— Разумеется, нет, — поспешно сказала Энни, хотя именно это она и имела в виду. — Приезжай, когда у тебя будет отпуск. Ты в настоящий момент работаешь?
Сестра вздохнула.
— Я получаю пособие. После удаления матки мне посоветовали три месяца отдохнуть, однако у меня есть работа в летнем лагере.
— Но это же здорово!
— Мне придется отказаться от своей комнаты. Думаю, я смогла бы немного погостить у тебя, а уже потом отправиться в Скегнесс.
Мари приехала с двумя чемоданами. Энни пришла в ужас от ее внешнего вида. Хотя ее сестра выглядела не так уж и плохо, когда была накрашена, однако без макияжа ее кожа была серой. Мари с трудом выносила присутствие детей и проводила много времени в постели.
Майк купил родителям машину, поэтому Дот с Бертом несколько раз приезжали повидать свою неугомонную племянницу. Во время первого посещения разговор коснулся воспоминаний о тех годах, когда они все вместе жили в Бутле.
— Я часто думала, что ты моя мать, — с задумчивым выражением лица сказала Мари тетушке Дот. — Переезд на Орландо-стрит стал для нас тяжелым ударом.
— А я в основном вспоминаю о том, как Дот швырнула чашку о стену после того, как подгорел крем, — вставила Энни.
— Я хорошо помню тот день, — сказал дядюшка Берт. — Тогда лило как из ведра. Потом пожаловал отец О'Рейли, и мне пришлось встать с постели.
— Точнее, отец Хинан, — поправила его Дот.
— А вот и нет, милая, это был отец О'Рейли.
— Я прекрасно помню, что это был отец Хинан.
— На самом деле, — сказала Энни, — это был отец Мэлони. Ты его так и не увидел, дядюшка Берт. К тому времени как ты спустился вниз, он уже ушел.
То утро стало поворотным моментом в ее жизни, ярко запечатлевшимся в ее памяти.
Когда Мари поднялась по лестнице в ванную комнату, Дот шепнула:
— С ней все в порядке? Выглядит она ужасно.
— Мари просто слегка переутомилась, — сказала Энни.
— Дот ужасно выглядит! — заметила Мари, когда они, проводив гостей и помахав им на прощанье рукой, вернулись в дом.
— С чего ты взяла? Она такая же, как и раньше. Ее лицо практически не изменилось, на нем нет ни единой морщинки.
— Да, но она ходит, прихрамывая, словно старушка, и еще — почему она весь вечер размахивала руками?
Энни засмеялась.
— У нее артрит, только и всего. Она делает специальную гимнастику. Ты же знаешь Дот, она обязательно победит свой недуг.
— Неужели его можно победить? Я всегда думала, что если уж эта хворь начинается, то остается навсегда.
Сильвия была на седьмом месяце беременности. Однажды днем она, неуклюже передвигаясь, пришла вместе с Сиси и Жасмин. Сиси с нежностью обняла Мари.
— Я по-прежнему считаю тебя своей дочерью.
Сильвия, стоя за спиной матери, скорчила гримасу, Энни же сделала вид, что ничего не заметила. Присутствие Сиси сносили в Ормскирке лишь потому, что она присматривала за Жасмин, пока Сильвия отдыхала. Теперь Сиси придется сидеть с обоими детьми, когда их мать найдет очередную работу. Эрик, само великодушие, всецело поддерживал решение жены.
Мари была очарована Жасмин. Девочке исполнилось почти два годика. Она была красивым ребенком с блестящими черными волосами, короткой челкой и кудрями на висках. Бархатные карие глаза загадочно сверкали из-под длинных ресниц. Энни никогда не могла понять, было ли это детское озорство или же малышка владела каким-то тайным знанием, возможно, сокрытым в глубине ее души. Мари сидела на траве и терпеливо показывала ей, как сделать венок из ромашек.
— У Сильвии есть все, так ведь? — заметила Мари после того, как гостьи ушли.
Энни резко взглянула на нее. В голосе сестры послышалась зависть.
— Что ты подразумеваешь под словом «все»?
— Муж, ребенок, мать и отец. Она уж точно не нуждается в нескольких шиллингах, и главное — она беременна.
— Ты говоришь так, словно завидуешь.
— Я не завидую тому, что у нее есть отец, мать, муж, и мне плевать на ее деньги, но я бы отдала все, что угодно, лишь бы иметь такую же малышку, как Жасмин.
Энни как раз готовила на ужин салат.
— Ты что, язык проглотила? — беззаботно сказала Мари.
Энни гневно взглянула на сестру.
— Я просто думала над тем, какое же это было глупое замечание! Ты три раза была беременна. Первый аборт был неизбежен, но никто не заставлял тебя делать два других.
— Ты сама доброта. — Вскинув голову, Мари пошла в гостиную.
Энни последовала за ней, размахивая хлебным ножом.
— Нельзя ожидать сочувствия, если ты с восхищением говоришь о ребенке другой женщины, когда сама могла бы уже иметь собственных ребятишек.
Мари выскочила через стеклянные двери. Энни вышла следом за ней.
— Ты сама предпочла карьеру семье.
— Спасибо, что напомнила мне об этом, — огрызнулась Мари.
— Мы все хозяева собственной судьбы.
— Какая глупость!
Мари исчезла под сенью ивы.
Энни опустилась на колени рядом с деревом.
— И вот еще что. Ты разве никогда не слышала о противозачаточных средствах?
— Ну разумеется, слышала, но таблетки мне не подходят, и остальное тоже не помогает. Должно быть, я самая плодовитая женщина на земле. То есть была таковой.
— О Мари, — вздохнула Энни. — Даже не знаю, что сказать.
— Все, что могла, ты уже сказала.
Энни сделала над собой усилие, чтобы придумать что-то ободряющее:
— По крайней мере, летом ты будешь играть в театре.
— С чего ты это взяла? Я буду работать в баре.
— А я думала, что в театре!
Энни приоткрыла завесу из листьев и забралась внутрь.
— Мне что же, нужно залезть на дерево, чтобы скрыться от тебя? — заворчала сестра.
— А помнишь, как мы, бывало, ходили в драматический театр? Игра некоторых актеров была просто великолепной, но о большинстве из них я никогда с тех пор не слышала.
— К чему ты клонишь, сестренка?
— В твоей профессии большая конкуренция, милая. Даже мне известно, как мало актеров добиваются успеха.
Мари сверкнула глазами.
— Вообще-то у меня нет ни малейшего желания отступать.
— В таком случае прекрати распускать нюни и прими все как есть.
Энни вздохнула с облегчением, увидев, что Мари улыбнулась.
