Джонса» или «Майера» с покупками, о которых вспомнили в самую последнюю минуту и которые колотят по их ногам.
У витрин «Майера» людской поток течет медленнее: народ глазеет на знаменитые Рождественские диорамы, где сказочным злодеям дерут задницы добродушным, не по-домашнему остервенелым, механическим способом. Сказочная, похожая на Богоматерь особа две недели подряд стучит мягкой волшебной палочкой по кружечке Уродливой Монахини. Суровый лондонский полисмен две недели подряд дергает за ухо уличного оборванца. Каждый раз, как палочка ударяет по кружечке Уродливой Монахини, дети смеются. Каждый раз, как резиновое ухо уличного оборванца вытягивается, дети смеются.
Кими ведет меня за руку сквозь броуновское движение толпы в просвет, образовавшийся перед главным входом в «Майер». Там, на своем клочке улицы, работает майерский Санта-Клаус. Толпа окружила его кольцом, и его «Хо-хо-хо» слышно далеко в раскаленном воздухе. Он волочит мешок с подарками. Разыгрывает одну и ту же сценку «как-тебя-звать-малыш» с каждым ребенком, который, получив напутственный толчок от родителя, отважно выходит в середину пустующего клочка улицы. Санта спрашивает: «Как, Кайли? Ну что, Кайли, ты хорошо вела себя весь этот год?» И с первым неуверенным кивком детской головки вынимает из мешка и протягивает Краснокожего, или Белого Рыцаря, или Щербетную Бомбу, или кусок ядовито-розового китайского пластика, отлитый в форме куклы-голыша, или кусок ярко-голубого китайского пластика, отлитый в форме бомбардировщика «Стеле». Бомбардировщики мальчикам, голыши девочкам — это изрядно напоминает пятидесятые. Но так оно и есть.
И иногда ему говорят: «Спасибо, Санта», — но чаще дети просто убегают обратно в толпу, счастливо улыбаясь своим родителям.
— Хо-хо-хо, — говорит этот Санта вслед улепетывающему малышу. — Счастливого Рождества, хо-хо- хо!
Рождественский наряд Санта-Клауса в Южном полушарии превращается в орудие убийства. Всем нам приходилось видеть, как бледный Санта, обмякнув, сползает по витрине на асфальт. Видеть дохлого Санту. Которому Добрые Самаритяне торопливо расстегивают пуговицы, обмахивая ему лицо его же собственным резиновым пузом и сдирая с него башмаки под вой сирены приближающейся «скорой помощи».
— Что они делают с Сантой, мамочка?
— Поправляют его наряд, милая.
— Да ведь они рвут его на куски!
— Нет, нет, милая. Санте просто жарко. Просто Рождество — горячее время для Санта-Клаусов… Клауса.
Все мы испытывали соблазн распотрошить оставленный без присмотра мешок этого человека, пока его самого разбирают на части Добрые Самаритяне.
Этот Санта вспотел, как боров. Узкая полоска его лица, видная поверх пластиковой бороды, черная и блестящая. На красной одежде под мышками выступили темные полукруглые кляксы. Он то и дело поднимает руку и вытирает лицо рукавом. И теребит переносицу черными пальцами. Этот Санта — чернокожий.
Мы проталкиваемся в первый ряд зрителей.
— Присмотрись к этому Санте, — шепчет мне Кими. — Счастливого Рождества. — Она улыбается мне как обдолбанная и протягивает к нему руки. Она в восторге. Так, словно «Майер» демонстрирует на публике какой-то восхитительный новый гибрид, выведенный генетиками в глубинах его магазинных подвалов. Мифический Черный Санта, каких не бывает, разве что если бы все поголовно страдали хронической близорукостью. — Разве он не прекрасен? — шепчет она. Эта невиданная черная, потная туша мифического сказочного персонажа. Живое доказательство того, что мир все-таки движется по восходящей, постепенно превращаясь в недосягаемую Нирвану… в наилучшее место.
Я смотрю на него молча. Хотя каждый может видеть его потные черные руки и потную черную полоску его лица, никто, похоже, не замечает, что этот Санта — черный. Спрятанный в бутафорский наряд так, как я прятался в свое детство.
Кими отпускает мою руку и выходит на пятачок пустого асфальта. Санта как раз вручил бомбардировщик «Стелс» очередному мальчишке, который вертит его то так, то сяк, глядя то на шасси, то в кабину, пытаясь разобраться, что это такое, потом испускает несколько механических горловых звуков в надежде, что эта штука окажется заводной и вдруг оживет у него в руках. Черный Санта гладит его по голове и подталкивает назад, к родителям, и его «Хо-хо-хо» сменяются настоящим смехом при виде полного незнания мальчишкой современной военной техники, в особенности технологии Звездных Войн.
