Тихомиров, отдавая мне слова, долго-долго объяснял, что без музыки текст не идёт. Я объяснил ему, что не смогу присовокупить к тексту музыкальную запись. Тут важно что пели в тот апрельский вечер, и только.
Ирина, высокая женщина с резкими чертами старомодного, эпохи Второй мировой войны, лица, довольная, уселась слушать «Боксера». Я? В фильме «Борсалино и К°», где Ален Делон и Жан-Поль Бельмондо играют марсельских гангстеров, мне всегда больше всего нравилась сцена, когда Делон возвращается и мочит своих обидчиков. Потому я тоже был доволен. Пусть в такой форме кусок справедливости. Как вызов. Дружинин сидел с кислым лицом. Американцы сдержанно галдели, им никто ничего не объяснил и не перевёл. Официанты и остриженные в чёрных костюмах ребята молчали.
Олег Тихомиров пояснил мне:
«Они хотят, чтобы Быков отдал им свои 28 % акций КрАЗа в обмен на свободу. Они будут его прессовать».
Я чувствовал себя как в фильме «Крёстный отец — 3». Только что передо мной состоялся передел предприятия, годовой доход которого составляет от 85 до 100 миллионов долларов.
На следующее утро я узнал, что Дружинин не заплатил в тот вечер «своему» оркестру «Яхонт». И что Венгрия решила выдать Быкова российским властям.
В следующий раз я попал в г. Красноярск в конце сентября. Предварительно позвонив Фёдору Сидоренко, узнал, что Быков выпущен на свободу решением районного суда. Я попросил Фёдора устроить мне встречу с ним. Встреча состоялась 26 сентября в 11 часов 30 минут в помещении фирмы «Сибчеллендж» на улице Урицкого. Небезынтересно попытаться воспроизвести дом, обстановку, атмосферу. Детали часто говорят о человеке всё.
Мы вышли из автомобиля. У самого края тротуара, но поодаль от невысокого здания «Сибчеллендж», стояли кучкой подтянутые люди в кожаных куртках, такие добрые мужички средних лет. Как бабушки, которые привыкли собираться у подъезда, но им строго приказано было отучиться от этого старомодного и провинциального обычая. Крупный Фёдор и я с белой бородой и ветвистыми усами прошли мимо. На нас не обратили внимания.
Нажав кнопку, Фёдор сообщил невидимому стражу, что это явился Лимонов к Анатолию Петровичу в 11:30 на встречу. Через минуту дверь загудела, отпираясь. Мы вошли. Еще одна дверь. Плотный мужик в чёрном костюме взял у меня куртку, у Фёдора плащ. Отворив одну из белых с золотом дверей, мужик посадил нас в похожий на термометр (ну да! там была какая-то ртутная полоса, по ней плавали номера этажей) лифт и поднял на 3-й этаж. Там хорошо сложенный улыбающийся ушастик ввёл нас в предбанник. Аккуратная, чуть измученная секретарша сидела за стерильным столом в окружении телефонов. В шкафах видны были аккуратные досье. Аккуратные файл-кабинеты. Секретарша тоже в чёрном костюме.
Я оценил класс. Именно такая, чуть-чуть измученная, тридцатилетняя секретарша Карла Фелтман служила у моего босса — председателя совета директоров и генерального директора многих компаний Питера Спрэга. (Помимо всего прочего Питер владел одно время английской автомобильной компанией «Астин-Мартин» и производившей микрочипы «Нэйшнл Семикондактор»). Я работал для Спрэга в Нью- Йорке в 1979—80 годах. Только пижоны и бездельники имеют вместо секретарш юных фиф. У Быкова была рабочая секретарша. И был стерильный порядок. Нас попросили присесть.
Уже через пару минут появился из кабинета сам Быков, выводящий от себя каких-то пожилых товарищей (как потом объяснил мне Фёдор, это были быковские «силовики», — руководители его служб охраны и разведки). Затем в кабинет вошли мы. Фёдор представил меня и откланялся.
