— Руки за голову. Обернитесь. Только медленно, — приказали сзади.
Капитан коснулся пальцами стриженого затылка и повернулся. Лицо и нашивки напавшего было трудно толком рассмотреть в темноте, но на левой петлице тускло поблескивали два кубаря.
— Лейтенант, вы отдаете себе отчет, что напали на старшего офицера? — спросил Строгачев. — Более того, на офицера ОГПУ? Я требую, чтобы вы себя назвали, убрали оружие и подчинились старшему по званию.
— Документы! — потребовал лейтенант, и не подумав опустить пистолет.
Строгачев, мельком заметив, что напавший сменил свой «наган» на капитанский «ТТ», убрал руки с затылка и потянулся к боковому карману.
— Медленно! — предупредил лейтенант.
Строгачев как можно спокойнее расстегнул пуговицу, вытащил удостоверение и аккуратно положил его на теплый капот машины. Достаточно близко. И когда лейтенант потянулся, молниеносно схватил его запястье, дернув на себя и вверх. В темноте хлопнула голубая вспышка, и капитан, вскрикнув, схватился за онемевшее плечо.
— В следующий раз выстрелю в голову, — пообещал лейтенант.
— Ты даже не представляешь, что тебе за это будет, — прошипел Строгачев, чувствуя, как онемение расползается по руке все выше. — Я — оперуполномоченный особотдела дивизии капитан Строгачев!
— Ничего особенного не будет, — ответил лейтенант. — Потому что настоящий капитан Строгачев сейчас в штабе дивизии. Комбат говорил с ним по полевому телефону двадцать минут назад. Я поручился за Кирюхина, и его разрешили оставить в батальоне до особого распоряжения. Опоздал только на пару минут.
Лейтенант поднял удостоверение и посветил себе зажигалкой. Красные блики на секунду полыхнули в его глазах, осветив острые скулы и прямой нос. Насмешливо фыркнув, он швырнул корочки обратно на капот.
— Где мой боец? — спросил он.
— Стрельченко, — догадался капитан. — Вот и отыскался второй беглец. Даже особо напрягаться не пришлось.
— Где рядовой Кирюхин? — повторил вопрос лейтенант.
В перелеске, куда сержант увел Кирюхина, полыхнула короткая желтая вспышка, и через секунду донесся хлесткий раскатистый хлопок.
— Если ты имеешь в виду своего приятеля, он только что доставлен в следственный отдел Комитета Охраны ПВК, — ответил Строгачев. — А рядовой Кирюхин, тысяча девятьсот двадцать второго года рождения, убит в ходе Ржевской наступательной операции тридцать первого июля сорок второго года. Скверно работаете над легендами, ребятки.
— Так уж и скверно? — огрызнулся лейтенант.
— Да уж, не блестяще. Лейтенант Стрельченко до июля тысяча девятьсот сорок пятого числился пропавшим без вести. Он умер от туберкулеза в лагере для военнопленных «Цайтхайн», в Саксонии, близ Якобсталя, в ноябре сорок четвертого.
Лейтенант ухмыльнулся:
— Учтем на будущее.
Капитан заложил парализованную руку за портупею и сказал:
— Не знаю, как ты сам видишь свое будущее, а я вижу его довольно ясно. Шесть месяцев общественных работ и трехмесячные курсы социального перевоспитания, включающие гипнотическую психокоррекцию. Сопротивление аресту я готов забыть, если вернешь парализатор и добровольно последуешь за мной. Давай-ка, сынок, бросай дурить, пока я добрый. Объявляю тебя арестованным за преднамеренное нарушение ПэВэКа.
— Профессионально важных качеств? — язвительно переспросил лейтенант. — Или Постановления Выдающихся Кретинов?
— Пространственно-временного континуума, — терпеливо пояснил капитан. — Все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя в суде. К счастью, ты имеешь право хранить молчание.
— Но, к несчастью, не хочу, — перебил лейтенант, продолжая превращать процедуру ареста в фарс.
— В продолжение следствия ты имеешь право на бесплатного адвоката, на отвод судьи, на ежедневное свидание с родственниками, на два часа телефонных переговоров в сутки, а также на занятия спортом и любым видом творчества, одобренным судебной комиссией.
— Вышивание крестиком допускается?
Капитан замолчал и потянулся к часам на парализованной руке. Стрельченко снова вскинул пистолет.
— Руки!
Строгачев устало поднял глаза:
— Ты больше не станешь стрелять в офицера полиции, сынок.
— Это почему? — резко спросил лейтенант.
— Потому что восемьдесят одного беглеца я уже доставил домой. Верну и восемьдесят второго.
Капитан сделал резкое движение и нажал кнопку на часах. Однако при этом абсолютно ничего не произошло. Лейтенант опустил пистолет и насмешливо хохотнул. А через секунду не выдержал и расхохотался в голос. Строгачев с тем же успехом нажал кнопку еще несколько раз и плюнул с досады.
— Не вижу ничего смешного, — сердито сказал он. — Ты сжег маяк парализатором. На подготовку и расчет аварийного возврата с момента пропажи сигнала уйдет шесть часов!
Стрельченко снова рассмеялся и протянул капитану его пистолет.
— Зато мы теперь в одной лодке.
— Не так быстро! — приказал капитан, взяв оружие. — А где твой маяк? Тебе же тоже нужен маяк.
Лейтенант, обернувшись, улыбнулся и ткнул пальцем в сторону нейтральной полосы:
— Где-то в полях подо Ржевом. Унесло взрывом к чертовой матери вместе с планшеткой. Но это неважно. Я не собираюсь возвращаться.
Примерно в три часа водяная морось перешла в мелкий нудный дождь, и перекрытая щель начала промокать. Вода сначала просачивалась редкими каплями, а потом принялась барабанить по шинели капитана со скоростью пущенного секундомера. Капитан чертыхнулся, нашарил в темноте каску и подставил ее под течь. Это помогло ненадолго — вскоре начало капать еще в нескольких местах.
Неподалеку в низкие тучи с шипением воткнулась осветительная ракета. По грубо сколоченным нарам поползла кверху синеватая полоса света, осветив лицо и открытые глаза лейтенанта.
— Не спится? — спросил капитан. — Об общественных работах думаешь?
— Нет, — ответил лейтенант. — О том, что через час артподготовка фрицев начнется. А выдернут вас отсюда, в лучшем случае, только через час тридцать.
— Страшно?
— Это моя четвертая заброска.
— Рецидивист, выходит, — кивнул капитан. — Ну-ну. К рецидивистам применяют усиленный курс принудительной психокоррекции, ты знаешь?
— Догадываюсь.
Капитан помолчал, глядя, как свет ракеты вскарабкивается по грубо сколоченной обшивке стены, проецируя на грязные горбыли, как в волшебном фонаре, диковинные резные узоры из листьев и травы. Немного не добравшись до перекрытия, свет погас — ракета упала на нейтральной полосе.
— Как твое настоящее имя? — спросил капитан.
— Так я вам и сказал, — отозвался лейтенант. — Здесь я Стрельченко. А дома — сами устанавливайте.
Капитан вздохнул в темноте.
— Да установим, установим, не сомневайся. Не для того спрашиваю.
— А для чего тогда?
— Понять хочу. Чего вам дома не хватает? Чего вы в это прошлое лезете, будто вам тут медом
