мы, бретонцы? Я ни в чем не уверена, но попытаться стоит.
Закрываю глаза и отрешаюсь от этого мира. Постепенно перестаю чувствовать жесткий камень под коленями и тепло закатных лучей на сомкнутых веках. Мою щеку ласкает ледяное прикосновение Смерти: любящая мать приветствует свое чадо, по которому она очень скучала.
Когда я раздвигаю тонкий занавес, отделяющий живое от мертвого, Немур уже ждет меня на той стороне. Он исполнен горечи оттого, что кому-то удалось его перехитрить, но истинное страдание ему причиняет мысль, что он оставил герцогиню одну, без заступника-мужа. Его последние помыслы свидетельствуют, что он был воистину человеком чести, и я преисполняюсь отчаяния: почему должны уходить такие благородные люди, а уйма негодяев живет себе и в ус не дует?
Между тем душа Немура чувствует близость живого и движется мне навстречу. Я осторожно тянусь вперед сквозь окутывающее ее облако страдания и горя, силясь пристальнее вглядеться в его последние земные переживания: не объявится ли чего, способного помочь нам установить истину?.. Ага, вот кое-что! Ощущение руки у него на спине, резкий толчок, падение. Он бьется о камни с такой силой, что я сама чуть не падаю. Рука Дюваля ложится мне на плечо и вытаскивает обратно в мир живых, разрывая связь с бедным Немуром. Ахнув, я открываю глаза.
Дюваль стоит надо мной. Его крепкая теплая рука прочно удерживает меня в этом мире, глаза полны заботы:
— Как ты?
— В порядке, господин мой, — отзываюсь я.
Ладонь Дюваля касается моей щеки. Она куда теплей памятной ласки Смерти, но так же нежна.
— Ты так побледнела, — тихо говорит он.
— Все уже прошло. — Я отстраняю его руку и смотрю вниз, чтобы не встречаться с ним взглядом. — Немура столкнули. Сзади. Он не знает, чья это была рука, потому что никого не успел увидеть.
Мы молчим и думаем о том, что это означает.
В Тайном совете герцогини Анны заседает убийца.
ГЛАВА 30
Дюваль допоздна засиживается во дворце. Он должен рассказать герцогине обо всем случившемся, а еще написать множество писем и предпринять все необходимое в связи со смертью Немура. Что до меня — я попросту потеряла сон. Хочется рвать и метать: у герцогини отняли едва наметившуюся возможность счастья, благородный человек умер от руки подлого изменника! Как хотела бы я все вернуть, все исправить! Увы, это недоступно даже адептам учения Мортейна.
Но может быть, мне удастся хотя бы почтить память благородного герцога?
Утром Луиза входит ко мне с полным кувшином воды и жизнерадостным «доброе утро», после чего движением полного бедра притворяет дверь.
— Сейчас, барышня, я наряды твои разложу, потом позавтракать принесу. А еще наш господин Дюваль тебе записку оставил.
— Записку? А сам он где?
— Он, барышня, с другими вельможами отправился на охоту — надо же дворцовые кладовые пополнять!
Она вручает мне записку и идет в гардеробную. Я разрываюсь между желанием немедленно прочесть, что пишет Дюваль, и возможностью быстренько натянуть чистую сорочку. Стыдливость борется с любопытством и одерживает верх; к возвращению Луизы мои шрамы надежно укрыты свежим льняным полотном. Она помогает мне натянуть платье и уходит за обещанным завтраком. Я торопливо потрошу записку, ломая печать и роняя на пол кусочки красного воска.
Исмэй,
я решил, что нам следует перебраться во дворец, чтобы быть поближе к герцогине. Если события прошлой ночи суть предвестия того, что нам предстоит в будущем, я хочу в случае нужды быть у нее под рукой.
Кроме того, после длительных препирательств совет решил не отменять объявленную охоту и прочие придворные дела, как если бы ничего не случилось. Смерть никому не представленного чужестранца не должна повлиять на деятельность двора. Лучше, чтобы о постигшем нас несчастье узнало как можно меньше народу.
Он прав. Никому, кроме него самого да тайных советников, не было известно о приезде Немура, а потому и какие-то особые почести погибшему воздавать бессмысленно. С другой стороны, отказывая в них, мы как бы наносим несчастному герцогу дополнительное оскорбление.
Я подхожу к постели и достаю из-под тюфяка священную мизерикордию. Матушка настоятельница вручила ее мне с определенной целью. Уж не затем ли, чтобы хоть как-то облегчить смерть Немура? Не знаю, мои ли это домыслы или они навеяны волей моего Бога, но я твердо намерена воздать герцогу последнюю честь. И как можно скорей!
Пока я устраиваю мизерикордию на ее привычном месте у своего пояса, в моем уме зарождается что-то вроде плана. Я отпираю заветный сундучок и вынимаю длинный, тонкий кинжал. Поместив его в крепкие кожаные ножны, пристегиваю оружие на левую голень. Всовываю запястье в простой браслет, таящий гарроту. И наконец достаю маленький арбалет и оснащаю его тремя стрелами. Арбалет приспособлен для ношения на тонкой цепочке под верхней юбкой. Посторонний может его нащупать, только прижавшись ко мне вплотную. Иным способом обнаружить его невозможно.
Не думаю, чтобы при дворе мне стали задавать вопросы, но на всякий случай я припасла отговорку. У меня с собой небольшое приношение, которое я намерена возложить на алтарь святой Ардвинны в часовне, дабы святая послала удачу высокородным охотникам.
Замок почти пуст: едва ли не все царедворцы поехали гоняться за оленями или кабанами, или кто там сегодня попался на глаза егерям. Члены свиты и слуги бегают по делам, без сомнения радуясь, что не надо на каждом шагу кланяться какому-нибудь вельможе.
Войдя в замок, я немного медлю, гадая, где может находиться тело Немура. Потом вспоминаю, как безошибочно я нашла лесную могилу Мартела, и отпускаю на волю свои чувства, стараясь выследить Смерть.
Здесь проделать это трудней, потому что кругом столько огоньков жизни, снующих туда и сюда. Тем не менее Смерть притягивает меня, точно пламя свечи — мотылька. Двигаясь на едва слышный зов, я скоро обнаруживаю, что иду в ту самую часовню, где впервые увиделись Анна и Немур.
Внутри никого. Тихо подхожу ко гробу, ведомая отчаянием несчастной души; оно ведет меня верней свечных огоньков, что горят в нефе. Когда я оказываюсь подле тела, душа, по-видимому, меня узнает и устремляется на свет жизни.
Я раскрываюсь навстречу, даю ей согреться. К моему удивлению, она сворачивается рядом клубочком, словно выброшенный из дому пес, которому некуда больше идти.
Так мы и сидим вместе некоторое время. Окончательно уверившись, что в часовню не забредут ни скорбящие, ни злопыхатели, я наконец-то позволяю себе обратиться внутрь, туда, где жмется ко мне осиротевшая, неприкаянная душа.
Ощутив, как обрадованно встрепенулась душа, я поднимаюсь и подхожу ко гробу. Несчастное изломанное тело бережно выпрямили, но мину потрясения с мертвого лица стереть так и не удалось. Я запускаю руку в разрез юбки, мои пальцы смыкаются на костяной рукояти мизерикордии. Я молюсь Мортейну в надежде, что прикосновение лезвия к остывшей плоти Немура позволит его душе немедленно вознестись.
