— Воспользоваться?
— Вашему величеству известны размеры моего состояния. Ваше величество знает, что три года назад я совершенно всерьез намеревался купить государство Конго. Для вашего величества не тайна, что обстановка угрожающая.
— Уступить вам свою долю? То есть страну вместе с долгами и будущими доходами?
Леопольд хохочет.
— Мое детище! Тридцать лет я пестовал его, не считаясь ни с риском, ни с трудами!
Но лицо де Тьежа по-прежнему непроницаемо.
— Честному бельгийцу больно видеть своего короля должником. Вашему величеству известно, что мне дорог престиж родины, во всяком случае, дороже суммы в пять или шесть миллионов франков. Поэтому я почел бы за честь порвать некоторые бумаги, на которых эта цифра значится рядом с подписью моего короля.
Не обращая внимания на эти слова своего собеседника, блестящий ум и расчетливая широта натуры которого сделали бы честь потомку коммерческой династии Фуггеров, Леопольд возражает:
— Есть и другой путь. Я все обдумал. Этот путь не легок для меня.
Банкир задвигался в кресле.
В уголках рта резко обозначились глубокие складки.
— Я назначу следственную комиссию, — продолжает Леопольд. — Пошлю ее в Конго, а потом опубликуем ее отчет в «Газет».
Александр де Тьеж вскакивает.
— Но ведь это… это…
— …единственно правильное решение, месье.
— Разве такое обследование не проводилось уже однажды?
— Да, но кем? Местными чиновниками?
— Неужели ваше величество намерены включить в состав комиссии видных представителей общественности?
— А почему бы и нет?
Леопольд явно наслаждается растерянностью, написанной на лице банкира, а потом с улыбкой заключает:
— Само собой разумеется, я позабочусь о том, чтобы в состав комиссии в случае необходимости вошел и беспристрастный наблюдатель.
18
В августе 1904 года Морель получает из Соединенных Штатов приглашение выступить с речью о Конго на предстоящем Международном конгрессе мира в Бостоне.
Король Бельгии, услужливыми писаками поставленный об этом в известность, посылает за океан несколько хорошо вышколенных ораторов и срочно предоставляет одной американской торговой фирме концессию в Конго. В результате два агентства печати, связанные с этой фирмой тесными финансовыми отношениями, наводняют штат Нью-Йорк панегириками в честь «филантропической деятельности Леопольда в Африке».
В тот же сентябрьский день, когда «Нью-Йорк Америкен» на своих страницах разоблачает эту махинацию, Морель приезжает в гигантский город на берегу Гудзона и, войдя в гостиницу «Уолдорф- Астория», попадает в число слушателей некоего господина, в течение нескольких часов распинающегося в ресторане отеля перед иностранцами о «государстве Конго — светлой главе в истории Черного континента».
Та часть прессы, которая не продалась миллионерам — грабителям Конго, встречает Мореля благосклонно. Он едет в Вашингтон, где на следующий же день получает личное приглашение Теодора Рузвельта в Белый дом.
По поручению Общества проведения реформ в Конго, Общества защиты туземцев, Общества борьбы с рабовладением и Международного общества мира Морель вручает президенту памятную записку. Он добавляет от себя, что многие общественные деятели Европы, известные своим мужеством и честностью и не входящие ни в одно из этих объединений, также взирают на Соединенные Штаты с надеждой, что они повлияют на короля Леопольда и добьются проведения назревших реформ.
Президент спрашивает:
— И все эти люди разделяют ваше мнение относительно характера реформ?
— Вполне, сэр.
— Позволяют ли вам ваши полномочия назвать мне какое-нибудь имя, чтобы я мог убедиться в добропорядочности этих господ?
— Могу сослаться хотя бы на бывшего генерального комиссара Французского Конго господина де Бразза.
Теодор Рузвельт старается воспользоваться случаем, чтобы опередить и британских политиков, затеявших сенсационную шумиху вокруг Конго по мотивам более чем прозрачным, и французских финансовых магнатов, тоже почуявших возможность нажиться на кампании, начатой либералами. Две недели спустя государственный секретарь Гэй по поручению президента сообщает Морелю в ходе двадцатипятиминутной беседы, что меморандум произвел в высшей степени благоприятное впечатление благодаря тому, что лица, подписавшие его, внушают доверие и не оставляют места для сомнения в подлинной гуманности их побуждений. Поэтому президент не преминет тщательно изучить этот вопрос.
В это время Морель встречается с Марком Твеном, И семидесятилетний старик, прошедший суровую школу жизни и перепробовавший профессии печатника, лоцмана на Миссисипи, редактора газеты, репортера, коммивояжера, издателя и писателя, познавший глубину человеческой глупости, преодолевший пессимизм и вот уже двадцать шесть лет подряд разящий буржуазное общество едким пером сатирика, пишет острый сатирический рассказ о короле Бельгии.
7 октября две тысячи делегатов Конгресса мира в Бостоне встречают бурей оваций страстную речь Мореля.
А он и не подозревает, что в это самое время конголезские правительственные войска бесчинствуют в округе Мангала. Целые деревни превращают в пепелища, расстреливают сотни восставших сборщиков каучука, душат женщин, топят стариков, рубят на куски детей.
И восстание, вспыхнувшее одновременно в двадцати разных пунктах, то зверски подавляемое войсками, то вновь разгорающееся, охватывает три огромных округа.
Официальные сообщения, посланные своим правительствам некоторыми консульствами, аккредитованными в Конго, и десятки фотографий замученных, повешенных и умерших от голода, внезапно появившиеся в либеральных газетах, вынуждают короля Бельгии назначить наконец следственную
