки выпили до дна; за службу безопасности и ее шефа Гиммлера — и опять до дна; за доблестных рыцарей службы безопасности, за тех, кто не сегодня, так завтра возьмут Петербург и неудержимой лавиной двигаются на Москву. И все до дна: такие тосты не позволяют оставлять в рюмках вино, да и настроение было такое, что нельзя было остановиться на половине.
— Да, Москва, Москва! — произнес Мизель и поставил пустую после очередного тоста рюмку на стол. — Из нашей тройки больше всего повезло Карлу, Ты знаешь, где он сейчас?
— Могу только догадываться. Где-то там, на главном направлении.
— Карл в особой команде. «Москау»! О, они наведут порядок! В Москве он, конечно, станет оберштурмбаннфюрером. Подполковник СС Карл Кох! Это звучит совсем неплохо! Как ты считаешь, Ганс?
— Да… превосходно… Как ты думаешь, Гельмут, после Москвы и Ленинграда можно считать наш великий поход законченным?
— О да!
— Но у большевиков останутся еще Кавказ, Сибирь, Дальний Восток.
— Падет Москва, и к нам на помощь придут Турция на Кавказе, а Япония в Сибири и на Дальнем Востоке. Впрочем, мы и сами управимся: зачем нам нужны помощники, которых мы завтра объявим неарийцами со всеми вытекающими отсюда последствиями?! Времена наполеоновских походов, когда русская армия, оставив Москву, спокойно готовилась к контрнаступлению, давно миновали. Ныне армия без четкого управления, мощной боевой техники, достаточного количества боеприпасов и хороших коммуникаций перестает быть армией. Конец Москвы будет означать конец России. Карл пишет, что они преследуют дезорганизованную армию, которой, дай бог, унести свои собственные ноги!
— Адольф Кох здесь, недалеко от Шелонска…
Мизель усмехнулся:
— Твой будущий тесть?.. Знаю, что он здесь! Я, между прочим, получил указание обезопасить его от возможных нападений со стороны русских. Он подал хороший пример, как надо осваивать восточные земли. Многие еще боятся ехать сюда. Коха надо охранять. Наша пропаганда скоро поднимет его как своеобразного первооткрывателя земель.
— Я дал ему солдат для охраны.
— Стараешься! — Мизель озорно погрозил пальцем. — Тесть он трудный, зато Шарлотта чудо ребенок!
Гельмут вышел в прихожую и вернулся с бутылкой прославленного «Наполеона». Хельману этот коньяк нравился больше, чем пятизвездный, «араратский», пил он его охотно и был рад, что Мизель меньше спрашивает и больше говорит: в таком случае менее вероятен подвох.
— Большевики еще во что-то верят, — сказал Мизель, намазывая на тонкий кусок хлеба масло и покрывая его паюсной икрой. — Они не только борются с нашими разведчиками, но и сами пытаются вести разведку. Зачем она им? Мертвому припарки не помогут!.. На станции Низовая мы захватили разведчика: передавал о передвижении наших эшелонов. Такую станцию они без своего глаза не оставят. Но мы расставим столько капканов, что они цепко схватят любого лазутчика. На Низовую я бросил небольшой отряд. Плюс агентура. Пусть спускают с неба своих большевистских пташек!.. Тебе не нужен мой отряд?
— Пока управляюсь своими силами. Город заштатный, большевики им не интересуются.
— Большевиков интересует все! А я в данный момент проявил бы повышенный интерес к этакому