Быков был в светлом пиджаке, в белой рубашке и галстуке с красно-жёлтыми квадратами. Темные брюки. Под глазами — тёмные круги усталости. Он не уселся за свой стол, но опять-таки следуя чьей-то хорошей выучке, сел за стол совещаний, а мне указал место напротив. Слева помещался большой аквариум — чёрные камни и жёлтые плоские, крупные, как блюда, рыбы стояли в нём.
— Я много слышал о вас, Анатолий Петрович. Я внимательно слежу за вашей судьбой и хотел бы написать о вас книгу, — начал я. — Если, конечно, вы не будете возражать. Предваряя ваши вопросы, сразу скажу, что мне интересен более всего контраст между тем социальным классом, к которому вы принадлежали от рождения в простом городе Назарове, и тем местом под солнцем, которого вы добились. Вы стали сверхбогатым человеком, вас знает вся страна…
Где-то тут он меня перебил и увёл инициативу. Он сказал, что вот сегодня беседовал с коллегой — депутатом Законодательного собрания, коммунистом, и пытался получить от него ответ, почему компартия не сплотит вокруг себя все силы общества, чтобы предотвратить окончательную гибель страны. Он звучал как патриот, как я сам в своё время в 1991—93 годах в моих статьях на страницах «Советской России», этот Быков. Но он был свежий патриот, а я давний, потому я знал, что с коммунистами объединиться невозможно.
Я сказал ему, что объединяться надо, но КПРФ не способна объединить общество, коммунисты- зюгановцы понимают объединение как положение, при котором командуют и возглавляют они, а остальные силы безвозмездно трудятся на них.
Я сообщил ему, что написал 27 книг,
«и только одна из них — это портрет, это книга о Жириновском — „Лимонов против Жириновского“, но Жирик мне откровенно не нравился. Вам я симпатизирую. По нескольким причинам. Ну во-первых, я начинал свою жизнь в рабочем посёлке, в пригороде Харькова… Во-вторых… (Я из вежливости не сказал ему, что в юности мечтал стать крупным бандитом, у нас в Салтовском посёлке в пригороде Харькова была такая социальная мода — пацаны мечтали стать крупными бандюками.) Во-вторых, я сохранил для себя… В-третьих, сказал я, у нас в России не о ком писать, у богатых отсутствует жест, порыв. Богатые просаживают деньги в казино, пьют коньяк по 10 тысяч долларов бутылка, но где жест? Что кому хорошего сделал Березовский? О политиках тоже нечего писать. Зюганов — серый. В прошлый мой приезд в Красноярск меня повели смотреть храм, построенный вами, Анатолий Петрович…»
Тут я наконец коснулся живой его души под костюмом. Достал. Он сказал, что построил пять храмов: три православных, синагогу и достраивает мечеть. Что в Америке он общался с любавичскими евреями и вот построил в Красноярске синагогу. Его все спрашивают почему, не еврей ли он… Он никак не еврей, но ему хочется, чтоб все конфессии жили в мире, и он подаёт пример вот такого ровного отношения ко всем религиям и нациям. Иначе Россия развалится!
Меня предупредили, что он говорит плохо. Но он говорил хорошо! Может, ему не хватало актёрских модуляций, подчёркивания, ударений, но в беседе двоих было достаточно и тех, что были. Тот, кто меня предупредил, очевидно, давно его не слышал.
Время от времени пищал селектор да неслышные ярко-жёлтые рыбы меняли положение в аквариуме. В первый момент встречи он сообщил, что у меня есть 20 минут, а мы сидели уже более получаса. Меня предупредили: «
Я думаю, он нуждался в ком-то, вот так вот пришедшем со стороны, чтобы выговориться. А вся его речь была только о храмах, которые он возвёл, о госпитале, которому он только что дал один миллион рублей на оборудование, о людях, которые ему пишут, взывая о помощи. Ни слова о КрАЗе, ни слова об акциях, ни слова о тюрьме венгерской или красноярской. Ничего такого.
Пришел его помощник Георгий Рогаченко. Принес кипу бумаг и письма. Часть бумаг была на английском. Я предложил перевести. От предложения вежливо отказались. Я приподнялся уходить, но Быков остановил меня. Взял в руки письма. Открыл первое попавшееся. Открывая, сообщил, что за время
