разделаться, — прибавил я, обращаясь скорее к самому себе.
Мой брат смотрел на меня так, будто у меня только что отросло третье ухо.
— Что значит «разделаться»?
— Не глупи, Лев. — Я старался скрыть раздражение в голосе. — А если император прав и старик Черные Перья знает больше об этих колдунах, нежели показывает? Что тогда? Если бы я мог что-то выяснить — а ведь заранее ясно, это невозможно, — неужели ты думаешь, он позволил бы мне явиться с докладом во дворец? Да он посадил бы меня на кол! Я покойник уже давно, чем бы все это ни кончилось!
— Тогда просто исполняй свой долг, — холодно заключил мой брат.
— Дурни вы все! Я же раб! Какой долг? Перед кем? Долг — это когда за него платят.
Заморский меч дернулся в свете факела — это Лев, мой братец, пытался совладать со своим гневом.
— Ах ты, себялюбивый червь! — вскричал он. — Да кому нужна твоя жизнь? Думаешь, отцу, братьям? Каково им, по-твоему, было видеть, во что ты превратился? И каких трудов стоило мне построить свою жизнь, заработать почет и славу, когда любой, встретив меня, говорил: «А-а!.. Да я тебя знаю! У тебя брат пьяница! Кстати, как это ему удалось избежать сломанной шеи?»
— Я так и знал, что ты опять заведешь этот разговор…
— Сколько лет подряд ты марал в грязи честное имя нашей семьи! Не так, так эдак!.. И вот теперь, когда тебе представилась возможность хоть как-то возместить этот ущерб, ты только и думаешь о том, как бы сделать еще хуже…
— Ну да, а теперь ты станешь говорить, что я обязан тебе жизнью.
— Да, обязан!
Бойкий ответ застрял у меня в горле, потому что братец-то был прав. В глазах защипало при воспоминании о смеющейся толпе, о боли и унижении — мне даже пришлось отвернуться, чтобы скрыть эти горькие чувства.
Я очнулся, только когда услышал свист клинка в воздухе, но опоздал. Братец ударил меня мечом плашмя по лопаткам, отчего я, шатаясь, упал на колени. Обернувшись, я увидел, как он навис надо мной со сверкающим мечом в руке, на губах его застыла зловещая усмешка.
— Такую игру помнишь, братец? — заорал он.
Конечно, я помнил. Как же не помнить? Мы вдруг снова словно оказались мальчишками, играющими в войну. Оружие нам заменяли палки, и я, как обычно, был сбит с ног, а мой верзила братец собирался схватить меня за волосы, что в настоящем бою означало добыть пленного.
— Вот он, мой возлюбленный сын! — Этим злорадным воплем завершался воинский ритуал, когда его пустая рука тянулась ко мне.
Только, похоже, эту игру я все-таки усвоил лучше — не зря так долго учился. Когда пальцы его почти коснулись моих волос, я отдернул голову и впился зубами ему в руку.
Он взревел от боли и ярости. Он пытался вырвать руку, но я вгрызался в нее зубами, словно горностай в кролика. Перед глазами моими поблескивал меч — это братец пытался совладать с собой, чтобы не перерубить мне шею, а потом швырнул его в самый дальний угол комнаты, стараясь освободить руки.
Он навис надо мной, хотел ущипнуть меня за нос, чтобы я разжал зубы, и тогда я изо всех сил ударил его в бок, под ребра.
Когда он упал, я быстро отполз назад и выплюнул на пол его кровь.
Некоторое время мы лежали, тяжело дыша и беспомощно глядя друг на друга.
Чей-то крик вдалеке и топот бегущих ног дали нам понять, что нас слышали. Мы поднялись с пола, устало оглядывая друг друга.
— Что скажешь, братец? — задыхаясь, спросил я, между тем как озадаченные стражники ворвались в комнату у меня за спиной.
