— Что за чушь, — отвечает она и ласково гладит меня по руке. — Здесь, в монастыре Святого Мортейна, шрамы у всех есть!
Она отворачивается, чтобы дать мне минутку уединения, и я помимо собственной воли принимаюсь гадать, что за отметины могут быть у нее.
Я выпутываюсь из старой драной рубашки. Мне упорно кажется, что в тех местах, которых касался Гвилло, от ткани разит свинарником.
— У тебя проклятие Матроны?
Голос сестры Серафины заставляет меня вздрогнуть и съежиться. Я с такой поспешностью — прикрыться, скорее прикрыться! — натягиваю новую сорочку, что кружится голова. Приходится обождать, пока пройдет дурнота. Потом я оборачиваюсь к монахине:
— Простите, что?..
Она указывает на мою спину:
— Это то, к чему прибегла твоя мать, пока ты была в утробе.
— Я, право, не знаю, как называлось зелье, которым ее снабдила ведьма-травница…
— Зато я знаю. — Глаза сестры Серафины полны сострадания. — Лишь проклятие Матроны способно оставить подобные шрамы. А теперь ложись-ка в постель!
Аннит не отходит от меня, пока я забираюсь в постель, потом склоняется и заботливо подтыкает одеяло. Подходит сестра Серафина с чашечкой отвратительно пахнущего снадобья; по ее словам, от него мне немедленно полегчает. Глотаю отвар — он отдает сгнившими ягодами и прелым сеном — и возвращаю чашку. Еще никто и никогда обо мне не заботился; даже понять не могу, нравится ли мне это новое ощущение.
Аннит присаживается на табурет возле моей кровати, потом оглядывается, убеждаясь, что монахиня вернулась к рабочему столу.
— Не знаю, поняла ты или нет, — понизив голос, говорит она мне, — а только сестра Серафина в полном восторге от твоего прибытия. Кроме нее самой, никто здесь не способен противостоять яду, и она попросту с ног сбилась, снабжая весь монастырь!.. Не удивлюсь, если после выздоровления тебя перво- наперво приставят к ней — помогать…
— С ядами? — переспрашиваю я, не вполне уверенная, что правильно поняла.
Аннит кивает, и я вновь смотрю на монахиню, хлопочущую у стола. На языке у меня вертится множество вопросов, но, когда я уже открываю рот, замечаю, что кровать у дальнего окна не пуста.
Сперва я этому радуюсь — по крайней мере, буду не единственной жертвой бесконечной заботы монашек. Потом замечаю, что запястья девушки привязаны к кровати.
Панический страх накрывает меня удушливой и жаркой волной. Должно быть, он отразился на моем лице — Аннит оборачивается, чтобы проследить за моим взглядом.
— Это чтобы бедняжка не могла себе навредить, — поспешно объясняет она. — Когда ее привезли сюда трое суток назад, она кричала и билась. Понадобились четыре монахини, чтобы ее удержать.
Я не могу оторвать глаз от девушки у окна.
— Она что, безумна?
— Не исключено. По крайней мере, люди, что ее привезли, были в этом уверены.
— Ее подвергли тому же испытанию, что и меня?
— Пока она чувствует себя слишком скверно для каких-либо испытаний. Но как только пойдет на поправку…
Я вновь смотрю на девушку. Теперь ее глаза открыты и обращены в нашу сторону. Губы медленно растягиваются в улыбке. Эта улыбка беспокоит меня едва ли не больше, чем ее связанные руки.
ГЛАВА 4
Позже я просыпаюсь оттого, что меня гладит по голове чья-то рука, очень ласково и осторожно. Это ли не чудо — прикосновение, которое не причиняет боли!.. Еще я чувствую, что травяной чай определенно подействовал.
— Бедная малютка, — воркует тихий хрипловатый голос.
Спросонья до меня не сразу доходит, что принадлежит он вовсе не Аннит и даже не сестре Серафине. Тут я окончательно просыпаюсь и обнаруживаю, что на дальней кровати никого нет, а веревки свешиваются на пол.
— Бедная малютка, — повторяет девушка.
Она стоит на коленях подле моей кровати, и в груди у меня зарождается страх.
— Ты кто?.. — спрашиваю шепотом.
Она пригибается ниже и шепчет в ответ:
— Я твоя сестра.
С меня слетают последние остатки дремы.
Волосы спутанными черными космами падают на спину и плечи незнакомки. Лунный свет позволяет заметить синяк у нее на скуле, разбитую губу. Ее такой привезли или монахини уже здесь наградили? Я спрашиваю:
— Ты хочешь сказать, что и тебя святой Мортейн породил?
Она негромко смеется. Звук жутковатый — от него я покрываюсь гусиной кожей.
— Я хочу сказать, что нас обеих породил сам дьявол. По крайней мере, так утверждает мой лорд- отец.
Ровно то же самое я выслушивала от деревенских всю свою жизнь, но эти слова больше не кажутся правдой. Откровения матушки настоятельницы что-то переменили во мне, пробудили глубоко запрятанную надежду, которая дремала все эти годы. Меня внезапно охватывает желание объяснить этой девушке, насколько глубоко она заблуждается, — так же, как объяснила мне самой аббатиса.
Опираясь на локти, я принимаю полусидячее положение. Незнакомка убирает руку с моей головы.
— И вовсе даже он не прав, твой лорд-отец, — говорю я таким яростным шепотом, что горло сразу начинает гореть. — Нам дал жизнь Мортейн! Он избрал нас, чтобы мы исполняли Его священную волю! А твой отец и Церковь — они врут!
Смотрю в ее изможденное, несчастное лицо, и все больше хочется ее убедить. Я пытаюсь вынуть искорку надежды, затлевшую в моей собственной груди, и поделиться ее огнем с этой несчастной.
У нее в глазах в самом деле вспыхивает огонек интереса, но быстро гаснет. Насторожившись, она оглядывается на дверь:
— Идут с обходом… Прощай!
Взвившись на ноги, она запрыгивает на соседнюю кровать и устремляется на свое место, перескакивая с ложа на ложе.
— Стой! — раздается в дверях окрик сестры Серафины.
В этом приказе звучит такая мощь, что у меня кровь застывает в жилах, но девушка даже не задерживает очередного прыжка. Она скачет, как молодая лань, стремясь к распахнутому окну. Ее глаза сверкают — почти как в детской игре.
Рядом с сестрой Серафиной возникают еще две монахини. Все их внимание приковано к беглянке.
— Сибелла, стой! — выкрикивает самая рослая.
Голос у нее очень мелодичный, он звучит словно материнская колыбельная… а впрочем, не знаю, ведь сравнивать мне особо не с чем. Девушка сбивается с шага, как если бы этот голос имел над нею некую власть. Она все-таки перепрыгивает на очередную кровать, но ее движения явно замедлились, сделались неуклюжими.
— Если останешься, — продолжает дивный голос, — мы уж придумаем, как вернуть тебе твою жизнь…
Беглянка оборачивается, ее взгляд вспыхивает гневом.
