Штурмом! Без подготовки. Без разведданных, без артобстрела, без прикрытия с воздуха. У нас даже простого беспилотника не было… Голым задом – да на колючую проволоку. Но в армии, как известно, приказы не обсуждают… – Он сделал паузу, заново вспоминая те события. – В общем, схрон мы взяли, четверо моих легли в низине, еще двоих потерял на минном поле. Нас оставалось пятеро, но схрон все же зачистили. Странно, но афганцев там не было. На джипах были китайцы, а наркобарон местный оказался таджиком. У них большая сделка намечалась, «стекляшки» было тонны две, не меньше. И вот стоим перед этой грудой «стекла», чешем затылки и думаем: зачем, ну вот зачем было огород городить? Зачем мы грудью на амбразуру лезли, хороших бойцов теряли? Стоим и тихо звереем. И тут поступает новая вводная от Мансурова. Оказывается, к схрону двигается со стороны Таджикистана караван «хаммеров». Их надо встретить, наркобарыг убить, груз из «хаммеров» перехватить. Что называется – не было печали… Встретили. «Хаммеры» были армейские, с пулеметами и ракетными установками. А мы же – спецура, не пехота, нам в лобовые атаки ходить не с руки, не тому обучены, не для того предназначены. Да и оставалось нас всего пятеро. Да, было пятеро… А остался я один. И то каким-то чудом пулю башкой не поймал. – Данила машинально погладил старый шрам от скулы до виска. – В общем, – перешел он к концовке, – валяюсь я, контуженный, усыпанный гильзами, залитый кровищей, на поле боя и слышу, как рация трещит. Доложите, блин, о результатах операции. Докладываю: все отлично, все погибли. И свои, и чужие. И тошно мне так, что самому сдохнуть хочется. А Мансуров, гнида, и говорит: ждите, скоро буду. А вас, боец Астрахан, представлю к ордену. Твою мать… Если б не злость, никогда бы не нашел в себе сил подняться. Но встал, пошел к «хаммерам» – посмотреть, за что мои ребята погибли. А там в багажниках чемоданчик такой, алюминиевый, знаете, с кодовым замком. И в чемоданчике – биотин в фабричной расфасовке. Его таджики китайцам поставляли в обмен на «стекло». И тут до меня доходит, что всю эту мясорубку Мансуров устроил только ради того, чтобы биотин взять. Это ведь не наркота, это чемодан вечной молодости! По тем временам где-то… не знаю, больше сотни миллионов долларов. Ах ты ж тварь, думаю… И гляжу – «крокодил» над горами появился, Ми-24М, через пару минут над кишлаком будет. Тут меня и перемкнуло. Я чемоданы распотрошил, биотин со «стекляшкой» перемешал, на улицу вышел и внутрь гранату кинул.
– Ну, ты псих, бро! – восхитился Момент. – Сотню лимонов, значит, пожег?
– Одиннадцать человек! – отрубил Астрахан. – Одиннадцать там легло, чтобы Шейх себе безбедную пенсию мог обеспечить. Хрен ему, а не пенсию… Дальше было неинтересно. Я – докладную, Шейху – трибунал, мне – повышение, только послал я их всех к матери, поругался с командованием, потом еще психанул… В общем, они быстро все переиграли и вместо повышения выперли меня из армии. Но Земля круглая, суждено нам было опять встретиться с полковником Мансуровым.
Данила еще раз сплюнул и глотнул из фляжки воды. В горле пересохло. Давненько ему не доводилось так долго говорить.
– Вряд ли, – сказала Марина задумчиво. – Вряд ли это личное. Если бы Мансуров хотел отомстить, он бы сделал это раньше. А идти так далеко, в Сектор, причем в начале лететь на вертолете?
– Тут ты права, сестренка, – кивнул Момент. – Кто бы ему вертушку для полетов над этой территорией выделил, если оно ему для личных целей? Не-ет, это ты, Мариночка, ему нужна… ты всем нужна… Такая ты замечательная, что Мансуров без тебя жить не может… И я вот тоже уже совсем не могу…
– Геннадий, – не выдержала Марина, – а вам никогда не говорили, что вы дурак?
– Неоднократно, – ухмыльнулся их проводник. – Всю жизнь говорят. И я очень стараюсь соответствовать, ибо дуракам везет…
* * *
К городу подошли затемно, с южной стороны, выбрали относительно целый двухэтажный дом на самой окраине, вдалеке от ограды, сооруженной местными вокруг центра.