Черный Санта видит Кими, шагающую к нему на высоких каблуках, в мини-юбке, и он распрямляется, и хватается рукой за поясницу, затекшую от вручения тысячи голышей и бомбардировщиков, и говорит ей: «Ну ты-то, похоже, вела себя весь этот год совсем нехорошо». Несколько человек в толпе смеются. «Совсем, совсем нехорошо», — говорит он им. Теперь смеющихся больше. Она подходит к нему, и встает на цыпочки, и целует его куда-то в блестящую черную полоску лица, и отрывает несколько локонов пластиковой бороды, измазанных ее помадой. Белки его глаз расширяются, и он отшатывается в неподдельном изумлении. «Хо- хо… держись!» — кричит он. И бросает свой мешок, и делает вид, будто бежит за ней, раскинув руки. Крики и свист толпы делаются оглушительными, когда черный Санта приближается к ней, и она поворачивается, и видит, что он догоняет, и взвизгивает, и в три прыжка оказывается рядом со мной, и прыгает ко мне на руки, и обнимает меня, и целует меня в губы под восторженные крики толпы, а черный Санта останавливается, и щелкает черными пальцами, и говорит: «Черт», словно упустил верную добычу.
— Зачем ты мне все это рассказываешь? — спрашивает Ты — Великий Специалист по Психическим Травмам. — Разве этот момент вызывает у тебя самую острую боль? Я хочу сказать — почему? Почему — поцелуй на глазах у толпы?
Знаю, знаю, публичное одобрение в форме свиста и прочих выкриков, выказанное по поводу твоего поцелуя с любимой женщиной — слишком вульгарно и примитивно, чтобы переживать из-за этого, но… говорю тебе, так и есть. Это был момент подъема. Наивысшего нервного напряжения, которое толкнуло нас в любовь… или что-то еще. Момент, когда я держал ее на руках и целовал ее, а весь вспотевший мир восторженно кричал, словно мы с ней были канатоходцами или вроде того. Уж не говоря, в каком восторге она была от того, что нашла для меня первого в мире Черного Санту.
И когда губы наши оторвались друг от друга, дети вокруг нас смотрели на нас с Кими с ненавистью. Потому что мы влезли в их праздник и все испортили. Забрали от них Санту в этот непонятный взрослый мир, где ему не место и куда они не могут попасть. Мне кажется, тогда мы впервые поняли, что любим друг друга. Потому, что мы только смеялись над этими детьми, оставшимися без своих гадких бомбардировщиков и кукол, и нам было на это начхать.
А потом мы пошли ужинать в винный бар в Саутгейте, и она все поднимала бокал красного, и чокалась со мной, и улыбалась мне, и приговаривала шепотом: «Рождество Черного Санты». Так, словно произошло какое-то историческое событие. Какая-то веха на подступах к новой эпохе. «Рождество Черного Санты».
— Ладно, ладно, это воспоминание причиняет тебе боль, если ты так уж на этом настаиваешь. Но еще-то что? — спрашивает Ты — Великий Специалист по Психическим Травмам. — Что еще причиняет тебе боль? У тебя что, других запомнившихся интимных мгновений не было, что ли?
Ну, вот мы с Кими в японской бане, где она бывала в детстве, приезжая в деревню на каникулы. Баня расположена на краю деревни, у тех рисовых чеков, где японцы выращивают этот свой идеальный рис. Она выстроена из досок серебряного от старости цвета, у нее совсем нет крыши, а горячая целебная вода, говорят, бьет прямо из земных недр, и в ней содержатся какие-то Богом дарованные минералы, которые, если верить переводу надписи на стене, проникают сквозь вашу эпидерму и гарантированно делают вас долгожителем. В старые времена обезьяны зимой парились в этих источниках, а снег садился им на косматые брови.
В серебряных от старости дощатых перегородках нашего отделения видны отверстия от выпавших сучков. Сначала отверстия в северной перегородке светятся от пробивающегося сквозь них солнца. Но когда Кими начинает раздеваться, они темнеют — как я подозреваю, от любопытных глаз. Я прижимаюсь к ней, стоящей посреди комнаты в одних трусах, и шепчу: «Мне кажется, за тобой подглядывают. Мальчишки, наверное. Сквозь щели в стенах».
