длинный перец в порошке, шестнадцать гран; смешать.
Это афродизиак, который эффективно восстанавливает чахоточных и истощенных людей. Доза от двух до трех драхм. Принимать утром и вечером с бокалом старой малаги или другого испанского вина.
Он просыпается с одной-единственной мыслью в голове — купить Мимосине брошь с бриллиантом.
Он посылает за Диззомом и спокойным голосом объясняет, что ему нужно. Ему нужна сотня брошей с бриллиантами, чтобы актриса выбрала одну из всех, что может предложить Лондон. К обеду новость распространяется по городу. Все более-менее крупные воры знают, что им следует доставить на Бенксайд лучшие броши с бриллиантами, если они хотят и дальше дружить с Валентином Грейтрейксом.
Уже через день бриллианты от Голконды до Бразилии начинают сыпаться на Бенксайд, словно звезды. Они прибывают в рукавах, носовых платках, под шляпами, даже в деревянной ноге, которая прекрасно для этого приспособлена. К Валентину стеклось столько бриллиантов, что он с удовольствием сравнил Мимосину с французской королевой, которая удивила Европу покупкой ожерелья с тремястами сорока семью бриллиантами.
Диззом вешает на броши аккуратные этикетки с загадочными знаками и выкладывает на бархатные тряпочки. Плотник, подвизавшийся в изготовлении двойных доньев для гробов, обязуется смастерить демонстрационный стенд. Становится известно, что крайним сроком доставки брошей будет полдень следующей пятницы.
Глядя на сверкающее богатство, Валентин внезапно вспоминает Тома, который всегда любил бриллианты, их пронзительный блеск и непостоянную судьбу. Именно старый список любимых украшений Тома был роздан для ознакомления ворам, которые теперь считают Валентина знатоком драгоценностей, не подозревая, что им был почивший Том.
На столе в комнатах Мимосины Дольчеццы он видит газеты, пестрящие заметками об участившихся налетах на ювелирные лавки по всему городу. Ему интересно, почему она покупает «Дэйли Юниверсал Регистер», ведь напыщенная и витиеватая речь должна быть очень сложна для ее понимания, учитывая, что Мимосина плохо знает язык. Однако она, должно быть, все же кое-что понимает, потому что он замечает несколько газетных вырезок, посвященных товарам для женщин, которые она изучает, вооружившись увеличительным стеклом. Более того, она заказывает эти товары. На столе в беспорядке расставлены сердечный бальзам Годфри, женские пилюли Хупера, порошки от лихорадки доктора Джеймса.
Уверенный, что она не заметит связи с газетными статьями, он ставит на стол стенд, распахивает его дверцы и поясняет, помогая себе жестами, что не смог выбрать для нее самую лучшую, потому ей необходимо сделать выбор самой.
Ее глаза расширяются, и она тут же резко захлопывает дверцы. Он снова распахивает их и нежно проводит ее пальцами по холодной поверхности драгоценных камней. У нее гладкая, как тюльпан, ладонь. На пальцах нет ни одного кольца.
Она глядит ему в лицо, словно спрашивая: неужели это все для нее?
Он целует ее и поворачивается к стенду.
Нежно, почти с неохотой, она указывает на самую маленькую брошь. Так скромно! Совсем иначе, чем жадные шлюхи, с которыми он имел дело раньше. Он представляет, как бы они взвешивали броши в руках, выпрашивали другие подарки.
— Нравится? — нежно спрашивает он, поднимая брошь с вельвета и протягивая ей. Ему приятно, что она в них немного разбирается. Бриллианты, ограненные из изумрудов, несмотря на малый размер, идеальны и ослепительны. Она опускает взгляд, будто бы его щедрость кажется ей чрезмерной. Она не надевает брошь немедленно, а в недоумении глядит на подарок, лежащий на его ладони.
Он переворачивает вещицу, читает, что написано на этикетке, наклеенной Диззомом, и с радостью узнает, что брошь украдена у его знакомого ювелира. Он мысленно отмечает, что нужно отправить Диззома к нему с предложением выковырять бриллианты из почти сотни брошей и украсить ими тиару, парюру, серьги, да все, что угодно, что можно украсить драгоценными камнями. Но только не кольцо.