– Надо бы окрестности осмотреть, – предложил Данила.
– Подождите в этом месте, – сказал Момент. – Вдруг хрен, который за нами тащился, уже здесь и засаду устроил? Он про меня не знает, я тихо разведаю.
– Кондратий, иди с ним, – велел Данила, снимая рюкзак.
– Не-не, бро, не катит. Его сразу заприметят, а я тут, можно сказать, свой. Тут у нас, бро, анархия, буферная зона, где все равны – из Воли ты, из Герба или одинокий следопыт. За забором – мочите друг друга, в городе – увольте. Я моментом, туда-назад, а вы пока обоснуйтесь в этом доме. На тебе балласт, – Момент поставил рюкзак на порог и танцующей походкой удалился.
Электричества в Икше не было. Данила закрыл ставни на первом этаже, занавесил окна, поставил на стол диодную лампу, и кухня заброшенного дома озарилась синевато-белым светом. Кондратий отправился на второй этаж – бдить.
Мародеры здесь, конечно, побывали, вынесли всю технику, даже встроенную плиту вырвали с корнем. Но стекла за ставнями остались целы, входная дверь – тоже, и Данила закрыл ее изнутри на засов.
Не успел он сесть на прогнивший диван и вытянуть ноги, как в дверь постучали.
– Свои, – пробасил Кондратий, со второго этажа видевший, кто подошел к дому.
Астрахан открыл дверь – это вернулся Момент.
– Значит, так, бро, – сказал он, войдя в комнату. – На воротах стоят местные, у меня с ними отношения не очень, а знакомые, кого в городе встретил, говорят, что чужаков вроде не было, но они не уверены. Так что расслабляться я бы не стал.
– Хвост не привел?
Момент махнул рукой:
– О чем ты говоришь, бро!
– Никто за ним не шел, – заметил спустившийся Кондрат. – Эх, костер бы. Ужинать пора. Девушка пусть займется.
Марина вскинулась:
– А почему я?
– Потому что, если в отряде есть женщина, то готовка – ее дело.
Марину взбесило такое отношение: она – полноправный член экспедиции, ее должны опекать, а не ставить «к плите»! Отметив, что, чем дальше в Сектор – тем сильнее, ярче ее эмоции, она уже открыла рот, чтобы высказать этому недоумку все, что думает, но Данила успел первым:
– Никакого костра. Заметить могут и местные, и Шейх, если его отряд подвалит сюда. Момент, тут ведь живут? Ограда там, за домами…
– В Икше-то живут. – Гена закурил самокрутку, и по кухне поплыл сладкий запах. – Живут, бро. И ты прав, моментом прибегут. Такие дела. Жрем сухпай и не отсвечиваем. Кстати, чуваки, у меня есть бутылка. Специально для серого вещества и шершавых нейронов тех, кто не курит дурь… Говорят, Сектор ломает, а бухло помогает склеить этот мир.
– Наркоман и алкоголик, – вздохнул Данила, – никакого алкоголя. Расслабимся – тут нас и возьмут. Всем понятно?
– Понятно, бро. Но ты же знаешь, я и расслабленный всех моментом положу.
Кондрат ничего не ответил, он прогуливался по кухне, оценивал обстановку. Марина открыла рюкзак с провизией: стереотипы – стереотипами, но если никто, кроме нее, не спешит заняться едой, не голодать же!
Марина думала, ее тревога пройдет со временем, но ничего подобного. От апатии последних дней не осталось и следа, Марина нервничала все сильнее, и с приближением ночи ее стало «накрывать». Вот и сейчас: чудилось неладное. Не опасное, а именно неладное, чуждое.
И будто пела девушка – тихо, на границе слышимого, пела, звала и тосковала. Но если прислушаться всерьез, замерев: нет, ничего не слышно.
Марина помотала головой. Все-таки бессонная ночь и дневной переход дают о себе знать. Надо выспаться. Очень хочется забраться в спальник, чтобы тепло, чтобы рядом…
– Пойду, гляну, как на улице, а то чё-то не по себе, – сказал Кондрат и сбил Марину с мысли. – Да и по второму этажу надо еще раз прошвырнуться.
– Погоди, чувак, я с тобой. Нечего одному ходить… Бро, из кухни без меня – ни ногой.
Данила пробурчал что-то недовольное, но возражать не стал. Он сегодня дважды спас Марину: на берегу канала от хамелеона с щупальцами и позже, в том заброшенном поселке, от хамелеона-стрекозы. Но