— А то скажу, что у тебя совсем нет друзей! — прорычал Лев, направляясь в дальний конец комнаты за мечом. — Сделай для императора то, что он хочет, и тогда, возможно, он возьмет тебя под свое крыло. Только не жди, что я буду возиться с тобой и на этот раз!
Глава 8
Дом моего хозяина имел весьма внушительный вид, какой и полагалось иметь жилищу важного сановника. Это была, считай, копия дворца Монтесумы в миниатюре — двухэтажный, ровно выбеленный каменный особняк с витиеватыми бордюрами поверху и широченной лестницей по центру фасада, ведущей во внутренний дворик и оттуда в хозяйские покои наверху. Но подниматься по этой лестнице я и не думал, мое спальное местечко находилось в закутке на заднем дворе, куда я и направлялся. У меня еще оставалась надежда, что хозяин пока не посылал за мной и мое опоздание осталось незамеченным.
— И куда же это ты так бодро чешешь, Яот?
Я мысленно выругался. Голос, остановивший меня, принадлежал поджидавшему в тени под лестницей слуге моего хозяина Уицику.
— Спать иду. Куда же еще? — ответил я, надеясь, что этот вопрос задан безо всякого умысла и мне удастся проскочить, пока этот болван чего не надумал.
— Спать пока не торопись. Господин хочет видеть тебя. Он там, наверху. — Он мотнул головой в сторону лестницы и злорадно прибавил: — Ждет-поджидает.
Уицика я ненавидел. Этот противный здоровенный задавака, захвативший в битвах трех пленников, мнил о себе невесть что, воображая себя чуть ли не правой рукой императора, хотя на самом деле вообще ни к чему не был годен. Такие, как он, обычно влачили свой век на какой-нибудь убогой бестолковой работенке вроде посыльного или смотрителя в богатом доме, где им хватало мозгов осознать всю свою никчемность и где они всегда могли отыграться на младшей прислуге и рабах. Он напоминал мне неотесанных болванов, преподававших в Доме Юных, школе, посещаемой моим братом, — еще одна удобная работенка для не нашедших себе применения бывших воинов, которых почему-то так и распирало от самодовольства. Разница была только в том, что Уицик, помимо властности, отличался еще и крайней жестокостью. Имя его означало «острый предмет», вот почему я про себя прозвал его Колючкой.
— Я, как всегда, к услугам господина, — сказал я, направляясь к лестнице. Хорошо, что сарказм не доходил до Уицика — для этого он был слишком туп.
— Ты сильно припозднился, — усмехнулся он. — У него уже кое-кто есть.
Я так и не успел спросить кто, потому что он резко повернулся и ушел, оставив меня в полнейшей нерешительности.
Снизу мне не было видно, что делается наверху во дворике, но я мог представить себе картину. Старик Черные Перья скорее всего сидел в плетеном кресле с высокой спинкой под любимой магнолией его покойного отца, — сидел, обхватив худыми руками колени, а его гость занимал почтительную позу на корточках напротив. Я осторожно поднялся по лестнице, сообразив, что если не высуну головы выше верхней ступеньки, то смогу незамеченным подслушать, о чем там говорят.
Один голос принадлежал моему хозяину, в нем звучала усталость.
— И это все его слова? «Остерегайтесь большой лодки»? Больше-то ничего?
— Мне сказали только об этом. — Голос посетителя меня удивил — совсем молодой, по-юношески ломкий, с явным акцентом, он почему-то показался мне знакомым. Я отчаянно пытался вспомнить, кому он может принадлежать. — Он прокричал эти слова на весь город со стены Большой Пирамиды и прыгнул. А потом твой раб и тот, другой человек…
— Да, да… — перебил его мой хозяин. — Когда мой раб соизволит явиться, я потребую от него полного и подробного отчета. А пока скажи мне: чего хочет от меня Сияющий Свет? Тебе об этом говорили?
Во время последовавшей засим короткой паузы я вдруг понял, кто такой этот посетитель — Киматини, сын некоего Аяукоколи, человека, с которым моего хозяина связывали дела и который