Вместе с этим подарком он презентует ей платья, меха, молочно-белый жемчуг, все, что женщины любят покупать в Лондоне! Этот город — рай для жадных женщин. Он вспоминает о дочери Тома Певенш, которая совсем недавно продемонстрировала ему, что такое жадность.
Он представляет, как купит актрисе небольшой островок в венецианской лагуне. Там будет обычная беседка, где они смогут предаваться любовным утехам. Иногда он воображает эту беседку увешанной бриллиантами.
Вечер заканчивается так, как и должно.
Сейчас тело Тома прибыло в Париж. Валентину принесли эту весть, и он снова грустит. Стоит ли показывать Певенш останки отца, на чем она так категорично настаивала, или имеет смысл солгать, что их захоронили в Венеции? Он склонен позволить ей увидеть Тома. Друзья Диззома сообщают, что тело тщательно забальзамировали и в пути оно совершенно не пострадало.
Валентин попросил учительницу рассказать новость о смерти Тома его дочери. Он не доверял себе в этом деле. К тому времени как он вышел выпить чаю, она уже достаточно пришла в себя, чтобы разговаривать об отце и его смерти. Что-то в ее поведении кажется ему странным. В ее любопытстве напрочь отсутствует деликатность. Она хочет знать подробности, требует, чтобы он описал оружие убийцы, спрашивает, как долго отец умирал, и угрожающе замолкает, когда он отказывается отвечать на ее вопросы. Он извиняется и выходит, якобы чтобы принести газеты. Когда он возвращается, она снова начинает трещать, как попугай. Это ужасно. Она уже не маленькая, чтобы это можно было списать на детскую бездумность. Ее поведение не похоже на поведение двенадцатилетней девочки, которая хорошо образована и защищена от мира.
В этом она так не похожа на Тома. Том был изысканным, очаровательным, умным.
Внешне она тоже мало на него похожа, хотя унаследовала его крепкую фигуру. Юная Певенш роста выше среднего. К тому же она немного полновата. Сегодня она одета в безвкусное, кричащее черное платье, похожа на глупую куклу, которые продают на ярмарке святого Варфоломея. Она сама выбрала это платье и теперь гордится им. Однако многочисленные шнуровки и оборки мешают ей нормально передвигаться. Белая плоть выпирает в тех местах, где расходится материя.
Валентин ни секунды не колебался, когда брал дочь Тома под свою опеку. Он уже назначил для нее определенную сумму на содержание, сообщив об этом жеманной госпоже Хаггэрдун. Что делать с ней во время каникул, он не знал. Он решил подумать об этом позже. Сам Том никогда не забирал девочку домой из пансиона, предпочитая навещать ее там. Валентина удивляет и одновременно забавляет то, что Певенш не выказывает ему никакой благодарности за помощь. Она ожидает, что ее будут водить на дорогие обеды и рауты, а в день, когда Певенш услышала о смерти отца, она запросила увеличения суммы на свое содержание.
Она принимает все это как должное, говоря: «Полагаю, я уже слишком большая, чтобы ты послал меня к „ангелам“». — И прежде чем он понимает, что она шутит, ему приходит на ум, что она знает о существовании женщин, которые берут на попечение детей за определенную плату, а потом как можно быстрее провожают их в мир, где их родителям больше не придется на них тратиться. Действительно, родители и эти так называемые «ангелы», которые часто жертвуют деньги различным похоронным клубам, могут даже заработать на смерти ребенка. Певенш не может этого знать, однако данная тема очень болезненна для Валентина, поскольку несколько подобных «ангелов» состоят у него на службе. Он их жестко контролирует и жертвует некоторые суммы нескольким похоронным клубам, поскольку кое-кто из его девочек, привозящих на себе кружева из Франции и разыгрывающих пациенток, излеченных его снадобьями, имеют на удивление плодовитое чрево, но отличаются неумением избавляться от собственных нежеланных детей. Он сожалеет о том, что ему приходится прибегать к подобным методам, однако он любит своих девочек и не хочет, чтобы у них на руках была кровь.
Певенш по-детски заинтересовалась участившимися в городе кражами драгоценностей.
— Это ведь ужасно, не так ли, дядя Валентин? — весело спрашивает она. — Утереть нос французской
